«Повесть временных лет» - это один из самых древних памятников русской литературы, создание которого датируется 1113 годом.

Жизнь Нестора Летописца, создателя «Повести временных лет»

Нестор Летописец родился в Киеве в 1056 году. В семнадцать лет он отправился в послушники в Киево-Печерский монастырь. Там он стал летописцем.

В 1114 году Нестор умер, был похоронен в Киево-Печерской лавре. 9 ноября и 11 октября его поминает православная церковь.

Нестор Летописец известен как первый писатель, который смог рассказать про историю христианства. Его первым известным произведением стало «Житие святых Бориса и Глеба», а вскоре после него последовало «Житие преподобного Феодосия Печерского». Но главный труд Нестора, который принес ему всемирную славу, - это, конечно, «Повесть временных лет», литературный памятник древней Руси.

Авторство этой повести не принадлежит только Нестору Летописцу. Вернее, Нестор умело собрал сведения из самых разных источников и создал из них летопись. Для работы Нестору нужно были летописные своды и давние сказания, также он использовал рассказы торговцев, путешественников и солдат. В его время еще были живы многие свидетели войн и набегов половцев, поэтому он мог послушать их рассказы.

Списки «Повести временных лет»

Известно, что «Повесть временных лет» подвергалась изменениям. В Владимир Мономах передал рукопись в в 1116 году ее последние главы были переделаны игуменом Сильвестром. Игумен Сильвестр пошел против воли настоятеля Киево-Печерской лавры, отдав рукопись в Выдубицкий монастырь.

Значительные части «Повести временных лет» вошли потом в состав таких летописей, как Лаврентьевская, Ипатьевская, Первая Новгородская.

Обычно любая древнерусская летопись состоит из нескольких текстов, часть из которых относится к источникам более раннего времени. «Повесть временных лет», список с которой был сделан в 14 веке, стала частью Лаврентьевской летописи, созданной монахом Лаврентием. Вернее, монах Лаврентий использовал творение монаха Нестора как основной источник для своей летописи. Название списков «Повести временных лет» обычно создавалось по имени монаха, который делал список, или по месту, в котором список делали. В середине 15 века был создан другой древнейший список «Повести временных лет» под названием

Начинается «Повесть временных лет» библейскими сюжетами. Ной после потопа расселил своих сыновей - Хама, Сима и Иафета - по всей Земле. Название списков «Повести временных лет» тоже указывает на библейское начало этих летописей. Считалось, что русский народ произошел от Иафета.

Затем летописец рассказывает о жизни восточнославянских племен и установлении государства на Руси. Летописец указывает легенду, по которой Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь пришли править восточнославянскими землями. Там они основали город Киев. Племена славян, живущие в северной части Руси, призвали братьев-варягов, чтобы те правили ими. Звали братьев Рюрик, Синеус и Трувор. Название списков «Повести временных лет» тоже имеет под собой цель возвеличить правящую на Руси власть, и с этой целью указывается на ее иностранное происхождение. От варягов, пришедших на Русь, начался царский род на Руси.

В основном летопись описывает войны, а также рассказывает о том, как создавались храмы и монастыри. События русской истории летопись видит в контексте истории мировой и непосредственно связывает эти события с Библией. Князь-предатель Святополк убил братьев Бориса и Глеба, и летописец проводит сравнение с убийством Авеля, которое совершил Каин. Князь Владимир, крестивший Русь, сравнивается с римским императором Константином, который ввел христианство как официальную религию на Руси. До крещения князь Владимир был грешным человеком, но крещение кардинально изменило его жизнь, он стал святым.

Предания в составе «Повести временных лет»

В состав «Повести временных лет» входят не только исторические факты, но также и предания. Предания послужили для летописца важными источниками получения информации, так как у него больше не было возможностей узнать о том, что происходило за несколько столетий или десятилетий до него.

Предание об основании города Киева рассказывает о происхождении города и о том, в честь кого он был назван. Сказание о Вещем Олеге, помещенное в текст летописи, повествует о жизни и смерти князя Олега. Предание о княгине Ольге, повествующее о том, как она сильно и жестоко отомстила за смерть тоже было включено в летопись. «Повесть временных лет» рассказывает предание о князе Владимире. К нему пришли посланцы разных народов и предлагали каждый свою веру. Но у каждой веры были свои недостатки. У иудеев не было своей земли, мусульманам запрещалось веселье и употребление хмельных напитков, немецкие христиане хотели захватить Русь.

И князь Владимир в итоге остановился на греческой ветви христианства.

Роль знамений в «Повести временных лет»

Если внимательно прочитать текст летописи, то становится очевидным, что летописец уделяет огромное внимание различным природным явлениям, связывая их с божественными силами. Землетрясения, наводнения и засухи он считает наказанием Божиим, а солнечные и лунные затмения, по его мнению, являются предупреждением от небесных сил. Солнечные затмения играли особую роль в жизни князей. Исследователи отмечают, чтосимволика дат и название "Повести временных лет"тоже находятся под влиянием явлений природы и летоисчисления времени.

Солнечное затмение видит князь в 1185 году перед началом своего похода на половцев. Его воины предостерегают его, говоря, не к добру. Но князь ослушался их и пошел на врага. В результате его войско оказалось разбито. Также солнечное затмение обычно предвещало смерть князя. За период с 1076 по 1176 годы произошло 12 солнечных затмений, и после каждого из них происходила гибель одного из князей. Летопись была настроена на то, что конец света, или Страшный Суд, придет в 1492 году, и готовила своих читателей к этому. Засухи и затмения предвещали войны и скорый конец света.

Стилевые особенности «Повести временных лет»

Название списков «Повести временных лет» определяется жанровыми особенностями этих летописей. Прежде всего, летописи являются типичными произведениями древнерусской литературы. То есть они содержат в себе черты разных жанров. Это не художественные произведения и не просто исторические труды, но они сочетают в себе черты того и другого. "Повесть временных лет", список которой найден в Новгороде, тоже имеет эти черты.

Сама летопись, очевидно, представляла собой юридический документ. Ученый Н.И. Данилевский считает, что летописи предназначались не для людей, а для Бога, который должен был прочесть их на Страшном суде. Поэтому в летописях подробно описывались деяния князей и их подчиненных.

Задача летописца не толкование событий, не поиск их причин, а просто описание. Настоящее при этом мыслится в контексте прошлого. «Повесть временных лет», о списках которой ходят легенды, имеет «открытый жанр», в котором смешались черты разных жанров. Как известно, в древнерусской литературе еще не было четкого разделения жанров, из письменных произведений существовали только летописи, поэтому в них сочетались черты романа, поэмы, повести и юридических документов.

Что означает название «Повесть временных лет»

Название своду дала первая строчка летописи «Се повесть временных лет…». «Повесть временных лет» означает «Повесть о прошедших годах», поскольку слово «лето» на древнерусском языке означало «год». Многие пытаются узнать, что означает название «Повесть временных лет». В самом широком значении это повесть о существовании этого мира, которого рано или поздно ждет Суд Божий. "Повесть временных лет", список с которой найден в монастыре, считается самым ранним произведением.

Предшествующие своды

«Повесть временных лет» была подвергнута тщательному текстологическому анализу. И обнаружилось, что она составлена на основе более ранних летописных сочинений.

«Повесть временных лет» и предшествующие ей своды составляют единое целое, то есть «Повесть» во многом повторяет то, что было написано до нее. Современная история придерживается мнения академика А.А. Шахматова, который исследовал все древние летописи с помощью сравнительного метода. Он обнаружил, что самой первой летописью был Древнейший Киевский летописный свод, созданный в 1037 году. В нем речь шла о том, когда началась история человечества и когда была крещена Русь.

В 1073 году был создан Киево-Печерский летописный свод. В 1095 году появилась вторая редакция Киево-Печерского свода, еще его называют Начальный свод.

Символика дат

Календарные даты в «Повести временных лет» рассматривались как имеющие особое значение. Если для современного человека календарные даты никакого значения не имеют, то для летописца каждая дата или день недели, в которые происходили события, были наполнены особым историческим значением. И летописец старался чаще упоминать те дни или даты, которые обладали большим смыслом и несли в себе больше ценности. Поскольку особыми, или сакральными, днями в то время считались суббота и воскресенье, то эти дни упоминаются в «Повести временных лет» соответственно 9 и 17 раз, а будние дни упоминаются реже. Среда упоминается всего 2 раза, четверг три раза, пятница пять раз. Понедельник и вторник упоминаются всего по одному разу.Можно утверждать, что символика дат и название "Повести временных лет" тесно связаны с религиозным контекстом.

«Повесть временных лет» была тесно связана с религиозным мировоззрением, поэтому все ее особенности были основаны на этом. Летописец видит все события только в контексте грядущего Страшного Суда, поэтому он смотрит на происходящее с точки зрения божественных сил. Они предупреждают людей о грядущих войнах, засухах и недородах. Они же карают злодеев, совершивших убийства и ограбления, а невинных возносят на божественный престол. Мощи святых обретают необычные качества. Об этом свидетельствуют предания о житиях святых Бориса и Глеба. Также храмы являются сакральными местами, куда не могут проникнуть нечестивые и язычники.

«Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами («обрами»), об основании Киева, о славных деяниях первых киевских князей, о далеких походах Кия, о мудрости вещего Олега, о хитрой и решительной Ольге, о воинственном и благородном Святославе.

В XI в. рядом с историческим эпосом возникает летописание. Именно летописи было суждено на несколько веков, вплоть до петровского времени, стать не просто погодной записью текущих событий, а одним из ведущих литературных жанров, в недрах которого развивалось русское сюжетное повествование, и одновременно жанром публицистическим, чутко откликающимся на политические запросы своего времени.

Изучение летописания XI–XII вв. представляет немалые трудности: древнейшие из дошедших до нас летописных сводов восходят к XIII (первая часть Новгородской первой летописи старшего извода) или к концу XIV в. (Лаврентьевская летопись). Но благодаря фундаментальным разысканиям А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова и Д. С. Лихачева сейчас создана достаточно обоснованная гипотеза о начальном этапе русского летописания, в которую несомненно со временем будут внесены какие-то дополнения и уточнения, но которая едва ли изменится по существу.

Согласно этой гипотезе, летописание возникает во времена Ярослава Мудрого. В это время христианизированная Русь начинает тяготиться византийской опекой и стремится обосновать свое право на церковную самостоятельность, что неизменно сочеталось с политической независимостью, ибо Византия была склонна рассматривать все христианские государства как духовную паству константинопольского патриархата и как своего рода вассалов Византийской империи. Именно этому противостоят решительные действия Ярослава: он добивается учреждения в Киеве митрополии (что поднимает церковный авторитет Руси), добивается канонизации первых русских святых - князей Бориса и Глеба. В этой обстановке и создается, видимо, первый исторический труд, предшественник будущей летописи, - свод рассказов о распространении христианства на Руси. Киевские книжники утверждали, что история Руси повторяет историю других великих держав: «божественная благодать» снизошла на Русь так же, как некогда на Рим и Византию; на Руси были свои предтечи христианства - например, княгиня Ольга, крестившаяся в Царьграде еще во времена убежденного язычника Святослава; были свои мученики - христианин-варяг, не отдавший сына на «заклание» идолам, и князья-братья Борис и Глеб, погибшие, но не преступившие христианских заветов братолюбия и покорности «старейшему». Был на Руси и свой «равноапостольный» князь Владимир, крестивший Русь и тем самым сравнявшийся с великим Константином, который объявил христианство государственной религией Византии. Для обоснования этой идеи и был, по предположению Д. С. Лихачева, составлен свод преданий о возникновении христианства на Руси. В него вошли рассказы о крещении и кончине Ольги, сказание о первых русских мучениках - варягах-христианах, сказание о крещении Руси (включая «Речь философа», в которой в краткой форме излагалась христианская концепция всемирной истории), сказание о князьях Борисе и Глебе и обширная похвала Ярославу Мудрому под 1037 г. Все шесть названных произведений «обнаруживают свою принадлежность одной руке… теснейшую взаимосвязь между собою: композиционную, стилистическую и идейную». Этот комплекс статей (который Д. С. Лихачев предложил условно назвать «Сказанием о распространении христианства на Руси») был составлен, по его мнению, в первой половине 40-х гг. XI в. книжниками киевской митрополии.

Вероятно, в это же время в Киеве создается и первый русский хронографический свод - «Хронограф по великому изложению». Он представлял собой краткое изложение всемирной истории (с отчетливо выраженным интересом к истории церкви), составленное на основании византийских хроник - «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы»; возможно, что уже в это время на Руси становятся известны и другие переводные памятники, излагающие всемирную историю или содержащие пророчества о грядущем «конце мира»: «Откровение Мефодия Патарского», «Толкования» Ипполита на книги пророка Даниила, «Сказание Епифания Кипрского о шести днях творения» и др.

Следующий этап в развитии русского летописания приходится на 60–70-е гг. XI в. и связан с деятельностью монаха Киево-Печерского монастыря Никона.

Именно Никон присоединил к «Сказанию о распространении христианства на Руси» предания о первых русских князьях и рассказы об их походах на Царьград. Возможно, Никон внес в летопись и «Корсунскую легенду» (согласно которой Владимир крестился не в Киеве, а в Корсуни), наконец, тому же Никону летопись обязана и помещением в ней так называемой варяжской легенды. Эта легенда сообщала, что киевские князья будто бы ведут род от варяжского князя Рюрика, приглашенного на Русь, чтобы прекратить междоусобные распри славян. Включение легенды в летопись имело свой смысл: авторитетом предания Никон пытался убедить своих современников в противоестественности междоусобных войн, в необходимости всех князей подчиняться великому князю киевскому - наследнику и потомку Рюрика. Наконец, по мнению исследователей, именно Никон придал летописи форму погодных записей.

Начальный свод . Около 1095 г. создается новый летописный свод, который А. А. Шахматов предложил назвать «Начальным». С момента создания «Начального свода» появляется возможность собственно текстологического исследования древнейшего летописания. А. А. Шахматов обратил внимание, что описание событий вплоть до начала XII в. различно в Лаврентьевской, Радзивиловской, Московско-Академической и Ипатьевской летописях, с одной стороны, и в Новгородской первой летописи - с другой. Это дало ему возможность установить, что в Новгородской первой летописи отразился предшествующий этап летописания - «Начальный свод», а в остальные названные летописи вошла переработка «Начального свода», новый летописный памятник - «Повесть временных лет».

Составитель «Начального свода» продолжил летописное изложение описанием событий 1073–1095 гг., придав своему труду, особенно в этой, дополненной им части, явно публицистический характер: он упрекал князей за междоусобные войны, сетовал, что они не заботятся об обороне Русской земли, не слушаются советов «смысленных мужей».

Повесть временных лет . В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан: монах Киево-Печерского монастыря Нестор - книжник широкого исторического кругозора и большого литературного дарования (его перу принадлежат также «Житие Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского») создает новый летописный свод - «Повесть временных лет». Нестор поставил перед собой значительную задачу: не только изложить события рубежа XI–XII вв., очевидцем которых он был, но и полностью переработать рассказ о начале Руси - «откуду есть пошла Руская земля кто в Киеве нача первее княжити», как сам сформулировал он эту задачу в заголовке своего труда (ПВЛ, с. 9).

Нестор вводит историю Руси в русло истории всемирной. Он начинает свою летопись изложением библейской легенды о разделении земли между сыновьями Ноя, при этом помещая в восходящем к «Хронике Амартола» перечне народов также и славян (в другом месте текста славяне отождествлены летописцем с «нориками» - обитателями одной из провинций Римской империи, расположенной на берегах Дуная). Неторопливо и обстоятельно рассказывает Нестор о территории, занимаемой славянами, о славянских племенах и их прошлом, постепенно сосредоточивая внимание читателей на одном из этих племен - полянах, на земле которых возник Киев, город, ставший в его время «матерью городов русских». Нестор уточняет и развивает варяжскую концепцию истории Руси: Аскольд и Дир, упоминаемые в «Начальном своде» как «некие» варяжские князья, называются теперь «боярами» Рюрика, именно им приписывается поход на Византию во времена императора Михаила; Олегу, именуемому в «Начальном своде» воеводой Игоря, в «Повести временных лет» «возвращено» (в соответствии с историей) его княжеское достоинство, но при этом подчеркивается, что именно Игорь является прямым наследником Рюрика, а Олег - родственник Рюрика - княжил лишь в годы малолетства Игоря.

Нестор еще более историк, чем его предшественники. Он пытается расположить максимум известных ему событий в шкале абсолютной хронологии, привлекает для своего повествования документы (тексты договоров с Византией), использует фрагменты из «Хроники Георгия Амартола» и русские исторические предания (например, рассказ о четвертой мести Ольги, легенды о «белгородском киселе» и о юноше-кожемяке). «Можно смело утверждать, - пишет о труде Нестора Д. С. Лихачев, - что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».

Около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром. В этой новой (второй) редакции Повести была изменена трактовка событий 1093–1113 гг.: они были изложены теперь с явной тенденцией прославить деяния Мономаха. В частности, в текст Повести был введен рассказ об ослеплении Василька Теребовльского (в статье 1097 г.), ибо Мономах выступал в междукняжеской распре этих лет поборником справедливости и братолюбия.

Наконец, в 1118 г. «Повесть временных лет» подверглась еще одной переработке, осуществленной по указанию князя Мстислава - сына Владимира Мономаха. Повествование было продолжено до 1117 г., отдельные статьи за более ранние годы изменены. Эту редакцию «Повести временных лет» мы называем третьей. Таковы современные представления об истории древнейшего летописания.

