Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И жертва, и палач

Виктора Семеновича Абакумова расстреляли в Ленинграде 19 декабря 1954 года через один час пятнадцать минут после вынесения приговора. Ему даже не дали возможности обратиться с просьбой о помиловании.

Сорок шесть лет и вся жизнь!

– Я все напишу в Политбюро, – только и успел сказать Абакумов до того, как пуля попала ему в голову…

В июне 1953 года генерал Серов вернулся из Ленинграда в Москву, буквально за несколько дней до ареста Берия. Сразу же без колебаний он вместе с генералом Богдановым перешел на сторону участников заговора против Лаврентия Павловича. Таким образом, исторические события лета 1953 года совершенно круто изменили судьбу Серова, да и многих других участников заговора. Но это уже другая история. Главное заключается в том, что победит в многолетнем поединке Абакумов – Серов именно последний. Как тут забудешь слова из письма Серова Сталину: «Ведь между органами МГБ и МВД никаких служебных отношений, необходимых для пользы дела – не существует. Такого враждебного периода в истории органов никогда не было».

Теперь все закончилось или почти закончилось…

Говорят, умирая, человек невольно обращается к обрывкам своей памяти…

Но в случае с Виктором Семеновичем все было гораздо проще. Ему просто не дали такой возможности перед смертью. У него не было даже мгновения…

«Суд Военной коллегии по делу Шварцмана проходил в Москве с 1 по 3 марта 1955-го при закрытых дверях, – рассказывает Н. Петров. – Его обвинили по статьям 58–1 «б» (измена родине), 58–7 (вредительство), 58–8 (террор), 58–11 (действие в составе группы лиц) УК РСФСР. Преамбула приговора, вынесенного 3 марта, конечно, представляет собой типичную отрыжку сталинских времен: «Подсудимый Шварцман, получив воспитание в духе сионизма, являясь по мировоззрению буржуазным националистом, оказавшись на работе в органах государственной безопасности СССР, изменил и стал проводить подрывную, вражескую деятельность против социалистического государства».

Но тем не менее на суде звучали многочисленные показания свидетелей о том, как Шварцман в ходе следствия избивал арестованных резиновой дубинкой…

Как отмечено в приговоре: «В результате вредительской деятельности Шварцмана истреблялись ни в чем не виновные честные советские люди». Приговор был ожидаем – расстрел.

Не ясно, что творилось в голове у Шварцмана. Его прошение о помиловании от 3 марта 1955-го производит странное впечатление. С одной стороны, он признавал, что выполнял «преступные указания» Кобулова и Абакумова, применял «незаконные методы» ведения следствия, с другой – отрицал, что был «изменником Родины» и «террористом» и просил о помиловании. Вполне разумно! Но следующий за этим абзац изумляет и погружает в сумерки сознания: «Прошу, однако, если приговор не будет отменен, расстрелять меня выстрелами из огнестрельного оружия пятью разрывными пулями, иначе от одной пули я не умру, от двух или трех – тоже, тем более обычных, я останусь жить и мучиться, а я совсем больной физически, и мук и боли уже не переношу».

В общем, получилось и грустно, и смешно, почти по Зощенко: «Высшую меру я, действительно, с трудом переношу», – изрек герой рассказа «Спешное дело», нэпман, сильно пугавшийся смертной казни. Шварцмана расстреляли 13 мая 1955-го после отклонения Президиумом Верховного Совета СССР его ходатайства о помиловании. Наверное, пяти, да еще и разрывных пуль не понадобилось. Тело отправили в крематорий на Донское кладбище. Так уж повелось: палачей туда же, к их жертвам». достаточно резко. Что же понадобилось для этого посредственному оперативнику? Безусловно, здоровые кулаки, садистские способности и, вероятно, пролетарская смекалка. Именно тогда он и оказался востребован Берия и Кобуловым как незаменимый в чекистском деле человек. Именно таким Виктор Семенович пришел после должностей начальника управления НКВД и заместителя наркома внутренних дел в Управление Особых отделов.

По мнению историков, деятельность СМЕРШа, которой руководил и которую направлял Виктор Семенович, «превзошла все ожидания Сталина».

