(исп.) русск. или Старик и монах , Два старика, кушающие суп (исп.) русск. , Поединок на дубинах (исп.) русск. , Шабаш ведьм (исп.) русск. , Читающие мужчины (исп.) русск. , Юдифь и Олоферн (исп.) русск. , Фестиваль в Сан-Исидро (исп.) русск. , Смеющиеся женщины (исп.) русск. , (исп.) русск. , «Собака », Сатурн пожирающий своего сына (исп.) русск. , Донья Леокардия Зоррилья (исп.) русск. и Фантастические видения (исп.) русск. или Асмодей .

В 1823 году дом Гойи вместе с настенными росписями стал собственностью его внука Мариано Гойи, скорее всего таким образом Гойя пытался сохранить своё имущество от возможной конфискации после восстановления абсолютной монархии и репрессий со стороны Фердинанда VII . В течение 50 лет после своего создания Мрачные картины были неизвестны широкой общественности (за исключением нескольких специалистов, по описанию Шарля Ириарте). В 1874 году Сальвадор Мартинес Кубельс (исп.) русск. по просьбе французского банкира Фредерика Эмиля д"Эрлангера (англ.) русск. начал перевод картин со штукатурки на полотно . Этот процесс занял несколько лет. Д’Эрлангер намеревался продать картины на Всемирной выставке в Париже , однако в 1881 году он принёс их в дар музею Прадо , где они и выставляются в наше время.

«Мрачные картины» и их история

В феврале 1819 года Гойя приобрёл усадьбу на берегу реки Мансанарес , недалеко от Сеговийского моста (исп.) русск. , с видом на луга Сан-Исидро. Он рассчитывал, что сможет там жить вместе с Леокардией Вайс, не привлекая внимания и избегая сплетен, так как та была замужем за купцом Исидоро Вайсом. У Леокардии, вероятно от связи с художником, родилась дочь Росарита. Между февралём и ноябрём 1819 года, до того, как Гойя серьёзно заболевает - об этом свидетельствует картина Гойю лечит доктор Аррьета (исп.) русск. (1820) -, художник начинает расписывать стены своего дома. Доподлинно известно, что Мрачные картины были написаны поверху более ранних изображений, которыми Гойя воспользовался как основой, как например для Поединка на дубинах (исп.) русск. .

Если изначальные картины по своему беззаботному настрою были аналогичны работам арагонского периода, то можно предположить, что на решение Гойи закрасить их повлияли приступы болезни, возможно, вместе с бурными событиями Либерального трёхлетия. Босаль (исп.) русск. склонен считать, что первоначально нарисованные картины принадлежат кисти Гойи, и он использовал свои материалы вторично; однако Глендиннинг (исп.) русск. предполагает, что картины «уже украшали стены Кинта-дель-Сордо, когда имение было приобретено». В любом случае, работать над картинами на своей вилле Гойя мог начиная с 1820 года. Завершение работ не может датироваться после 1823 года, так как в это время Гойя переезжает в Бордо и оставляет имение своему внуку Мариано, возможно, опасаясь репрессий со стороны властей после падения Риего . В 1830 году Мариано де Гойя передаёт своё имущество отцу, Хавьеру де Гойя.

Существовала теория, приписывающая создание Мрачных картин Хавьеру де Гойя (сыну художника); однако Босаль и Глендиннинг, крупнейшие исследователи творчества Гойи, отвергли эту теорию. Трудно представить, чтобы такой необычный факт не был бы известен современникам. Техника рисунка, качество мазка, гротескное изображение людей, навязчивые темы, которые также присутствуют в предшествующих и последующих работах, делают необоснованным приписывание авторства Хавьеру де Гойя.

Антонио Бругада указывал на наличие семи картин на первом этаже и восьми на втором, однако впоследствии в музей Прадо попало только четырнадцать. Шарль Ириарте , посетивший ферму позднее, также описывает картины, известные в настоящее время и указывает на то, что из стены был вырван большой кусок. Многие искусствоведы считают, исходя из схожести стиля и тематики, что пятнадцатой картиной является Головы в пейзаже (Нью-Йорк, коллекция Стэнли Мосс).