Как уже было сказано, сохранились лишь относительно поздние списки летописей, в которых отразились упомянутые древнейшие своды. Так, «Начальный свод» сохранился в Новгородской первой летописи (списки XIII–XIV и XV вв.), вторая редакция «Повести временных лет» лучше всего представлена Лаврентьевской (1377 г.) и Радзивиловской (XV в.) летописями, а третья редакция дошла до нас в составе Ипатьевской летописи. Через «Тверской свод 1305 г.» - общий источник Лаврентьевской и Троицкой летописей - «Повесть временных лет» второй редакции вошла в состав большинства русских летописей XV–XVI вв.

Начиная с середины XIX в. исследователи не раз отмечали высокое литературное мастерство русских летописцев. Но частные наблюдения над стилем летописей, порой довольно глубокие и справедливые, сменились целостными представлениями лишь сравнительно недавно в трудах Д. С. Лихачева и И. П. Еремина.

Так, в статье «Киевская летопись как памятник литературы» И. П. Еремин обращает внимание на разную литературную природу различных компонентов летописного текста: погодных записей, летописных рассказов и летописных повестей. В последних, по мнению исследователя, летописец прибегал к особой «агиографической», идеализирующей манере повествования.

Д. С. Лихачев показал, что различие стилистических приемов, обнаруживаемых нами в летописи, объясняется прежде всего происхождением и спецификой летописного жанра: в летописи статьи, созданные самим летописцем, повествующие о событиях современной ему политической жизни, соседствуют с фрагментами из эпических преданий и легенд, обладающих своим особым стилем, особой манерой сюжетного повествования. Кроме того, на стилистические приемы летописца оказывал существенное влияние «стиль эпохи». На этом последнем явлении надо остановиться подробнее.

Охарактеризовать «стиль эпохи», т. е. некоторые общие тенденции в мировоззрении, литературе, искусстве, нормах общественной жизни и т. д., чрезвычайно сложно. Тем не менее в литературе XI–XIII вв. достаточно основательно проявляет себя явление, которое Д. С. Лихачев назвал «литературным этикетом». Литературный этикет - это и есть преломление в литературном творчестве «стиля эпохи», особенностей мировоззрения и идеологии. Литературный этикет как бы определяет задачи литературы и у́же - ее темы, принципы построения литературных сюжетов и, наконец, сами изобразительные средства, выделяя круг наиболее предпочтительных речевых оборотов, образов, метафор.

В основе понятия литературного этикета лежит представление о незыблемом и упорядоченном мире, где все деяния людей как бы заранее предопределены, где для каждого человека существует особый эталон его поведения. Литература же должна соответственно утверждать и демонстрировать этот статичный, «нормативный» мир. Это значит, что ее предметом по преимуществу должно стать изображение «нормативных» ситуаций: если пишется летопись, то в центре внимания находятся описания восшествия князя на престол, битв, дипломатических акций, смерти и погребения князя; причем в этом последнем случае подводится своеобразный итог его жизни, обобщенный в некрологической характеристике. Аналогично в житиях обязательно должно быть рассказано о детстве святого, о его пути к подвижничеству, о его «традиционных» (именно традиционных, едва ли не обязательных для каждого святого) добродетелях, о творимых им при жизни и по смерти чудесах и т. д.

При этом каждая из названных ситуаций (в которой герой летописи или жития наиболее отчетливо выступает в своем амплуа - князя или святого) должна была изображаться в сходных, традиционных речевых оборотах: о родителях святого обязательно говорилось, что они благочестивы, о ребенке - будущем святом, что он чуждался игр со сверстниками, о битве повествовалось в традиционных формулах типа: «и бысть сеча зла», «иных посекоша, а иных поимаша» (т. е. одних изрубили мечами, других захватили в плен), и т. д.

Тот летописный стиль, который наиболее соответствовал литературному этикету XI–XIII вв., Д. С. Лихачев назвал «стилем монументального историзма». Но при этом нельзя утверждать, что в этом стиле выдержано все летописное повествование. Если понимать стиль как общую характеристику отношения автора к предмету своего повествования, то можно, бесспорно, говорить о всеобъемлющем характере этого стиля в летописи - летописец действительно отбирает для своего повествования только наиболее важные, государственного значения события и деяния. Если же требовать от стиля и непременного соблюдения неких языковых черт (т. е. собственно стилистических приемов), то окажется, что иллюстрацией стиля монументального историзма будет далеко не всякая строка летописи. Во-первых, потому, что разнообразные явления действительности - а летопись не могла с ней не соотноситься - не могли укладываться в заранее придуманную схему «этикетных ситуаций», и поэтому наиболее яркое проявление этого стиля мы обнаруживаем лишь в описании традиционных ситуаций: в изображении прихода князя «на стол», в описании битв, в некрологических характеристиках и т. д. Во-вторых, в летописи сосуществуют два генетически различных пласта повествования: наряду со статьями, составленными летописцем, мы находим там и фрагменты, введенные летописцем в текст. Среди них значительное место составляют народные легенды, предания, во множестве входящие в состав «Повести временных лет» и - хотя и в меньшей мере - последующих летописных сводов.

Если собственно летописные статьи являлись порождением своего времени, носили на себе печать «стиля эпохи», были выдержаны в традициях стиля монументального историзма, то вошедшие в состав летописи устные легенды отражали иную - эпическую традицию и, естественно, имели иной стилистический характер. Стиль народных преданий, включенных в летопись, Д. С. Лихачев определил как «эпический стиль».

«Повесть временных лет», где рассказ о событиях современности предваряется припоминаниями о деяниях славных князей прошлых веков - Олега Вещего, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, сочетает оба эти стиля.

В стиле монументального историзма ведется, например, изложение событий времени Ярослава Мудрого и его сына - Всеволода. Достаточно напомнить описание битвы на Альте (ПВЛ, с. 97–98), принесшей Ярославу победу над «окаянным» Святополком, убийцей Бориса и Глеба: Святополк пришел на поле боя «в силе тяжьце», Ярослав также собрал «множьство вой, и изыде противу ему на Льто». Перед битвой Ярослав молится богу и своим убитым братьям, прося их помощи «на противнаго сего убийцю и гордаго». И вот уже войска двинулись навстречу друг другу, «и покрыша поле Летьское обои от множьства вой». На рассвете («въсходящу солнцу») «бысть сеча зла, яка же не была в Руси, и за рукы емлюче сечахуся, и сступашася трижды, яко по удольемь [долинам, ложбинам] крови тещи». К вечеру Ярослав одержал победу, а Святополк бежал. Ярослав вступил на киевский престол, «утер пота с дружиною своею, показав победу и труд велик». Все в этом рассказе призвано подчеркнуть историческую значительность битвы: и указание на многочисленность войск, и детали, свидетельствующие об ожесточенности битвы, и патетическая концовка - Ярослав торжественно восходит на киевский престол, добытый им в ратном труде и борьбе за «правое дело».

И в то же время оказывается, что перед нами не столько впечатления очевидца о конкретной битве, сколько традиционные формулы, в которых описывались и другие сражения в той же «Повести временных лет» и в последующих летописях: традиционен оборот «сеча зла», традиционна концовка, сообщающая, кто «одоле» и кто «бежа», обычно для летописного повествования указание на многочисленность войск, и даже формула «яко по удольемь крови тещи» встречается в описаниях других сражений. Словом, перед нами один из образцов «этикетного» изображения битвы.

С особой заботой выписывают создатели «Повести временных лет» некрологические характеристики князей. Например, по словам летописца, князь Всеволод Ярославич был «издетьска боголюбив, любя правду, набдя убогыя [заботился о несчастных и бедных], въздая честь епископом и презвутером [попам], излиха же любяше черноризци, и подаяше требованье им» (ПВЛ, с. 142). Этот тип летописного некролога будет не раз использован летописцами XII и последующих веков. Применение литературных формул, предписываемых стилем монументального историзма, придавало летописному тексту особый художественный колорит: не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в «отшлифованной», освященной традицией форме, - вот что обладало силой эстетического воздействия на читателя. Этот же прием хорошо знаком фольклору - вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные художественные средства. Стиль монументального историзма, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, ибо стремился унифицировать, выразить в одинаковых речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.

Для развития сюжетного повествования сыграли значительную роль закрепленные в летописном тексте устные народные предания, отличающиеся каждый раз необычностью и «занимательностью» сюжета. Широко известен рассказ о смерти Олега, сюжет которого был положен в основу известной баллады А. С. Пушкина, рассказы о мести Ольги древлянам и т. д. Именно в подобного рода преданиях героями могли выступать не только князья, но и незначительные по своему социальному положению люди: старик, спасший белгородцев от гибели и печенежского плена, юноша-кожемяка, одолевший печенежского богатыря. Но главное, пожалуй, в другом: именно в подобных летописных рассказах, которые генетически являлись устными историческими преданиями, летописец использует совершенно иной - сравнительно с рассказами, написанными в стиле монументального историзма, - метод изображения событий и характеристики персонажей.