И действительно, Абакумову принадлежит идея вести активную зафронтовую работу, внедряться в разведшколы противника, перевербовывать фашистскую агентуру и отправлять обратно за линию фронта в тыл врага. Неоспорим и успех радиоигр по дезинформации противника, которые Абакумов ввел в 1942 году.

Историки спецслужб утверждают, что «именно они помогли прорвать блокаду Ленинграда, организовать контрнаступление под Сталинградом, перехватывать и уничтожать тяжелые транспортные самолеты противника».

Сегодня, даже несмотря на демократические времена, невозможно отрицать факт успешной работы военной контрразведки во время войны, которая в буквальном смысле спасла Красную Армию от развала и паники в самые первые и суровые годы.

Жестокий механизм репрессий, по сути, предотвратил более серьезные последствия катастрофы 41-го. И в этом тоже была несомненная заслуга Абакумова.

Но было и другое – репрессии, обоснованные политикой государства и ее вождя, но не обоснованные никакими юридическими и общечеловеческими нормами. Участие в них Абакумова как начальника ГУКР СМЕРШ, как министра госбезопасности также несомненно.

Виновен ли в этом Виктор Семенович?

В составленном в июле 1947 года для Сталина обзоре практики ведения следствия министр госбезопасности Абакумов сообщал, что в отношении не желающих сознаваться «врагов советского народа» органы МГБ в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года «применяют меры физического воздействия».

Например, 23 марта 1950 года все тот же B.C. Абакумов подал Сталину список (перечень людей, осужденных к расстрелу) на 85 человек. Судить их должна была Военная Коллегия Верховного Суда в помещении Лефортовской тюрьмы. Будущие подсудимые лишались права обжалования приговора и подачи ходатайства о помиловании. Фактически такая судебная процедура соответствовала Закону от 01.12.1934 года, хотя в письме министра прямо этот закон не упоминался. В этом списке, помимо прочих, значились имена арестованных по «Ленинградскому делу» и по «делу Еврейского антифашистского комитета (ЕАК)». Инициатива Абакумова на сей раз не нашла поддержки у Сталина: относительно ленинградских руководителей и работников ЕАК у него были другие планы – организовать против них специальные судебные процессы, а не судить «каждого обвиняемого в отдельности», как предлагал Абакумов. Что касается самой процедуры осуждения, то она возражений у Сталина не вызвала. Когда 11 апреля 1950 года Абакумов внес на утверждение исправленный список (теперь уже на 35 человек), из которого были исключены обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК», Сталин его тут же утвердил. Всех названных в этом повторном списке осудили и расстреляли в апреле 1950 года, а обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК» были соответственно осуждены на закрытых судебных процессах в октябре 1950 года и в августе 1952 года.

Думаю, достаточно даже этих двух примеров, чтобы сказать «да»!

И все же, с одной стороны, Виктор Семенович вполне мог заблуждаться и считать, что поступает правильно, но мог и осознавать, что творит злое, преступное дело.

Тогда давайте на немного задумаемся и спросим себя: а был ли у него выбор?

К. А. Столяров, например, считает, что «Абакумов действовал в условиях крайней необходимости и выполнял волю Сталина». И я могу также согласиться с этим утверждением. Однако истина находится совершенно в другой плоскости. Нужно было родиться и жить в то время, нужно было пройти тот путь, который прошел Виктор Семенович, как до службы в органах, так и во время нее, чтобы понять психологию того времени, в которое он жил. Чтобы осознать то, что он делал и совершал. Думаю, что нельзя судить человека той эпохи по меркам сегодняшнего дня. Это в корне неправильно. Здесь должны быть другие критерии оценки. Но это лично мое мнение.

«Никакие справедливые цели и намерения, – писал Д. А. Волкогонов, – не могут оправдать безнравственных средств, которые являются не только злом моральным по своему характеру, но и злом социальным по своим последствиям».

С точки зрения философии и это верно.

Но с точки зрения юридической Абакумов вполне законно выполнял все приказы своего начальника – Иосифа Виссарионовича Сталина, о преступности которых он вряд ли задумывался.