Ещё одним нерешённым вопросом является первоначальное местонахождение картины Два старика, кушающие суп (исп.) русск. , о которой неизвестно, висела ли она на первом или на втором этаже. Без учёта этой детали первоначальное размещение картин в Кинто-дель-Сордо было следующим:

• Первый этаж : Это была большая прямоугольная комната. На длинных стенах было по два окна рядом с короткими стенами. На них висели две большие картины: Фестиваль в Сан-Исидро (исп.) русск. справа, если смотреть от входной двери, и Шабаш ведьм (исп.) русск. слева. На дальней короткой стене, напротив входа в центре находилось большое окно, справа от него находилась Юдифь и Олоферн (исп.) русск. , а слева Сатурн пожирающий своего сына (исп.) русск. . Около двери висели Донья Леокардия Зорилья (исп.) русск. (напротив Сатурна ) и Два старика (исп.) русск. или Старик и монах напротив Юдифи .
• Второй этаж : Комната имела те же размеры, что и на первом этаже, но на длинных стенах было по одному окну в центре, каждое из которых справа и слева окружало по одной картине. На правой стороне ближе ко входу находилась Фантастические видения или Асмодей (исп.) русск. и (исп.) русск. дальше от входа. На левой стороне находились соответственно Атропос или судьба (исп.) русск. и Поединок на дубинах (исп.) русск. . На дальней короткой стороне были Смеющиеся женщины (исп.) русск. справа и Читающие мужчины (исп.) русск. слева. На ближней ко входу стене справа находилась «Собака », а слева ещё одна картина, предположительно «Головы в пейзаже».

Среди искусствоведов распространена точка зрения, что Мрачные картины создавались Гойей в состоянии психологического и социального давления. Одним из важнейших факторов было осознание художником упадка физической силы, что он не мог не ощущать, живя с Леокардией Вайс, женщиной, которая была намного моложе его, а также вследствие тяжёлой болезни в 1819 году, когда он находился при смерти, что нашло отражение в цветовой гамме и тематике работ.

С другой стороны, Гойя писал эти картины в 1820-х годах (о чём, впрочем нет никаких документальных подтверждений), и к этому моменту он уже оправился от своей болезни. Сатирическое изображение религиозных сцен (паломничества, процессии, инквизиция) или гражданских беспорядков (например, в Поединке на дубинах или в предполагаемом изображении собрания или заговора в Читающих мужчинах ; также существует политическая интерпретация сюжета Сатурна : государство пожирает своих подданных) согласуется с политической нестабильностью в Испании после того, как военные во главе с Риего потребовали от короля соблюдения конституции 1812 г. Период 1820-1823 хронологически совпадает со сроками завершения работ. По всей видимости темы и палитра картин стали возможны в условиях отсутствия политической цензуры в период реставрации абсолютной монархии. С другой стороны, многие персонажи Мрачных картин (дуэлянты, монахи и монахини, инквизиторы) представляют старый порядок , существовавший до идеалов Великой французской революции .

Примечания

Charles Yriarte, Goya, sa vie, son oeuvre (1867).

Cfr. Valeriano Bozal (2005), dsg. 2, c. 247:

Сальвадор Мартинес Кубельс (1842-1914) реставратор музея Прадо и академик Королевской академии изящных искусств Сан-Фернандо, перенёс на холст картины по заказу купившего в 1873 году поместье барона Фредерика Эмиля д’Эрлангера (1832-1911). Мартинес Кубельс выполнял эту работу вместе со своими братьями Энрике и Франсиско Валериано (…)

Оригинальный текст (исп.)

Salvador Martínez Cubells (1842–1914), restaurador del Museo del Prado y académico de número de la Real Academia de Bellas Artes de San Fernando, trasladó las pinturas a lienzo por encargo del que en aquel momento, 1873, era propietario de la quinta, el barón Fréderic Emile d"Erlanger (1832–1911). Martínez Cubells realizó este trabajo ayudado por sus hermanos Enrique y Francisco (...) Valeriano Bozal, Francisco Goya, vida y obra (2 части.), Мадрид, Tf. Editores, 2005, вып. 2, с. 247, ISBN 84-96209-39-3 .]"

Valeriano Bozal (2005), vol. 2, сс. 248-249.

Glendinning (1993), с. 116.

Arnaiz (1996), с. 19.

Головы в пейзаже с комментариями. (исп.)

Октябрь 18, 2012

Сатурн, пожирающий своих детей

1821-1823; 146х83 см

Прадо, Мадрид

Годы перед эмиграцией во Францию Гойя провел под Мадридом на берегу Мансанареса, в доме, получившем название «Дом Глухого». Настенные росписи этого дома, портреты, несколько картин для церквей и графическая серия «Диспаратес» (в переводе — нелепость, безумства) относятся к числу поздних созданий мастера.

В росписях, выполненных техникой масляной живописи на стенах «Дома Глухого», чаще всего видят фантастические, чудовищные образы, порожденные болезненным воображением старого художника, не только глухого, но и начинающего слепнуть, для которого весь мир превратился в мрачные трагические кошмары.