В произведениях словесного искусства существуют два противоположных приема эстетического воздействия на читателя (слушателя). В одном случае художественное произведение воздействует именно своей непохожестью на обыденную жизнь и, добавим, на «бытовой» рассказ о ней. Такое произведение отличает особая лексика, ритм речи, инверсии, особые изобразительные средства (эпитеты, метафоры) и, наконец, особое «необыденное» поведение героев. Мы знаем, что люди в жизни так не говорят, так не поступают, но именно эта необычность и воспринимается как искусство. На этой же позиции стоит и литература стиля монументального историзма.

В другом случае искусство как бы стремится уподобиться жизни, а повествование стремится к тому, чтобы создать «иллюзию достоверности», наиболее приблизить себя к рассказу очевидца. Средства воздействия на читателя здесь совершенно иные: в подобного рода повествовании играет огромную роль «сюжетная деталь», удачно найденная бытовая подробность, которая как бы пробуждает у читателя его собственные жизненные впечатления, помогает ему увидеть описываемое своими глазами и тем самым поверить в истинность рассказа.

Тут необходимо сделать существенную оговорку. Такие детали нередко называют «элементами реалистичности», но существенно, что если в литературе нового времени эти реалистические элементы являются средством для воспроизведения реальной жизни (и само произведение призвано не только изобразить действительность, но и осмыслить ее), то в древности «сюжетные детали» - не более чем средство создать «иллюзию действительности», так как сам рассказ может повествовать о легендарном событии, о чуде, словом, о том, что автор изображает как действительно бывшее, но что может и не являться таковым.

В «Повести временных лет» исполненные в этой манере рассказы широко используют «бытовую деталь»: то это уздечка в руках отрока-киевлянина, который, притворяясь ищущим коня, пробегает с ней через стан врагов, то упоминание, как, испытывая себя перед поединком с печенежским богатырем, юноша-кожемяка вырывает (профессионально сильными руками) из бока пробежавшего мимо быка «кожю с мясы, елико ему рука зая», то подробное, детальное (и искусно тормозящее рассказ) описание, как белгородцы «взяша меду лукно», которое нашли «в княжи медуши», как разбавили мед, как вылили напиток в «кадь», и т. д. Эти подробности вызывают живые зрительные образы у читателя, помогают ему представить описываемое, стать как бы свидетелем событий.

Если в рассказах, исполненных в манере монументального историзма, все известно читателю заранее, то в эпических преданиях рассказчик умело использует эффект неожиданности. Мудрая Ольга как бы принимает всерьез сватовство древлянского князя Мала, втайне готовя его послам страшную смерть; предсказание, данное Олегу Вещему, казалось бы, не сбылось (конь, от которого князь должен был умереть, уже погиб сам), но тем не менее кости этого коня, из которых выползет змея, и принесут смерть Олегу. На поединок с печенежским богатырем выходит не воин, а отрок-кожемяка, к тому же «середний телом», и печенежский богатырь - «превелик зело и страшен» - посмеивается над ним. И вопреки этой «экспозиции» одолевает именно отрок.

Очень существенно отметить, что к методу «воспроизведения действительности» летописец прибегает не только в пересказе эпических преданий, но и в повествовании о событиях ему современных. Пример тому - рассказ «Повести временных лет» под 1097 г. об ослеплении Василька Теребовльского (с. 170–180). Не случайно именно на этом примере исследователи рассматривали «элементы реалистичности» древнерусского повествования, именно в нем находили умелое применение «сильных деталей», именно здесь обнаруживали мастерское применение «сюжетной прямой речи».

Кульминационным эпизодом рассказа является сцена ослепления Василька. По пути в отведенную ему на Любечском княжеском съезде Теребовльскую волость Василько расположился на ночлег недалеко от Выдобича. Киевский князь Святополк, поддавшись уговорам Давида Игоревича, решает заманить Василька и ослепить его. После настойчивых приглашений («Не ходи от именин моих») Василько приезжает на «двор княжь»; Давид и Святополк вводят гостя в «истобку» (избу). Святополк уговаривает Василька погостить, а испуганный сам своим злоумышлением Давид, «седяше акы нем». Когда Святополк вышел из истобки, Василько пытается продолжить разговор с Давидом, но - говорит летописец - «не бе в Давыде гласа, ни послушанья [слуха]». Это весьма редкий для раннего летописания пример, когда передается настроение собеседников. Но вот выходит (якобы для того, чтобы позвать Святополка) и Давид, а в истобку врываются княжеские слуги, они бросаются на Василька, валят его на пол. И страшные подробности завязавшейся борьбы: чтобы удержать могучего и отчаянно сопротивляющегося Василька, снимают доску с печи, кладут ему на грудь, садятся на доску и прижимают свою жертву к полу так, «яко персем [груди] троскотати», - и упоминание, что «торчин Беренди», который должен был ослепить князя ударом ножа, промахнулся и порезал несчастному лицо - все это не простые детали повествования, а именно художественные «сильные детали», помогающие читателю зримо представить страшную сцену ослепления. Рассказ по замыслу летописца должен был взволновать читателя, настроить его против Святополка и Давида, убедить в правоте Владимира Мономаха, осудившего жестокую расправу над невинным Васильком и покаравшего князей-клятвопреступников.

Литературное влияние «Повести временных лет» отчетливо ощущается на протяжении нескольких веков: летописцы продолжают применять или варьировать те литературные формулы, которые были употреблены создателями «Повести временных лет», подражают имеющимся в ней характеристикам, а иногда и цитируют Повесть, вводя в свой текст фрагменты из этого памятника. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о литературном мастерстве древнерусских летописцев.

Повесть временных лет – принятое в науке название летописного свода, созданного в начале XII в. ПВЛ дошла до нас в двух редакциях, условно именуемых второй и третьей. Вторая редакция читается в составе Летописи Лаврентьевской (рукопись ГПБ, F.п.IV, № 2), Летописи Радзивиловской (рукопись БАН, 34.5.30) и Летописи Московско-Академической (ГБЛ, собр. МДА, № 236), а также других летописных сводов, где данная редакция чаще всего подверглась различным переработкам и сокращению. Третья редакция дошла до нас в составе Летописи Ипатьевской (списки: Ипатьевский – БАН, 16.4.4, XV в., Хлебниковский – ГПБ, F.IV, № 230, XVI в. и др.). Большинство исследователей считает составителем не дошедшей до нас первой редакции ПВЛ монаха Киево-Печерского монастыря Нестора. В Лаврентьевском списке ПВЛ озаглавлена: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская зем(л)я, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Руская земля стала есть»; в Ипатьевском списке после слова «лет» добавлено: «черноризца Федосьева манастыря Печерьскаго», а в Хлебниковском – «Нестера черноризца Федосьева манастыря Печерского». Исследования А. А. Шахматова позволили отказаться от господствовавших в науке первой половины XIX в. представлений о ПВЛ как летописи, составленной единолично Нестором: А. А. Шахматов доказал, что ПВЛ предшествовала другая летопись, так называемый Начальный свод, но Нестор существенно переработал его и дополнил изложением событий кон. XI – нач. XII в. Начальный свод, по гипотезе А. А. Шахматова, был составлен в 1093–1095 гг. игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном. Начальный свод до нас не дошел, но отразился в новгородском летописании, в частности, сохранился в составе летописи Новгородской первой младшего извода, в начальной ее части (до 1016 г.) и в статьях 1053–1074 гг. Следы его могут быть обнаружены также в НIVЛ и СIЛ, протограф которых использовал новгородское летописание.

В основу Начального свода, по гипотезе А. А. Шахматова, лег летописный свод Никона 70-х гг. XI в., дополненный описанием событий до 1093 г. включительно. Начальный свод составлялся под впечатлением половецкого нашествия 1093 г. и в обстановке размолвки Киево-Печерского монастыря с князем Святополком Изяславичем, поэтому для свода характерна публицистическая заостренность, особенно ярко выраженная в его вводной части: современным князьям, разорившим Русскую землю своими поборами, противопоставляются «древние князи и мужи их», которые «не собираху многа имения», заботились о своей земле, подчиняли Руси окрестные страны, были щедры к дружине. В своде подчеркивалось, что нынешние князья стали пренебрегать «старшей дружиной», «любить смысл юных». Полагают, что эти упреки были подсказаны летописцу Янем Вышатичем, выразителем интересов старшей дружины, считавшей основным источником обогащения успешные завоевательные походы, а не феодальные поборы. Однако с этим мотивом связан и патриотический призыв прекратить междоусобные распри и совместно выступить против половецкой опасности. Антикняжеская направленность Начального свода и явилась, по мнению А. А. Шахматова, причиной того, что новгородские летописцы XV в. (а по мнению Д. С. Лихачева – после 1136 г.) заменили текст ПВЛ в начале новгородской летописи («Софийского временника») именно текстом Начального свода.