Тогда была своя идеология, принципы которой сформулировали большевики в далеком семнадцатом. А разве их кто-то оспаривал?

По мысли Д. А. Волкогонова, «судить о прошлом всегда легче, чем о настоящем. Обогащенные опытом долгого пути, мы знаем, пожалуй больше, чем те, кто жил в то время. Справедливо ставя в эпицентр исторической вины одного человека, мы не должны вместе с тем забывать, что эта личность могла там оказаться благодаря той системе отношений, которую в конечном счете создали многие».

Решая судьбы тысяч и миллионов, вождь стал незаурядным политическим режиссером. Почему стал? Потому что для этого ему понадобилось время. В репрессиях он проводил свою линию законности, в которой они служили оправданием действий его власти. Уничтожая неблагодарных, болтливых, зарвавшихся, обнаглевших, ненадежных (по его личному уразумению) и т. д. и т. п., он не хотел никому объяснять правду. И в этом ему помогла «блестящая» фальсификация, в которую верили безоговорочно. Верили многие. А кто не верил – был обречен.

Со временем механизм работы органов госбезопасности совершенствовался. Прослушка также давала чрезвычайно весомые результаты для плетения заговоров. Обыкновенная болтовня на кухне с нецензурной бранью в адрес вождя становилась очень значительным компроматом, который за подписью Абакумова докладывался лично Сталину. А дальше решение принимал вождь.

«От сравнения гестапо – МГБ уклониться никому не дано: слишком совпадают и годы и методы, – пишет А. И. Солженицын в «Архипелаге». – Еще естественнее сравнивали те, кто сам прошел и гестапо и МГБ, как Евгений Иванович Дивнич, эмигрант. Гестапо обвиняло его в коммунистической деятельности среди русских рабочих в Германии, МГБ – в связи с мировой буржуазией. Дивнич делал вывод не в пользу МГБ: истязали и там, и здесь, но гестапо все же добивалось истины, а когда обвинение отпало – Дивнича выпустили. МГБ же не искало истины и не имело намерения кого-либо взятого выпускать из когтей».

Арест по меркам органов безопасности тех лет – это уже был «момент истины». Парадокс заключался в том, что следствие и суд не могли изменить участи арестованного. По этим лекалам в органах безопасности работали не один десяток лет. Там не искали истины!

Человека арестовывали, уже имея на него какой-либо «компромат», а дальше шла техника фальсификации.

Такая была система, созданная Советской властью, которая периодически вращала маховик мясорубки. Поэтому оценить личность Абакумова без учета советского беззакония невозможно.

Д. А. Волкогонов обнаружил в архивах совершенно секретный документ, на котором стояла подпись Абакумова. Речь шла об американском гражданине, которого обвинили в шпионаже. За это он просидел восемь лет. Срок закончился, и посольство США сообщило, что готово вернуть его на родину. Однако министр госбезопасности доложил Сталину: «Нельзя выпускать. Пробыл столько лет в наших лагерях, столько видел. Надо ликвидировать». Вождь начертал: «Согласен», и иностранца уничтожили.

А ведь в этом конкретном случае Виктор Семенович был убежден в своей правоте…

В результате проведенного анализа Д. А. Волкогонов назвал Сталина насквозь политической фигурой. «Этот человек на весь окружающий мир смотрел через призму своих политических интересов, политических приоритетов, политических заблуждений. Сталин считал возможным достижение «земного рая» ценой неимоверных страданий и жертв миллионов людей. По сути, политика Сталина исходила из того, что вся предыдущая история – лишь подготовка к «подлинной» истории. Мол, блаженство тех далеких, будущих поколений, которые достигнут земли обетованной, оправдывает муки и горечь бытия всех людей, прошедших по Земле ранее и живущих сегодня. Сталин готов был жертвовать прошлым и настоящим народа во имя эфемерного будущего. Но, как справедливо говорил Бердяев, прошлое призрачно потому, что его уже нет, а будущее призрачно потому, что его еще нет. Сталин никогда не мог преодолеть в политике разрыв между прошлым и будущим, полагая, что сегодня – это только «предыстория».