Однако в настоящее время установлена связь росписей с политическими событиями тех лет, хотя явно выраженный элемент фантастики действительно делает зависимость изображаемого от реальных событий трудно уловимой. Истинный смысл этих работ зашифрован и тесно связан с народными поверьями, зато трагический гротеск в этих так называемых «Черных полотнах» доведен до предела...

Две старухи, поедающие суп

1821-1823; 53х85 см
настенная живопись, перенесенная на холст
Прадо, Мадрид

Палитра мастера в это время состоит, в основном, из черного, серого, охры и коричневого; только иногда он неожиданно вкрапляет в этот довольно мрачный колорит белые или кроваво-красные пятна. Под конец XIX века «Черные полотна» будут перенесены со стен «Дома Глухого» на холст. Сам же дом, в котором, к слову, так и не был создан музей Гойи, был окончательно разрушен в 1910 году. Сегодня на его месте находится станция метро, которая носит имя художника — «Гойя»...

В известном «Сатурне, пожирающем своих детей», бог-каннибал, похожий на хищную птицу с выпученными глазами, изображен в самый ужасающий момент, его раскрытая пасть вызывает ассоциации с вратами ада, за которыми один за другим в страшных муках погибают его дети...

Драка («Два чужеземца»)

1820-1823; 123х266 см
настенная живопись, перенесенная на холст
Прадо, Мадрид

К той же теме в 1636 году обращался Рубенс, однако представил ее в абсолютно ином роде, хотя и используя сходную композицию. Рубенс заставляет зрителя воспринимать Сатурна несколько отстраненно, как бы со стороны. Гойя же делает нас невольными участниками адского пира — точно так же, как приглашает составить компанию двум трапезничающим старухам-ведьмам («Две старухи, поедающие суп»).