Эта гипотеза А. А. Шахматова разделяется в основных своих чертах многими его последователями (М. Д. Приселковым, Л. В. Черепниным, А. Н. Насоновым, Д. С. Лихачевым, Я. С. Лурье и др.). Иное объяснение отличиям летописного текста в новгородских летописях от ПВЛ предложено В. М. Истриным, который считал, что новгородские летописцы сократили текст ПВЛ, и таким образом мы находим здесь не текст, предшествовавший ПВЛ, а восходящий к ней. Сомнения в существовании Начального свода высказывались также А. Г. Кузьминым.

Согласно гипотезе А. А. Шахматова, Нестор, перерабатывая Начальный свод, углубил и расширил историографическую основу русского летописания: история славян и Руси стала рассматриваться на фоне всемирной истории, было определено место славян среди других народов, возводивших своих прародителей к потомкам легендарного Ноя. Таким образом, русская история вводилась в рамки традиционной христианской историографии.

Именно этой историографической концепции была подчинена композиция ПВЛ. Рассказу Начального свода об основании Киева Нестор предпослал обширное историко-географическое введение, повествуя о происхождении и древнейшей истории славянских племен, определяя границы исконно славянских земель и территорий, ими освоенных. Нестор внес в летопись извлечения из Сказания о начале славянской письменности, чтобы лишний раз подчеркнуть древность и авторитетность славянской культуры. Описывая обычаи различных племен, обитающих на Руси, или народов дальних стран, сведения о которых Нестор приводит по переводу византийской Хроники Георгия Амартола, летописец подчеркивает мудрость и высокую нравственность полян, на земле которых находится Киев. Нестор укрепляет предложенную еще Никоном историографическую концепцию, согласно которой великие князья киевские ведут свой род от «призванного» новгородцами варяжского князя Рюрика. Переходя к изложению событий X–XI вв., Нестор в основном следует тексту Начального свода, но дополняет его новыми материалами: он вводит в ПВЛ тексты договоров Руси с Византией, пополняет рассказы о первых русских князьях новыми подробностями, почерпнутыми из народных исторических преданий: например, повествованием о том, как Ольга хитростью овладела столицей древлян Искоростенем, как юноша-кожемяка одолел печенежского богатыря, а старец спас осажденный печенегами Белгород от неминуемой капитуляции. Нестору принадлежит и заключительная часть ПВЛ (после окончания текста Начального свода), однако, как полагают, эта часть могла быть переработана в последующих редакциях ПВЛ. Именно под пером Нестора ПВЛ становится выдающимся памятником древнерусской историографии и литературы. По словам Д. С. Лихачева, «никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения» (Лихачев . Русские летописи, с. 169).

Таким образом, ПВЛ второй редакции содержит изложение древнейшей истории славян, а затем – истории Руси вплоть до 1100 г. ПВЛ, как уже сказано, начинается вводной частью, повествующей о происхождении и расселении славянских племен. Эта часть не имеет деления на погодные статьи. Первая дата в ПВЛ – 852 г., ибо с этого времени, по мнению летописца, «нача ся прозывати Руска земля». Далее рассказывается о так называемом призвании варягов (под 862 г.), о захвате Киева Олегом (под 882 г.), киевских князьях Игоре, Ольге, Святославе, междоусобной борьбе сыновей Святослава, из которой победителем вышел Владимир. В рассказ о «испытании вер» Владимиром (под 986 г.) включено краткое изложение библейской истории (так называемая «Речь философа»). В статье 1015 г. повествуется об убийстве сыновей Владимира Бориса и Глеба их сводным братом Святополком. Этот сюжет лег в основу древнейших агиографических памятников – Сказания о Борисе и Глебе и Чтении о Житии и о погублении Бориса и Глеба, написанного Нестором. Повествуя о княжении сына Владимира – Ярослава, летописец (под 1037 г.) сообщает о развернувшейся при этом князе интенсивной переводческой и книгописной деятельности. Принципиальное значение для уяснения политического уклада Киевской Руси имеет рассказ ПВЛ о завещании Ярослава (под 1054 г.), ибо в нем определялась главенствующая роль Киева и киевского князя, которому должны были подчиняться остальные князья. В повествование о Ярославе и его преемниках на киевском великокняжеском столе – Изяславе (1054–1073 гг.), Святославе (1073–1078 гг.) и Всеволоде (1078–1098 гг.) вставлены обширные рассказы об основании Киево-Печерского монастыря (под 1051 и 1074 гг.) и о его игумене – Феодосии (под 1074 и 1091 гг.): эти темы будут подробнее развиты в Патерике Киево-Печерском и Житии Феодосия (см. Нестор, монах Киево-Печерского монастыря). Постоянной темой ПВЛ является борьба с половецкими набегами (см., например, статьи 1068, 1093 и 1096 гг.). Заключительная часть ПВЛ рассказывает о княжении Святополка (1093–1113 гг.). В статью 1097 г. вставлен драматический рассказ об ослеплении Святополком и Давидом Игоревичем князя Василька Теребовльского (см. Василий, автор Повести об ослеплении князя Василька). Завершается вторая редакция ПВЛ неоконченным рассказом о чудесном явлении в Киево-Печерском монастыре (статья 1110 г.). В третьей редакции ПВЛ (по Ипатьевской летописи) рассказ этот читается полностью, а далее следуют статьи 1111–1117 гг.

О редакциях ПВЛ и их соотношениях существуют различные суждения. По гипотезе А. А. Шахматова, первая редакция ПВЛ (Нестора) была создана в Киево-Печерском монастыре в 1110–1112 гг. После смерти покровительствовавшего монастырю князя Святополка летописание было передано в Выдубицкий Михайловский монастырь, где в 1116 г. игумен Сильвестр перерабатывает заключительные статьи ПВЛ, положительно оценивая деятельность Владимира Всеволодовича Мономаха, ставшего в 1113 г. великим князем Киевским. В 1118 г. по поручению новгородского князя Мстислава Владимировича составляется третья редакция ПВЛ.

Однако не все детали этой гипотезы в равной мере убедительны. Во-первых, существуют различные суждения о дате составления первой редакции ПВЛ и о ее объеме. Сам А. А. Шахматов то относил ее создание к 1110 г., то допускал, что труд Нестора был продолжен до 1112 г., то полагал, что сам Нестор довел его до 1112 г. (Шахматов . Повесть временных лет, т. 1, с. XV, XVIII, ХХI и XLI). М. Д. Приселков указывает на 1113 г. как на время составления первой редакции, основываясь, в частности, на расчете лет в статье 852 г., доведенном до смерти Святополка в 1113 г., но Шахматов считал упоминание смерти Святополка в этом перечне вставкой, сделанной Сильвестром (Шaxматов . Повесть временных лет, т. 1, с. XXVII). Во-вторых, допущение, что «главное внимание Сильвестра было направлено на переделку Нестерова изложения за 1093–1113 гг., т. е. за время княжения Святополка» основано лишь на предпосылке, что «летопись князя Святополка» (т. е. первая редакция ПВЛ) «оказалась враждебной... новому Киевскому князю Мономаху, давнему политическому врагу Святополка» (Приселков . История русского летописания, с. 42). Но доказать этот тезис невозможно, поскольку первая редакция не сохранилась. Объем и характер редакторской работы Сильвестра не ясен. А. А. Шахматов то указывал, что «основная редакция Повести вр. лет при переделке ее Сильвестром исчезла совсем» (Повесть временных лет, т. 1, с. XVII), то наряду с этим допускал, что Сильвестр, «можно думать, ограничил свою работу редакционными поправками» (с. XXVII). Допущение Шахматова, что ПВЛ первой редакции была использована одним из составителей Патерика Киево-Печерского – Поликарпом (см. там же, с. XIV–XV), развито М. Д. Приселковым в предположение, что Сильвестр «главным образом просто опускал весьма любопытные рассказы Нестора в пределах этих годов, касавшиеся в большинстве случаев отношения Святополка к Печерскому монастырю» (Приселков . История русского летописания, с. 42). Однако приводимые Шахматовым (Повесть временных лет, т. 1, с. XIV) примеры известий, возможно, отразившихся в Киево-Печерском патерике, содержат негативную характеристику Святополка. Их присутствие в летописи, составленной под его покровительством, и последующее устранение из летописи, ему враждебной (как считал Приселков), весьма странно. В-третьих, наличие во второй редакции фрагментов текста, относимых Шахматовым к третьей редакции, заставляет его допускать вторичное влияние третьей редакции на вторую (Шахматов . Повесть временных лет, т. 1, с. V–VI), что существенно ослабляет его гипотезу. Поэтому предпринимались попытки иначе объяснить взаимоотношения древнейших списков ПВЛ. Так, Л. Мюллер предложил гипотезу, согласно которой вторая редакция ПВЛ (1116 г.), составленная Сильвестром, дошла до нас в составе Ипатьевской летописи, а в Лаврентьевской и подобных ей мы находим отражение той же редакции, но с утраченным концом (статьями 1110–1115 гг.). Существование третьей редакции ПВЛ (1118 г.) Мюллер считает вообще недоказанным. М. X. Алешковский также видел в Лаврентъевском списке копию редакции, представленной Ипатьевским списком, а Нестору приписывал летописный свод, отразившийся в летописи Новгородской первой. Таким образом, взаимоотношение древнейших списков ПВЛ и установление древнейших ее редакций еще требует дальнейшего изучения.