Сталин, безрассудно торопя время… был готов уничтожать миллионы людей, чтобы «выполнить досрочно» план коллективизации, считал естественным повергнуть в небытие тысячи своих товарищей-партийцев, чтобы достигнуть в «кратчайшие сроки» полного единодушия. Сталин, похоже, верил в абсолюты, в свою способность «осчастливить» миллионы будущих сограждан путем бесчисленных преступлений сегодня. Его политика «творения будущего», какими благими намерениями она ни камуфлировалась, просто преступна. Для ее реализации Сталин считал допустимым уже сегодня распоряжаться будущим миллионов своих сограждан».

Каким тогда должен был быть министр госбезопасности у товарища Сталина?

Правильно, соответствующим. Более того, выполняющим все его указания и приказы. Словом, верный оруженосец и солдат. Виктор Семенович и был таковым. Вот только и ему, как Ягоде и Ежову, не удалось не поскользнуться на этой самой верности.

Одним из пунктов исторического вердикта Сталину Д. А. Волкогонов называет преступное пренебрежение моралью. По его мнению, Сталин смог деформировать многие великие идеи и подменить их своими мифами. В частности, он пишет: «Диктатор совершил преступление против мысли. Всей своей жизнью и деяниями Сталин доказал, что ложь – это универсальное зло. Все беды начинаются со лжи. Насилие, единовластие, бюрократия, догматизм, цезаризм – все освещалось ложью». Все это так. Более того, во всех преступлениях Сталина участвовали люди, которые часто понимали, что творят зло. Понимал ли это Абакумов? Думаю, в некоторых случаях да, понимал. И он, как и большинство винтиков того сталинского тоталитарного механизма, почти никогда так и не попытался использовать свой шанс совести.

Таким образом, Виктор Семенович одновременно и жертва, и палач!

Жертва, потому что он пострадал от того режима, которому служил.

Палач, потому что он был и мучителем, и притеснителем. А как же иначе?

28 июля 1994 года Военная коллегия Верховного Суда Российской Федерации рассмотрела в судебном заседании уголовное дело в отношении Абакумова и других. Руководствуясь статьей 8 закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» и ст. 377–381 УПК РСФСР, Военная коллегия определила: приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19 декабря 1954 года в отношении Абакумова, Лихачева, Комарова и Бровермана изменить, переквалифицировав действия осужденных на статью 193–17 п. «б» УК РСФСР (в редакции 1926 г.) и оставив им прежние меры наказания.

Через несколько лет Генеральная прокуратура России вновь внесла протест на приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19 декабря 1954 года по делу Абакумова и других.

В результате 17 декабря 1997 г. Президиум Верховного Суда Российской Федерации, руководствуясь п. 5 ст. 378 УПК РСФСР, постановил: определить Абакумову B.C., Леонову А. Г., Лихачеву М. Т. и Комарову В. И. наказания в виде 25 лет заключения в исправительнотрудовые лагеря каждому, исключив в отношении всех осужденных дополнительную меру наказания в виде конфискации имущества.

Читая все эти пересмотры, не перестаешь удивляться, как можно одни и те же преступления квалифицировать каждый раз по-новому. Ведь нынешнее российское правосудие при этом опиралось на те самые статьи Уголовного кодекса, которые действовали тогда. Но это уже тема другой книги.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Из записки B.C. Абакумова И. В. Сталину в связи с заявлением следователя Рюмина

ЦК ВКП(б).

Товарищу СТАЛИНУ И. В.

В связи с поданным на Ваше имя заявлением тов. Рюмина даю Вам свое объяснение.

О необходимости ареста Этингера первый раз вопрос был поставлен перед ЦК ВКП(б) 18 апреля 1950 года № 6669/А. В этом документе докладывалось, что Этингер антисоветски настроен, является еврейским националистом и неоднократно допускал вражеские выпады против вождя, что было зафиксировано оперативной техникой. Санкции на арест получено тогда не было.