Вот он, - прошептал Хуан, показывая пальцем на черную громаду дома, - смотри, там, на крыльце. Видишь?
Пабло увидел. Грузная фигура в тяжелом бархатном кафтане возникла на пороге. Острые темные глаза рыскали по сторонам, пухловатые губы беззвучно шевелились. Порыв ветра растрепал седую шевелюру хозяина дома - тот набрал в грудь воздуха и громко каркнул:
- Леокадия! Леокадия!
Через мгновение на пороге возникла вторая фигура, не меньше первой и чем-то неуловимо напоминающая хозяина. Но по длинному платью, грязному чепцу и обвислым грудям, скрытым темно-серой хламидой рубахи, Пабло определил, что перед ним - женщина. Вот, значит, какая она, Леокадия, то ли служанка, то ли подмастерье колдуна! Он именно так себе и представлял эту парочку: страшные, мерзкие исчадия ада.
Леокадия коснулась плеча хозяина, он резко обернулся и гаркнул ей в лицо:
- Где моя шляпа? Меня ждет сеньор Рауль - а я не могу явиться к нему в таком виде! Где моя шляпа, чертовка?
В руках у Леокадии возникла шляпа: черное потрепанное чудовище с высокой тульей и мятыми полями. Хозяин одним резким движением нахлобучил ее себе на голову, Леокадия протянула ему трость с бронзовым круглым набалдашником, и колдун широкими шагами двинулся прочь от дома, к калитке и зарослям боярышника, где прятались Пабло и Хуан.
- Он нас не заметит? - осторожно спросил Пабло.
- Не высовывайся, тогда и не заметит, - фыркнул Хуан. - Он глух как пень, но глаза у него острые. Леокадия - его уши, но она уже ушла, так что можешь говорить громко, главное - не шевелись. Вот если он нас увидит - мало не покажется! Помнишь мельника Хулио? Он его встретил однажды ночью на дороге. Хулио, как всегда, нажрался мадеры, и обругал колдуна почем зря. Так тот в отместку взял и превратил Хулио в осла. Ненадолго. Но Хулио с лихвой хватило.
- Ты-то откуда знаешь? - недоверчиво спросил Пабло.
- Так сам Хулио моему папашке об этом рассказывал! Бац, говорит, и стою я посреди дороги на четырех ногах, чую, что кроме ослиного рева ни бельмеса из себя выдавить не могу, и еще чую - хвост у меня растет... А этот, колдун, подошел, посмотрел в глаза, да и говорит: "Ну что, мельник, не будешь сквернословить?". А я и сказать-то ничего не могу, только башкой замотал, нет, мол, не буду, пощади, не губи. А он засмеялся в ответ, хлопнул меня тростью своей по спине, я в грязь рухнул, а он дальше пошел. Ну и смотрю, нет у меня хвоста, и руки-ноги на месте. Вот как Хулио говорил, ей-Богу, не вру!
Тем временем колдун уже поравнялся с кустами, и Пабло замер, боясь пошевелиться. Он слышал тяжелую поступь в полушаге от себя, чувствовал запах: от колдуна приятно пахло какими-то маслами, но к ним примешивался еле уловимый чесночный дух бараньей похлебки. Видать, колдун был не дурак пожрать.
- Старый пень! - неожиданно громко воскликнул Хуан. - Старый глухой пень! Деревяшка! Чурбан!
Пабло замер. А ну как все байки про глухоту колдуна - именно байки, и он прекрасно все слышит?! Превратит их с Хуаном в червяков - и поминай как звали! Но колдун не замедлил шага, подошел к калитке, открыл ее, вышел на дорогу, захлопнул калитку - и так же быстро и грузно потопал к Севильскому мосту.
Хуан расхохотался и хлопнул Пабло по плечу:
- Видел бы ты свою рожу! Только что штаны не обмочил! Я же говорю - глухой он, глу-хой! Ни бельмеса не слышит.
- А как же он тогда разговаривает? - удивился Пабло. - Сам же видел, как он со своей Леокадией говорил...
- Он умеет читать по губам, - пояснил Хуан. - Все понимает, ему только видеть тебя надо. А не видит - говори, что хочешь. Хоть костери почем зря, вот как я сейчас - ничего не сделает!
- Если он колдун - что ж себе слух-то не вернул? - прищурился Пабло. - Может, он и не колдун вовсе, а так, прикидывается?
- Колдун, колдун, точно тебе говорю! - закивал Хуан. - Просто он черту душу запродал за колдовской талант, а черт - он похитрее колдуна любого будет! Помимо души взял да и слух у него отнял. Навсегда, никаким колдовством не вернуть, на то и черт. Все, пошли к дому, будем смотреть!
Они вылезли из кустов, отряхиваясь от трухи и листьев, застрявших в волосах, и осторожно, воровато озираясь, пошли по тропинке, ведущей к крыльцу.
- Там правая ставня еле-еле держится, - быстро шептал Хуан, - ты меня подсаживаешь, я влезаю на подоконник и втягиваю тебя. И помни - если появится Леокадия, надо бросить ей соль в глаза и сказать: "Пресвятая Дева, обереги и прости, в черную кошку чертовку преврати!". И увидишь, как ведьма сразу же станет кошкой! А кошки чего бояться - убежать успеем! Ты соль взял?
Пабло нащупал в кармане узелок и кивнул - взял, мол. Хуан улыбнулся и зашагал еще быстрее. Ему казалось, что не они приближаются к дому, а дом надвигается на них: он застилает небо, загораживает солнце, заполняет собою все вокруг. Зловещими глазами смотрят черные повалы чердачных окон, скалится щербатым ртом полуразвалившийся балкончик на втором этаже, скрипит полуоторванная ставня - и изнутри доносится утробное рокотание, словно урчит в животе у сытого, но злобного зверя.
"Подходите," - шепчет дом, - "ближе, ближе... Я сыт, но я сожру вас... Целиком... Обглодаю косточки... Проглочу... Навсегда... Подходите... Блииииииижееее...".
Хуан уже подтягивался на подоконнике, юркий, как ящерица, он протянул Пабло руку и одним быстрым сильным движением вздернул его наверх, к себе. Мальчишки переглянулись и, не сговаривясь, одновременно прыгнули.
Внутрь дома.