Много исследований посвящено языку ПВЛ. Их обзор см. в кн.: Творогов О. В. Лексический состав..., с. 3–8, 16–21.

Изд.: Летопись Нестерова, по списку инока Лаврентия, издавали профессоры: Харитон Чеботарев и Н. Черепанов с 1804 по 1811 г. М. (изд. не заверш.); Летопись Нестерова по древнейшему списку мниха Лаврентия / Изд. проф. Тимковского, прерывающееся 1019 г. Напечатано при ОЛДП. М., 1824: Ипатьевская летопись. СПб., 1843 (ПСРЛ, т. 2) – текст ПВЛ 3-й ред. с 1111 по 1117 г., с. 1–8; Лаврентьевская и Троицкая летописи. СПб., 1846 (ПВЛ 2-й ред., с. 1–123); Летопись по Лаврентьевскому списку / Изд. Археогр. ком. СПб., 1872, с. 1–274; Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку / Изд. Археографической комиссии. СПб., 1872 (фототип. воспроизв. ркп); Chronique dite de Nestor / Trad. par L. Leger. Paris, 1884 (пер. на фр. яз.); Ипатьевская летопись. 2-е изд. СПб., 1908, стб. 1–285 (ПСРЛ, т. 2) (фототип. воспроизв. изд.: М., 1962); Nestorkr?nikan ?vers?tting fr?n fornryskan av A. Norrback. Stockholm, 1919 (пер. на швед. яз.); Лаврентьевская летопись: Повесть временных лет. 2-е изд. Л., 1926 (ПСРЛ, т. 1, вып. 1) (фототип. воспроизв. изд.: М., 1962); Die altrussische Nestorchronik / Herausgeg. von R. Trautmann. Leipzig, 1931 (пер. на нем. язык); Cronica lui Nestor / Trad. de Gh. Popa-Lisseanu. Bucure?ti, 1935 (пер. на рум. яз.); Повесть временных лет. Ч. 1. Текст и перевод / Подг. текста Д. С. Лихачева, пер. Д. С. Лихачева и Б. А. Романова; ч. 2, Приложения / Статьи и ком. Д. С. Лихачева. М.; Л., 1950 (сер. «Литературные памятники»); The Russian Primary Chronicle / By S. H. Cross, O. P. Sherbowitz-Wetzor. Cambridge Mass., 1953 (пер. на англ. яз.); Nestor?v letopis rusk?. Pov?st d?vn?ch let. P?elo?il K. J. Erben. Praha, 1954 (пер. на чеш. яз.); Powie?? minionych lat. Przek?ad F. Sielickego. Wroc?aw, 1968 (пер. на польск. яз.); Повесть временных лет / Подг. текста и ком. О. В. Творогова, пер. Д. С. Лихачева. – ПЛДР. XI – 1-я пол. XII в. 1978, с. 22–277, 418–451; Повесть временных лет / Подг. текста и примеч. О. В. Творогова, пер. Д. С. Лихачев. – В кн.: Повести Древней Руси XI–XII вв. Л., 1983, с. 23–227, 524–548.

Лит.: Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб., 1856; Бестужев-Рюмин К. О составе русских летописей до конца XIV в. – ЛЗАК, 1868, вып. 4, отд. 1, с. I–IV, 1–157, 1–138 (Прилож.); Некрасов Н. П. Заметки о языке Повести временных лет по Лаврентьевскому списку летописи. – ИОРЯС, 1896, т. 1, с. 832–927; 1897, т. 2, кн. 1, с. 104–174; Шахматов А. А. 1) Древнейшие редакции Повести временных лет. – ЖМНП, 1897, октябрь, отд. 2, с. 209–259; 2) О начальном Киевском летописном своде. – ЧОИДР, 1897, кн. 3, отд. 3, с. 1–58; 3) Начальный киевский летописный свод и его источники. – В кн.: Юбилейный сборник в честь Всеволода Федоровича Миллера / изд. его учениками и почитателями. М., 1900, с. 1–9; 4) Разыскания; 5) Предисловие к Начальному киевскому своду и Нестерова летопись. – ИОРЯС, 1909, т. 13, кн. 1, с. 213–270; 6) Повесть временных лет, т. 1. Вводная часть. Текст. Примечания. Пгр., 1916 (ЛЗАК, 1917, вып. 29); 7) «Повесть временных лет» и ее источники. – ТОДРЛ, 1940, т. 4, с. 11–150; 8) Киевский Начальный свод 1095 г. – В кн.: А. А. Шахматов: 1864–1920 / Сб. статей и матер. под ред. акад. С. П. Обнорского. М.; Л., 1947, с. 117–160; Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания: По поводу исследований А. А. Шахматова в области древнерусской летописи. – ИОРЯС за 1921, 1923, т. 23, с. 45–102; за 1922, 1924, т. 24, с. 207–251; Никольский Н. К. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры / К вопросу о древнейшем русском летописании. Л., 1930 (Сб. по РЯС, т. 2, вып. 1); Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940, с. 16–44; Бугославский С. «Повесть временных лет»: (Списки, редакции, первоначальный текст). – В кн.: Старинная русская повесть / Статьи и исслед. по ред. Н. К. Гудзия. М.; Л., 1941, с. 7–37; Еремин И. П. «Повесть временных лет»: Пробл. ее ист.-лит. изуч. Л., 1946 (на обложке 1947 г.) (переиздано в кн.: Еремин И. П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). М.; Л., 1966, с. 42–97); Лихачев Д. С. 1) Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947, с. 35–172; 2) «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. – ИЗ, 1948, т. 25, с. 240–265; 3) Повесть временных лет. – В кн.: Лихачев Д. С. Великое наследие: Классические произведения литературы древней Руси. 2-е изд. М., 1979, с. 46–140; Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды. – ИЗ, 1948, т. 25, с. 293–333; Филин Ф. П. Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи: (По матер. летописей). – Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л., 1949, т. 80; Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963, с. 215–300; Алешковский М. X. 1) «Повiсть временних лiт» та i? редакцi?. – Укр. icт. журн., 1967, № 3, с. 37–47; 2) Первая редакция Повести временных лет. – АЕ за 1967 г. М., 1969, с. 13–40; 3) К датировке первой редакции Повести временных лет. – АЕ за 1968 г. 1970, с. 71–72; 4) Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в древней Руси. М., 1971; М?ller L. Die «Dritte Redaktion» der sogenannten Nestorchronik. – In.: Festschrift f?r M. Woltner zum 70. Geburtstag. Heidelberg, 1967, S. 171–186; Дурново Н. Н. Введение в историю русского языка. М., 1969, с. 72, 255–257; Кузьмин А. Г. 1) Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969; 2) Древнерусские исторические традиции и идейные течения XI в. (по материалам летописания XI–XII вв.). – ВИ, 1971, № 10, с. 55–76; 3) Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977; Насонов А. Н. История русского летописания X – нач. XVIII в. М., 1964, с. 12–79; Творогов О. В. 1) Сюжетное повествование в летописях XI–XIII вв. – В кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970, с. 31–66; 2) Повесть временных лет и Хронограф по великому изложению. – ТОДРЛ, 1974, т. 28, с. 99–113; 3) Повесть временных лет и Начальный свод: (Текстологический комментарий). – ТОДРЛ, 1976, т. 30, с. 3–26; 4) Лексический состав «Повести временных лет»: (Словоуказатели и частотный словник). Киев, 1984; Душечкина Е. В. Художественная функция чужой речи в русском летописании. – Учен. зап. Тартус. унив., 1973, вып. 306 (Тр. по рус. и славян. филол., т. 21, с. 65–104); Поппэ А. В. К вопросу об ультрамартовском стиле в Повести временных лет. – История СССР, 1974, № 4, с. 175–178; Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания: Обзор советской литературы. М., 1975, с. 15–20, 49–65, 130–132, 229–247; Громов М. Н. 1) Древнерусская философия истории в «Повести временных лет». – В кн.: Актуальные проблемы истории философии народов СССР. М., 1975, вып. 2, с. 3–13; 2) «Речь философа» из древнерусской летописи «Повесть временных лет». – Филол. науки, 1976, № 3, с. 97–107; Львов А. С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975; Handbuch zur Nestorchronik / Herausgeg. von L. M?ller. M?nchen, 1977, Bd 1–3, I. Lieferung; Кизилов Ю. A. Историческое мировоззрение авторов Повести временных лет. – ВИ, 1978, № 10, с. 61–78; Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет». М., 1979; Пауткин А. А. Батальные описания «Повести временных лет»: (Своеобразие и разновидности). – Вестн. МГУ. Сер. 9, Филол., 1981, № 5, с. 13–21; Флоря Б. Н. Сказание о преложении книг на славянский язык: Источники, время и место написания. – Byzantinoslavica, 1985, t. 46 (1), s. 121–130.