В ноябре 1950 года, 16 числа за № 7278/А я вторично направил записку в гор. Сочи с просьбой разрешить арестовать Этингера. Товарищ Поскребышев А. Н. мне позвонил и передал, что эту записку смотрел и она направлена в Москву товарищу Булганину H.A., от которого и получите соответствующие указания. На следующее утро мне позвонил товарищ Булганин Н. А., сказал, что он получил письмо в отношении Этингера, и спросил, как быть? Я ему ответил, что Этингер большая сволочь и его следует арестовать, после чего товарищ Булганин H.A. дал согласие на арест, и 18 ноября Этингер МГБ СССР был арестован.

После ареста Этингера я его допрашивал в присутствии начальника 2 Главного Управления МГБ СССР тов. Шубнякова Ф. Г. и зам. начальника отделения этого Управления тов. Тангиева H.A., которые подготавливали арест Этингера.

После того, как я вспомнил, что при этом допросе присутствовали тов. Тов. Шубняков и Тангиев, я 5 июля их спросил об этом. Они подтверждают, что действительно при допросе мною Этингера они присутствовали.

В процессе допроса я требовал от Этингера, чтобы он правдиво рассказал о своей вине. Он отнекивался и заявлял, что не виноват и арестован зря. Я продолжал требовать, чтобы он рассказал о своих преступлениях и тогда Этингер заявил, что он пользовался доверием, лечил зам. министра государственной безопасности Сел ивановского и даже приглашался для консультаций вместе с профессором Виноградовым к больному тов. Щербакову A.C.

В связи с этим я, несколько пошло, Этингеру сказал, что ему следует рассказать о своей вине и в этом деле, как он замочил Щербакова. На это Этингер заявил, что здесь он ни в чем не повинен, ибо Щербаков A.C. был крайне больным человеком, причем Этингер тогда стал объяснять, в чем заключалась серьезность болезни Щербакова A.C. и что его основным лечащим врачом являлся профессор Виноградов.

Почему на допросе Этингера я затронул этот вопрос? Мне было известно из агентурных сводок и от некоторых сотрудников, кого именно не помню, что многие еврейские националисты считали, что якобы по указанию Щербакова A.C. удаляли евреев из наиболее важных ведомств. Имея это в виду, а также то, что арестованный Этингер сам являлся еврейским националистом и что он бывал как врач у Щербакова A.C., я и счел необходимым задать ему этот вопрос, желая выяснить, не причастен ли Этингер к каким-либо злонамеренным действиям в отношении Щербакова A.C., хотя никаких данных, которые подтверждали бы это, у меня не было.

Далее я спросил, знает ли Этингер, кто его допрашивает. Когда он ответил, что не знает, я сказал, что допрашивает его Министр государственной безопасности и что у него есть возможность начать правдиво рассказывать обо всем, в чем он виноват, – так будет для него же лучше. Этингер продолжал отрицать, и я, как помнится, ему сказал – пойдите в камеру, подумайте и, когда вас вызовут на допрос, обо всем рассказывайте.

Вести допрос Этингера в Следственной части по особо важным делам было поручено одному из старших следователей – товарищу Рюмину, которому 2-е Главное Управление передало разработку и другие имеющиеся материалы на Этингера и обязано было, по существующим в МГБ порядкам, ориентировать следователя обо всех особенностях этого дела.

Спустя несколько дней зам. начальника Следственной части по особо важным делам тов. Лихачев доложил мне, что арестованный Этингер начинает рассказывать о своих антисоветских националистических настроениях. При этом тов. Лихачев, насколько помню, сказал, что Этингера недостаточно ясно, но говорит, что мог бы лучше лечить тов. Щербакова A.C., после чего я предложил тов. Лихачеву вместе со старшим следователем Рюминым привести ко мне на допрос Этингера.