Пабло огляделся: они стояли в длинном коридоре - справа была видна лестница, которая вела, по-видимому, на второй этаж, слева виднелся холл с парадной дверью. Мебели практически не было: несколько кресел, затянутых пыльными серыми чехлами, небольшой комод напротив окна и круглый столик с лежащими на нем нераспечатанными письмами у самого входа. И запах: странный, чуть сладковатый, еле уловимый запах масла - кажется, он был повсюду. Коридор и холл были темны: лишь несколько парных светильников чуть трепетали свечками...
- Гляди! - вдруг прошептал Хуан и ткнул пальцем куда-то вверх. Пабло поднял взгляд - и его дыхание остановилось.
Над ними нависала процессия из множества людей. Гигантская картина, длинной почти во весь коридор, казалось, парила в темноте: темные краски были плохо различимы, но Пабло запомнил ее всю, до мельчайших деталей. На картине была изображена толпа людей, двигавшихся прямо на Пабло: искаженные лица, застывшие в вечном крике рты, скрюченные пальцы - и лица, донельзя знакомые, но изуродованные неизвестным ужасом лица. Вот донна Марта, старая карга, шамкает беззубым ртом и косится в сторону деда Акосто (поговаривали, что в молодости он увивался за юной Мартой). Вот мясник Хосе облизывает сальный палец, вот Энрике-булочник в своих вечно стоптанных башмаках и фартуке, обсыпанном мукой... А впереди - гляди-ка! - это же он, Педро-весельчак, с вечной гитарой наперевес, только вот поет Педро не веселую песенку о прелестной Росите, а какую-то ужасную тягучую канцону, и рот его перекошен, и ужас в широко распахнутых глазах...
Пабло отшатнулся от страшной картины, и они с Хуаном юркнули в преддверный холл - но тут же снова замерли, изумленные и испуганные одновременно.
По обе стороны дверей висели еще две картины. На правой была изображена статная, властная женщина с гордо поднятой головой, черное платье плотно облегало фигуру, левая нога кокетливо выдвинута вперед. Но лицо женщины показалось Пабло неуловимо знакомым - он пригляделся и узнал в изображенной на картине женщине Леокадию, только лет ей здесь было гораздо меньше, сорок, не более. В глазах прислужницы колдуна застыло надменное и высокопарное выражение, тонкие губы сложены в язвительную усмешку.
На левой картине неизвестный художник нарисовал двух монахов. Одного Пабло сразу же определил - отец Игнасио был как живой: грустное вытянутое лицо, обрамленное седой бородой, печальные глаза и черная хламида рясы... Но вот из-за плеча старого монаха высовывалась мерзкая пухлогубая рожа. Еще один монах - молодой, со свежевыбритой тонзурой и угреватым носом-картошкой, что-то нашептывал старому священнику на ухо, паскудно косясь хитрым глазом в сторону Пабло. Казалось, вся человеческая - да что там! - и нечеловеческая мерзость сосредоточилась в этой наглой роже, в этом отвратительном человечишке, явно сообщающем отцу Игнасио какую-то грязную сплетню, но по невозмутимому выражению старого священника было видно, что его - велик Господь! - сплетни гадостного паскудника нисколечко не трогают. О, смиренный отец Игнасио, мудрец и провидец, несокрушима вера твоя и неколебим дух твой!
Пабло неожиданно поймал себя на мысли, что думает о нарисованных персонажах, как о живых людях. И в самом деле - хоть знакомые лица были нарисованы широкими, грубыми мазками, сходство с реальными людьми было удивительным. Вот только неведомый художник словно смотрел на них сквозь сосуды с водой - вроде, черты лица те же, но при этом - искажены рябью водной глади, искривлены стенками сосуда...
Пабло обернулся.
И в воздухе повис душераздирающий вопль - крик загнанного зверя, испуганной дичи, умирающего животного, крик, полный боли, отчаяния и страха.
"Кто же то кричит?" - с удивлением подумал Пабло, но через секунду понял, что кричит он сам.
Ничего более страшного он в своей жизни не видел.
Перед ним сидел на корточках голый великан. Седые космы растрепались по плечам, безумные глаза вылезли из орбит, раззявана гигантская пасть, а из нее свисает обглоданное тело мальчишки.
Великан жрал. Исступленно жрал человечину, рыгая и истекая слюной, перхая чужой кровью и давясь юными хрящиками, смакуя свежее мясо.
Великан был ненасытен. Кривые грязные когти впивались в кожу трупа, разрывая мягкие ткани детского тельца, и было ясно, что вот сейчас он заглотит этого ребенка - и бросится на них с Хуаном.
И немедленно сожрет.
"Это же он, дом!" - пронеслась в мозгу Пабло шальная мысль. - "Это он и есть, он нас жрет - и не выбраться отсюда никогда...".
Пабло не видел, как с визгом улепетывает по коридору Хуан, как распахивает он окно и сигает во двор. Перед глазами закружился какой-то серый туман, и последнее, что Пабло почувствовал - это была тяжелая рука у него на плече и хриплый голос, дохнувший смрадом чесночной похлебки:
- Леокадия! Кто пустил сюда этого мальчишку?...
... Когда Пабло открыл глаза, он увидел, что лежит на белоснежных подушках в чужой спальне. Широкое окно было раскрыто настеж, свежий ветер ласково трепал Пабло по щеке.
А у окна, в кресле, сидел колдун.
В руках у него был свинцовый карандаш и лист бумаги. Колдун хитро смотрел на Пабло.
- Очнулся? - хрипло каркнул он. - Я бы попросил тебя не шевелиться еще пару минут. Я должен закончить рисунок.
- Рисунок?... - пролепетал изумленный Пабло. - Только рисунок?
- А что ты хотел еще? - хохотнул колдун. - Только отвечай, пожалуйста, четче и смотри прямо на меня. Я глух и читаю по губам.
- Мою душу?... - сказал Пабло.
- Зачем мне твоя душа? - колдун вытаращил удивленные глаза и замер с карандашом в руке.
- Но вы же колдун? Вам нужна моя душа, да? - пробормотал Пабло.
- Колдун?! - расхохотался человек в кресле. - Так меня еще никто не называл! Я не колдун, мальчик. Я художник. Франсиско Гойя-и-Лусиэнтес к твоим услугам. И, будь любезен, не шевелись. Я должен успеть дорисовать тебя до захода солнца...