Доп.: Боева Л. «Повесть временных лет» – болгарские источники и параллели. – В кн.: Славянска филология. Т. 18. Литературознание и фолклор. София, 1983, с. 27–36; Смирнова Л. Текстовая организация погодных записей воинской тематики в Повести временных лет. – В кн.: Русская лексика: Словообразование; Язык художественной литературы. М., 1985, с. 2–26.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Повесть временных лет – древнерусская летопись, созданная в начале 12 века. Повесть представляет собой сочинение, которое рассказывает о событиях, произошедших и происходящих на Руси в тот период.

Повесть временных лет была составлена в Киеве, позднее переписывалась несколько раз, однако была не сильно изменена. Летопись охватывает период с библейских времен вплоть до 1137 года, датированные статьи начинаются с 852 года.

Все датированные статьи представляют собой сочинения, начинающееся со слов «В лето такое-то…», что означает, что записи в летопись добавлялись каждый год и рассказывали о произошедших событиях. Одна статья на один год. Это отличает Повесть временных лет от всех хроник, которые велись до этого. Текст летописи также содержит сказания, фольклорные рассказы, копии документов (например, поучения Владимира Мономаха) и выписки из других летописей.

Свое название повесть получила благодаря своей первой фразе, открывающей повествование - «Повесть времянных лет…»

История создания Повести временных лет

Автором идеи Повести временных лет считается монах Нестор, живший и работавший на рубеже 11 и 12 веков в Киево-Печерском монастыре. Несмотря на то, что имя автора появляется только в более поздних копиях летописи, именно монах Нестор считается первым летописцем на Руси, а «Повесть временных лет» - первой русской летописью.

Самый древний вариант летописного свода, дошедший до современности, датирован 14 веком и является копией, сделанной монахом Лаврентием (Лаврентьевская летопись). Изначальная редакция создателя Повести временных лет - Нестора утрачена, сегодня существуют только доработанные версии от разных переписчиков и поздних составителей.

Сегодня существует несколько теорий относительно истории создания «Повести временных лет». Согласно одной из них, летопись была написала Нестором в Киеве в 1037 году. Основой для нее послужили древние предания, народные песни, документы, устные рассказы и документы, сохранившиеся в монастырях. После написания эта первая редакция несколько раз переписывалась и перерабатывалась разными монахами, в том числе самим Нестором, который добавил в нее элементы христианской идеологии. Согласно другим сведениям, летопись была написана гораздо позже, в 1110 году.

Жанр и особенности Повести временных лет

Жанр Повести временных лет определяется специалистами как исторический, однако ученые утверждают, что летопись не является ни художественным произведением, ни историческим в полном смысле этого слова.

Отличительная особенность летописи в том, что она не истолковывает события, а лишь рассказывает о них. Отношение автора или переписчика ко всему, о чем рассказывается в летописи определялось лишь наличием Божьей Воли, которая и определяет все. Причинно-следственные связи и интерпретация с точки зрения других позиций была неинтересна и не включалась в летопись.

Повесть Временных лет имела открытый жанр, то есть могла состоять из совершенно разных частей – начиная от народных сказаний и заканчивая записками о погоде.

Летопись в древние времена имела также юридическое значение, как свод документов и законов.

Изначальная цель написания Повести временных лет – исследование и объяснение происхождения русского народа, происхождение княжеской власти и описание распространения христианства на Руси.

Начало повести временных лет – рассказ о появлении славян. Русские представляются летописцем, как потомки Иафета, одного из сыновей Ноя. В самом начале повествования приведены рассказы, повествующие о жизни восточнославянских племен: о князьях, о призвании Рюрика, Трувора и Синеуса для княженья и о становлении династии Рюриковичей на Руси.

Основную часть содержания летописи составляют описания войн, легенды о временах правления Ярослава Мудрого , подвигах Никиты Кожемяки и других героев.

Заключительная часть состоит из описаний сражений и княжеских некрологов.

Таким образом, основу Повести временных лет составляют:

• Предания о расселении славян, призвании варяг и становлении Руси;
• Описание крещения Руси ;
• Описание жизни великих князей: Олега , Владимира , Ольги и других;
• Жития святых;
• Описание войн и военных походов.

Значение Повести временных лет трудно переоценить – именно она стала первым документов, в котором была записана история Киевской Руси с самого ее становления. Летопись позднее послужила основным источником знаний для последующих исторических описаний и исследований. Кроме того, благодаря открытому жанру, Повесть временных лет имеет высокое значение, как культурный и литературный памятник.

Предлагаю обсудить вопрос фальсификации того, что на самом деле написано Нестором. Кто не слышал о «Повести временных лет», главном документе, ставшем источником многовекового спора о призвании Рюрика?

Об этом смешно говорить, но до сих пор историки совершенно неверно читают летопись и искажают самое главное, что в ней написано о Руси. Например, введен в оборот абсолютно нелепый термин «призвание Рюрика на Русь», хотя Нестор пишет прямо противоположное: Рюрик приехал на земли, которые не были Русью, а стали Русью только с его прибытием.

ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ

“Радзивиловская летопись, один из важнейших памятников летописания домонгольской эпохи. Радзивиловская летопись - древнейшая, дошедшая до нас летопись, - текст ее завершается первыми годами XIII века”, - так пишут о ней историки. И очень странным является тот факт, что до 1989 года Радзивиловская летопись не имела полноценного научного издания.

Вот ее история. Князь ВКЛ Радзивил передал ее в 1671 году в библиотеку Кенигсберга - видимо, потому, что она содержала упоминания о донемецкой русской истории Пруссии и ее столицы города Крулевец (у немцев Кенигсберг).

В 1711 году царь Петр проездом побывал в королевской библиотеке Кенигсберга и повелел изготовить копию с летописи для своей личной библиотеки. Копия была прислана Петру в 1711 году. Затем, в 1758 году, во время Семилетней войны с Пруссией (1756-1763 годы) Кенигсберг оказался в руках россиян, и летопись попала в Россию, в библиотеку Академии Наук, где и хранится в настоящее время.

После поступления подлинника в 1761 году в Библиотеку АН рукописью стал заниматься вызванный из Германии специально для этого профессор истории Шлецер. Он подготовил ее издание, которое и вышло в его немецком переводе и с его разъяснениями в Геттингене в 1802-1809 годах. Якобы готовилось и русское издание летописи, но с ним почему-то все не получалось. Оно осталось неоконченным и погибло во время московского пожара 1812 года.

Затем по каким-то причинам подлинник Радзивиловской летописи оказался в личном пользовании тайного советника Н.М. Муравьева. В 1814 году, уже после смерти Муравьева, рукопись находилась у известного археографа директора Императорской Публичной библиотеки А.Н. Оленина, который, невзирая на все требования, отказывался под разными предлогами вернуть ее Академии Наук.

Обратимся к описанию рукописи:

“Рукопись состоит из 32 тетрадей, из которых 28 по 8 листов, две по 6 (листы 1-6 и 242-247), одна 10 листов (листы 232-241) и одна 4 листа (листы 248-251)”. Один лист выдран, а возможно - три. Один лист поэтому оказался непарным. В углу 8-го листа запись почерком XIX-XX вв. к цифре “8″ (к номеру листа): “Не 8 листъ, но 9 нужно считать; потому что здъсь перед симъ не достает цълаго листа, №.3ри Библиотека Росс. Историч. ч. 1. въ С. П. Б. 1767 стр. 14 и стр. 15″.

На утраченном листе (или листах) - самое важное для России: описание племен, населявших территорию Московии. На оставшемся листе вырван кусок с описанием того, как призвали Рюрика - снова самое главное для российских идеологов. Мало того, к тексту поздней рукой кое-где сделаны приписки, абсолютно меняющие смысл написанного изначально.

Непарный лист 8 выглядит действительно ненатурально, он утратил не углы, как это бывает со всеми другими старыми листами книги, а в нем выдраны куски сверху и меньше снизу, и уж для того, чтобы скрыть эти зияющие прорехи, были пожеваны, но в меньшей степени, и углы.

Что же выдрали вандалы?

Сверху на лицевой странице листа 8 идет рассказ о болгарах, и, возможно, тут-то особой крамолы не было. Зато оборотная сторона листа 8 сверху “удачно” покалечена как раз в очень важной фразе, СУТИ СПОРА ОБ ИСТОКАХ РУСИ, который идет веками, но так же далек от истины, как и начавшись, ибо рассматривает две нелепые теории: норманнскую и внутреннюю российскую. Обе одинаково ложны.