На допросе Этингер действительно стал говорить мне, хотя и не достаточно внятно, путано, что у него имелись антисоветские националистические настроения, что он заявлял среди своего близкого окружения о существующем в СССР притеснении евреев и высказывал намерение выехать в Палестину. После этого я потребовал от Этингера рассказать, как он преступно вел лечение товарища Щербакова A.C. Этингер в ответ заявил, что ничего особенного по этому вопросу сказать не может и что вообще о Щербакове A.C. он стал кое-что говорить потому, что у него на следствии требуют показания об этом. Я его вновь спросил – говорите прямо, конкретно и приведите факты, как вы неправильно лечили Щербакова A.C. Этингер опять-таки, как и на первом допросе, заявил, что Щербакова A.C. постоянно лечил профессор Виноградов, а он приглашался лишь периодически, вместе с Виноградовым.

Я потребовал от Этингера, чтобы он повторил те показания, которые давал до этого старшему следователю Рюмину. Как заявил Этингер, следователю он говорил о том, что мог бы настаивать, чтобы Щербаков A.C. имел больше покоя, но на самом деле Щербаков A.C. имел такой покой. Правда, сказал Этингер, Щербаков A.C. был не очень послушным пациентом. При этом Этингер привел пример, когда 9 мая 1945 года, в День Победы, Щербаков A.C. выехал из дома и врачи только после узнали об этом.

Далее Этингер сказал, что следователю он рассказывал по поводу препарата, якобы неправильно применявшегося при лечении Щербакова A.C. На самом же деле, как утверждал Этингер, этот препарат не мог принести никакого вреда. Тогда же Этингер вновь стал объяснять мне серьезность болезни Щербакова A.C., заявляя, что он был болен безнадежно и это подтвердилось впоследствии (как я понял, Этингер имел в виду результаты вскрытия).

После этого я сказал Этингеру – вы не выдумывайте и не крутите, а рассказывайте правду, как вы преступно лечили Щербакова A.C. Однако, несмотря на мои настояния, Этингер ничего нового тогда не сказал.

Таким образом, Этингер как на первом, так и на втором допросе ничего конкретного не сказал, никаких доводов и фактов не привел, а то, что он рассказывал на допросе у следователя Рюмина в отношении лечения Щербакова A.C., Этингер объяснил тем, что от него требовали показаний по этому поводу. Из поведения Этингера у меня на допросе я понял, что путаные и неясные показания, которые он давал тов. Рюмину, появились в результате того, что на первом допросе я сам поставил Этингеру вопрос об этом, а следователь, очевидно, напрямик его спрашивал. Из всего этого я внутренне пришел к выводу, что мои предположения о каких-либо злонамеренных действиях Этингера в отношении Щербакова A.C. не оправдались.

Несмотря на это, после допроса Этингера я дал указание тов. Лихачеву – зам. начальника следственной части по особо важным делам (не помню, был ли при этом тов. Рюмин) – продолжать усиленно допрашивать Этингера с тем, чтобы подробно выявить его преступную деятельность и вражеские связи, одновременно стараться выявить в процессе допросов что-либо существенное касательно неправильного лечения тов. Щербакова A.C. При этом я указал, что допрос Этингера следует вести тщательно, продуманно, чтобы Этингер показывал правду и выдавал свои преступные связи, но не смог бы повести следствие по неправильному пути, а возможно, я и сказал: «завести в дебри».

Вот как все это было, насколько я помню. В дальнейшем я докладывал, что Этингер ничего существенного на допросах не дает, что у него продолжались сердечные припадки, которых в общей сложности было больше 20, и что смерть его произошла сразу же после возвращения с очередного допроса от тов. Рюмина.

Теперь по поводу заявления т. Рюмина о том, что якобы я намекнул Этингеру, чтобы он отказался от показаний. Этого не было и не могло быть. Это неправда. При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с Этингера шкуру содрали, но этого дела не упустили бы, тем более что я сам на первом же допросе Этингеру поставил вопрос, касающийся лечения т. Щербакова A.C. Однако повторяю, Этингер никаких фактов и доводов не привел, больше того, он заявил, что начал говорить что-то по этому вопросу только потому, что на него нажимали и требовали, тогда как в действительности никаких преступных действий в процессе лечения Щербакова A.C. он не допускал.

Что же касается того, что я настойчиво добивался, чтобы Этингер привел конкретные факты и доводы, то, мне кажется, я поступил как министр правильно.