Франсиско де Гойя — гениальный испанский живописец Нового времени, мастер жанров портрета и критического реализма, в завершающий этап своего творческого пути создавший целую коллекцию мистических, пугающих картин под названием «Черные Картины».

После окончания обучения в школе близ Сарагосы, 17-летний Франсиско отправляется в Мадрид для того, чтобы поступить в Академию изящных искусств. Следует отметить, что, будучи ребёнком, Франсиско не делал особых успехов в освоении школьной программы и учёба давалась ему с трудом, однако сельский учитель рисования сразу же заметил необычайные способности юного Франсиско. Воодушевлённый признанием, молодой художник мечтал о столичной Академии, однако, поступить ему туда не удалось дважды.

Зато Гойа стал одним из учеников известного мастера Франсиско Байеу. Тёзка Гойи писал картины в популярном в те года жанре «неоклассицизм», для которого характерен интерес к классическим античным произведениям живописи и архитектуры. Кстати говоря, сестра Байеу, Хосефа, стала впоследствии супругой Франсиско Гойи. В 1779 году мастер написал знаменитый портрет своей жены Хосефы.

Портреты раннего периода творчества мастера фотографически точны, поражает его внимание к деталям. Цвета в картинах Гойи этого периода очень мягкие и естественные — обратите внимание, насколько реалистичным выглядит нежный румянец на лице Хосефы.

В 1774 году Гойа создаёт целую серию работ с зарисовками эпизодов жизни простых людей. Основными героями этих картин стали «махи» — красивые и легкомысленные из народа, и «махо» — молодые люди-кавалеры. Стоит отметить, что заказ на эту серию работ Франсиско получил от самого короля Карла III. Это объяснимо не только всё возрастающей известностью молодого художника, но и карьерным ростом его учителя, Франсиско Байеу. Кстати, махи часто появлялись на картинах Гойи, например, полотно «Махи на балконе» было написано в 1805-1812 годах.

Когда уже сам Гойя стал придворным живописцем короля Карла IV, к его имени прибавилось аристократичная приставка «де». В 1800 году Франсиско создал групповой портрет королевского семейства, который называется «Семья короля Карла IV».

Несмотря на высочайшую технику собственно рисования, портрет королевской семьи выглядел весьма нелестно — один из современников Гойи, художественный критик, назвал людей, изображенных на полотне «семейством булочника, выигравшего в лотерею». Обратите внимание на композицию — в центре картины расположена супруга монарха, Мария-Луиса, а сам Карл находиться сбоку. Это вовсе не случайность, ведь Карл был инфантильным слабовольным человеком и находился под каблуком у хитрой и расчётливой жены, которая вскоре стала фактически главой страны.

«Капричос»

Любители реализма могут долго смаковать великолепные портреты , созданные Франсиско, однако этот художник был весьма многогранным, и его творческому гению стало тесно в рамках этого жанра. Ещё до написания группового портрета королевской семьи, в 1797 — 1799 годах, Гойя создаёт серию офортов под названием «Капричос» («Капризы»), которая посвящена высмеиванию и выставлению на показ людских пороков и несправедливостей феодально-клерикального общества.

На центральном офорте серии, который называется «Сон разума порождает чудовищ» мы можем видеть заснувшего человека, за спиной которого просыпаются и активизируются различные звери, чудища, причём некоторые из них обозначены только зловещими тенями.

Название этой работы стало крылатой фразой — действительно, если человек не внемлет голосу разума, его мысли и фантазии превратятся в отвратительных чудовищ, порождённых порочными и низменными инстинктами. Этот офорт можно истолковать и символично — провалившийся в сон человек обозначает разум, который перестал что-либо контролировать и уснул, дав свободу этим жутким зверям.