Вот текст на первой странице покалеченного листа, где после рассказа о болгарах начинается тема Рюрика (в общепринятой трактовке, расставляющей свои запятые, которых в тексте нет):

«В лът(о) 6367. Имаху дань варязи из замория в чюди, на словенех, на мерях, и на всъх кривичех. А козаре имаху на полех, и на съвере, и на вятичех, имаху по бъле и дъвеци от дыма».

Смысл понятен: заморские варяги (шведы, их колония располагалась в Ладоге) забрали дань с таких-то племен, хозары - с других, «от дыма» - это «с хаты», «от трубы». В царской России и в СССР переводили неверно(в отличии от Бюро переводов Стиль) термин «и на всъх кривичех» как «и со всех кривичей». Слово «всъх» в данном случае означает не «всех», а финское племя весь, которое проживало на территории ныне Эстонии и Псковской области. Тем более что дальше в тексте после кривичей и перечисляется финское племя весь.

Добавлю, что в некоторых других местах летописи следует тоже трактовать «весь» как название народа (чего «переводчики» не сделали), а в данном отрывке нынешняя трактовка кажется абсурдной: зачем автор перед словом «кривичей» выделил, что именно с них ВСЕХ собрали дань? Это лишено смысла и не укладывается в повествование: ни о ком другом автор не писал, что «со всех таких-то» дань взяли. Ибо дань можно либо взять, либо не взять, и слово «со всех» тут неуместно.

Далее на странице:
«В лът(о) 6368.
В лът(о) 6369.
В лът(о) 6370. Бывша вырягы изаморья и не да им дани, и почаша сами в собъ володъти, и не бъ в них правды, и восташа род на род, и быша в них усобици, воевати по…».

На следующей странице исковерканный текст таков:

“[...чаша сами на ся, и ръша сами в себъ: "Поищемъ себъ кня]зя, иже бы [володълъ нами и] рядилъ по праву”. И идоша за море к варягомь, к рус(и). Сице бо тии звахуся варязи рус(ь), яко се друзии зовутьс(я) свие, друзии ж(е) уръмяни, инъгляне, друзии и готе. Тако и си. Ръша руси чюд(ь), и словене, и кривичи, и вси: “Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нътъ. Да поидъте у нас кн(я)жити и володъти”.

То, что в квадратных скобках, это куски вырванной бумаги, а написанное в скобках додумано немецкими историками. Сего нет в летописи. Это каждый может увидеть сам, взглянув на оригинал (см. фото 1). Откуда взялась интерпретация “[чаша сами на ся, и ръша сами в себъ: "Поищемъ себъ кня]зя”? Я с равным успехом могу предположить, что там было написано: “возьмем себе Полабского князя”. Или порусского (прусского) князя.

В Российской истории, СССР и ныне в РФ этот самый главный отрывок традиционно «переводится» в домысленном и искаженном виде, с совершенно иным смыслом.

Вот моя трактовка текста, каждый может сверить с оригиналом на фото:

«…зя ижи бы в… [так я прочитал эти буквы] …рядилъ по праву. И идоша за море к варягомь русь [никакой запятой и предлога «к» в тексте нет]. Сице бо тии звахуся варязи русь. Яко се друзии зовуть [с(я) в тексте нет, это снова домысел] свие [запятой, которую сделали тут российско-советские трактователи, тоже нет] друзии ж уръмяни, инъгляне, друзии и готе. Тако и си ръша руси [в тексте «ръша» с маленькой буквы и не отделено точкой от «Тако и си», это одна фраза, а фальсификаторы тут искажают текст, создавая совершенной иной смысл!!!] Чюдь, и словене, и кривичи, и вси: “Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нътъ. Да поидъте у нас княжити и володъти».

Еще раз повторяю, каждый может сверить то, что нам «втирали» 250 лет, и что на самом деле написано в ПВЛ.

Настоящий и правильный «перевод» на современный язык такой:

«…зя чтобы в… …управлял по праву. И пошли за море к варягам Руси, так как те звались варяги-Русь. Как себя (еще) их соседи шведы зовут, еще соседи норвежцы, англы, соседи готы. Приняла (наконец) просьбу Русь. Чудь, и словене, и кривичи, и весь (в ответ) сказали: «Земля наша велика и богата, а порядка в ней нет. Идите у нас княжите и владейте».

Как видим, смысл у Нестора совершенной иной, чем тот, что вкладывают фальсификаторы. У него просьба была обращена к Руси, а не «из Руси».

“И изъбрашас(я) 3-е брат(ь)я з роды своими, и пояша собъ всю ру[сь], и приидоша к словеном перъвое, и срубиша город Ладогу, и съде в Ладозъ старей Рюрикъ, а другий сиде у нас на Белъозере, а третий Труворъ въ Изборьску. И о тъх вярягъ прозвася Рускаа земля Новгород, тии сут(ь) люд(и)е новгородци от рода варежска, преж(е) бо бъ[ша словъне]“.

А теперь взглянем на саму страницу. Написано же иное. Она кончается так: “преж(е) бъ” ВСЕ! Это все! На следующей странице начинается уже другой текст. Никаких в данном случае вырванных кусков с якобы отсутствующей частью “ибо были славяне” НЕТ! Там и разместиться этим словам негде, строка упирается в переплет. С какой же стати додумывать то, что не написано на бумаге и не вырвано с бумаги?

А это потому, что фраза сия очень уж крамольна. Переведу: “И от тех варяг прозвалась РусскОЙ земля Новгород, так как люди новгородцы от рода варяжского прежде [БЫЛИ]“.

Так написано у автора летописи. А немец-интерпретатор автора ПОДПРАВЛЯЕТ, добавляя НЕСУЩЕСТВУЮЩИЕ слова (часть слова “быша” - “ша” и “словъне”), в корне меняющие смысл фразы летописи: “так как люди новгородцы от рода варяжского, ибо прежде были славянами”.

Да не писал этого Нестор! Но до сих пор практически все историки идут на поводу этой фальсификации, да еще и дурят население. Приведу хотя бы такой пример.

«Откуда вообще следует, что варяги - скандинавы? Ведь в знаменитом фрагменте Начальной летописи о призвании Рюрика с братьями утверждается только, что варяги прозывались русью в смысле этнической и языковой принадлежности и от них пошло название Руси как государства (“от тех варягъ прозвася Русская земля”). И ни слова о скандинавских корнях (то, что варяги “из-за моря” или из Заморья, трактовать можно по-разному, о чем - далее).

Зато в Несторовой летописи энергично подчеркивается: русский язык - славянский, а славяне-новгородцы род свой ведут от варягов (“ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, прежде бо беша словени”). Исключительно важное свидетельство, но на него историки почему-то внимания не обращают. А зря! Здесь ведь черным по белому прописано: род варяжский изначально был славянским и варяги вместе с новгородцами говорили на русском (славянском) языке!

Ибо в противном случае получится, что население Великого Новгорода (оно ведь “от рода варяжского”) и до призвания Рюрика, и в дальнейшем, надо полагать, пользовалось одним из скандинавских языков (если, конечно, придерживаться тупиковой формулы “варяги = скандинавы”). Абсурд? В самом деле - другого слова не подберешь!»

Абсурды - это в головах тех, кто пытается строить свои концепции на фальсификациях, не удосуживаясь заглянуть в первоисточник. Никакого «бо беша словени» Нестор не писал. Тем более что сама с такой допиской его фраза вообще теряет какой-либо смысл: “И от тех варяг прозвалась Русская земля Новгород, так как люди новгородцы от рода варяжского, ибо прежде были славянами”.

Это чушь. Нестор же написал простое и ясное: современная летописцу Новгородская земля потому стала Русью, что основали ее переселенцы-варяги, Русь которых он выше перечислил. Просто, точно и ясно. Но кому-то это не понравилось, и стали дописывать то, чего Нестор не писал: что, дескать «от рода варяжьска, прежде бо беша словени». Нет! У Нестора иное: «от рода варяжьска прежде», без запятых и без дописок, а «бо бъ» у трактователей - на самом деле слово «БЫЛИ».

Перед нами принципиальная фальсификация даже не истории, а только «ПЕРЕВОДА» на русский язык документа, на котором строится вся концепция о своем прошлом Российской империи, СССР и ныне РФ. Что было написано в выдранном листе ПВЛ и в выдранном СПЕЦИАЛЬНО куске листа про «призыв Рюрика» - можно только гадать. Это была «зачистка исторического поля». Но даже без этой «зачистки» любой читатель оригинала ПВЛ запросто убедится, что нынешние «переводы» не соответствуют оригиналу и перевирают не просто текст, а сам смысл, который хотел до последующих поколений донести Нестор.

Он написал об одном, а мы даже это не можем прочитать и считаем, что он написал совсем другое.

Слов не подберу. Кошмар…