На офортах в гротескно-сюрреалистическом виде представлены грехи и пороки, свойственные людям. Например, здесь мы можем видеть женщину, которая не может смотреть на повешенного человека, но может доставать у него изо рта монетку, которую вкладывали в рот покойникам по старинному обычаю.

Следует отметить, что расположение фигур на каждом офорте неслучайно: многие из уродливых существ являются карикатурами на публичных людей и знатных особ мадридского королевского двора, а в участниках шабашей и пиршествах нечистой силы проглядываются черты короля, королевы и главных начальников инквизиции.

На этом офорте мы видим чудовищ, которые подстригают ногти на когтистых лапах. Сам прокомментировал свою работу так: «Иметь длинные ногти — настолько предосудительно, что это запрещается даже нечистой силе». Вероятно, мастер имел в виду необходимость «подстригания ногтей» (видимо, символ лицемерия), которая возникала у даже самых кровожадных палачей из инквизиции, потерявшим человеческий облик из-за большого количества совершённых злодеяний.

Бессмертные работы, являющиеся классикой сатиры могли бы никогда не быть опубликованы, ведь ни один орган цензуры не мог пропустить такую острую насмешку над сильными мира. «Капричос» спасло личное вмешательство короля Карла IV (поговаривали, что недалёкий монарх обрадовался, узнав себя на некоторых офортах).

Как говорят художественные критики, главным героем каждой работы мастера в серии «Капричос» является совесть, бесстрастно оценивающая царящие в обществе взгляды и настроение, и именно с её стороны все людские беззакония кажутся столь безобразными.

«Дом Глухого»

Когда мастеру было 46, он внезапно заболел. Болезнь протекала тяжело, основными симптомами были паралич, глухота и временные ухудшения зрения. Кстати говоря, даже сейчас учёные не могут придти к окончательному выводу относительно того, каким именно недугом страдал художник. Франсиско оправился от болезни, но в 1820 году, когда ему было уже за 70, наступит рецидив. Пожилой и страдающий от заболевания художник удалился от королевского двора (а на тот момент он являлся придворным художником Фердинанда VII) и поселился в небольшом загородном домике в окрестностях Мадрида. Именно этот домик и станет впоследствии известным на весь мир «Домом Глухого». Франсиско де Гойя снова начал работать и создавать шедевры, которые впоследствии будут называться «Черные Картины».

Речь идёт о мрачных, сюрреалистических фресках, которыми Франсиско покрыл стены дома. Они похожи на ночные кошмары и тревожные мимолётные видения, созданные больным воображением.

Цветовая гамма большинства работ очень тёмная и мрачная, преобладающие цвета — чёрный, серый и различные оттенки коричневого. Изредка встречаются вкрапления красного и белого, однако они лишь усиливают мрачную обстановку и создают тяжелую, угнетающую атмосферу. Как, например, в самой известной работе серии — «Сатурн, пожирающий своего сына».

Сатурн — верховный бог древнеримского пантеона — здесь изображен безумным, непропорциональным чудовищем, похожим на хищную птицу. В работе можно увидеть воплощение иррационализма и бессмысленной ненависти, которые были так противны художнику.

Среди благородных произведений искусства, которые радуют глаз и вызывают только положительные эмоции, есть полотна, мягко сказать, странные и шокирующие. Представляем вашему вниманию 20 картин, принадлежащих кисти всемирно известных художников, которые заставляют ужаснуться…

«Проигрыш разума перед материей»

Картина, написанная в 1973 году австрийским художником Отто Раппом. Он изобразил разлагающуюся человеческую голову, надетую на птичью клетку, в которой лежит кусок плоти.

«Подвешенный живой негр»

Это ужасное творение Уильяма Блейка изображает раба-негра, который был повешен на виселицу с помощью крючка, продетого через его ребра. Работа основана на рассказе голландского солдата Стэдмена – очевидце подобной жестокой расправы.

«Данте и Вергилий в аду»

Картина Адольфа Вильям Бугро была вдохновлена короткой сценой о битве между двумя проклятыми душами из «Ада» Данте.

«Ад»

Картина «Ад» немецкого художника Ганса Мемлинга, написанная в 1485 году, является одной из самых страшных художественных творений своего времени. Она должна была подтолкнуть людей к добродетели. Мемлинг усилил ужасающий эффект сцены, добавив подпись: «В аду искупления нет «.

«Великий красный дракон и морское чудовище»

Известный английский поэт и художник XIII века Уильям Блейк в момент озарения создал серию акварельных картин, изображающих великого красного дракона из Книги Откровений. Красный Дракон являлся воплощением дьявола.

«Дух воды»

Художник Альфред Кубин считается крупнейшим представителем символизма и экспрессионизма и известен своими темными символическими фантазиями. «Дух воды» — одна из таких работ, изображающих бессилие человека перед морской стихией.

«Necronom IV»

Это страшное творение известного художника Ганса Рудольфа Гигера было вдохновлено фильмом «Чужой». Гигер страдал от ночных кошмаров и его все картины были вдохновлены этими видениями.

«Свежевание Марсия»

Созданная художником времен итальянского Возрождения Тицианом картина «Свежевание Марсия» в настоящее время находится в Национальном музее в Кромержиже в Чехии. Художественное произведение изображает сцену из греческой мифологии, где с сатира Марсия сдирают кожу за то, что он осмелился бросить вызов богу Аполлону.

«Искушение Святого Антония»

Матиас Грюневальд изображал религиозные сюжеты Средних веков, хотя сам жил во времена Возрождения. Говорили, что святой Антоний столкнулся с испытаниями своей веры во время молитвы в пустыне. Согласно легенде его убили демоны в пещере, затем он воскрес и уничтожил их. Эта картина изображает Святого Антония, подвергнувшегося атаке демонов.

«Отрубленные головы»

Самая известная работа Теодора Жерико – это «Плот Медузы», огромная картина, написанная в романтическом стиле. Жерико пытался разбить рамки классицизма, перейдя к романтизму. Эти картины были начальным этапом его творчества. Для своих работ он использовал настоящие конечности и головы, которые находил в моргах и лабораториях.

«Крик»

Это известнейшее полотно норвежского экспрессиониста Эдварда Мунка было вдохновлено безмятежной вечерней прогулкой, во время которой художник стал свидетелем кроваво-красного заходящего солнца.

«Смерть Марата»

Жан-Поль Марат был одним из лидеров Французской революции. Страдая от болезни кожи, он проводил большую часть времени в ванной, где он работал над своими записями. Там же он и был убит Шарлоттой Корде. Смерть Марата изображали несколько раз, но именно работа Эдварда Мунка отличается особой жестокостью.

«Натюрморт из масок»

Эмиль Нольде был одним из ранних художников-экспрессионистов, хотя его славу затмили другие, такие как, например, Мунк. Нольде написал эту картину после изучения масок в Берлинском музее. На протяжении всей жизни он увлекался другими культурами, и эта работа не является исключением.

«Gallowgate Lard»

Эта картина ни что иное, как автопортрет шотландского автора Кена Карри, который специализируется на мрачных, социально-реалистических картинах. Любимая тема Карри — тусклая городская жизнь шотландского рабочего класса.

«Сатурн, пожирающий своего сына»

Одна из самых известных и зловещих работ испанского художника Франсиско Гойя была нарисована на его стене дома в 1820 — 1823 гг. Сюжет основан на греческом мифе о титане Хроносе (в Риме — Сатурн), который опасался, что будет свергнут одним из своих детей и съедал их сразу после рождения.

«Юдифь, убивающая Олоферна»

Казнь Олоферна изображали такие великие художники, как Донателло, Сандро Боттичелли, Джорджоне, Джентилески, Лукас Кранах старший и многие другие. На картине Караваджо, написанной в 1599 году, изображён самый драматичный момент этой истории — обезглавливание.

«Кошмар»

Картина швейцарского живописца Генриха Фюзели была впервые показана на ежегодной выставке Королевской Академии в Лондоне в 1782 году, где она шокировала и посетителей, и критиков.

«Избиение младенцев»

Это выдающееся произведение искусства Петера Пауля Рубенса, состоящее из двух картин, было создано в 1612 году, как полагают, под влиянием работ известного итальянского художника Караваджо.

«Исследование портрета Иннокентия Х Веласкеса»

В основе этого устрашающего образа одного из самых влиятельных художников ХХ века Фрэнсиса Бэкона — парафраз известного портрета Папы Иннокентия X, написанного Диего Веласкесом. Забрызганный кровью, с мучительно искаженным лицом, Папа изображен сидящим в металлической трубчатой конструкции, которая при ближайшем рассмотрении является троном.

«Сад земных наслаждений»

Это самый известный и пугающий триптих Иеронима Босха. На сегодняшний день существует множество толкований картины, но ни одно их них не было окончательно подтверждено. Возможно, произведение Босха олицетворяет Райский сад, Сад земных наслаждений и Наказания, которые придется понести за смертные грехи, совершенные при жизни.