Я должен был знать истину, так как нельзя было основываться на его невразумительных и неясных показаниях по такому серьезному вопросу.

Не располагая проверенными и, по сути дела, не имея никаких данных, свидетельствующих о злонамеренных действиях Этингера в лечении Щербакова A.C., докладывать в ЦК ВКП(б), как я полагал, тогда было не о чем.

Не соответствует действительности утверждение тов. Рюмина о том, что я якобы заявил, что если Этингер будет давать показания о преступном лечении Щербакова A.C., то придется арестовать половину работников Санупра Кремля и многих работников охраны. Я этого не мог сказать, хотя бы потому, что Этингер не служил в Санупрс Кремля. Не мог я говорить и об охране, так как охрана никакого отношения к этому делу не имела…

О том как велось дело Этингера, должен знать и тов. Огольцов, который, как первый заместитель министра государственной безопасности, непосредственно руководит Следственной частью по особо важным делам, утверждает документы, следит за ходом следствия и принимает ежедневно доклады тов. Леонова и его заместителей. В частности, по делу Этингера мною было утверждено только постановление на его арест, а все остальные доклады по этому делу докладывались тов. Огольцову и были им утверждены.

Должен сказать, что меня удивляет, почему и по каким причинам делает тов. РЮМИН подобные заявления… Я не могу понять одного: дело Этингера все время находилось на руках у тов. РЮМИНА, никому никогда не передавалось, арестованный Этингер числился за этим же следователем, и больше его никто не допрашивал, и умер Этингер, придя с допроса от тов. РЮМИНА, – почему же тов. РЮМИН написал только теперь о своих сомнениях после смерти Этингера, несмотря на то, что со дня допроса мною Этингера по день его смерти прошло несколько месяцев…

Касательно второго вопроса, который описывает в своем заявлении тов. РЮМИН, – это об арестованном САЛИМАНОВЕ, бывшем заместителе генерального директора акционерного общества «Висмут»…

В результате проведенных агентурных мероприятий Салиманов прибыл на квартиру агента МГБ и затем был схвачен и доставлен в секретном порядке в Москву.

Должен сказать, что меня в Москве тогда не было, я находился в Сочи, и, когда мне об этом доложил по телефону тов. Огольцов, я его спросил, верно ли все это, и попросил еще раз все тщательно проверить, поскольку я буду докладывать об этом товарищу Сталину И. В…. После того, как мне то же самое подтвердил тов. Тов. Питовранов и Шубняков, я позвонил товарищу Поскребышеву с тем, чтобы он доложил об этом Вам, товарищ Сталин.

Следует указать, что в связи с поимкой Салиманова, по линии 2 Главного Управления МГБ СССР, имелось в виду продумать возможность организации дальнейших агентурных мероприятий против американцев.

… В отношении нарушений в следственной работе, о чем указывает тов. Рюмин в своем заявлении.

Как правило, во всех чекистских органах протоколы допросов составляют следователи сразу. В Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, где допрашиваются наиболее важные преступники, допрос их связан с известными трудностями по проверке показаний и подбору материалов и документов, подтверждающих их показания. В связи с этим действительно, как раньше, так и теперь, следователи Следственной части по особо важным делам, допрашивая арестованного, составляют протоколы или делают записи какого-либо факта, а затем уже, на основании нескольких протоколов и записей, составляют более полный протокол…

Вчера, при вторичном вызове в комиссию, тов. Рюмин представил новое заявление, которое мне зачитывали. То, что им написано в этом заявлении, просто-напросто неправильно.

Во-первых, тов. Рюмин обвиняет работников Следственной части по особо важным делам МГБ СССР в том, что они избивают арестованных. Я должен прямо сказать, что действительно часто бьют арестованных шпионов, диверсантов, террористов с тем, чтобы заставить их рассказать о своих преступных делах и связях. Но делается это с умом и только с санкции Министра государственной безопасности и его первого заместителя, а в местных органах – с санкции начальника органа. Никакого массового побоища и каких-либо других нарушений в этом деле нет, тем более что на этот счет мы имели разрешение ЦК ВКП(б).

Во-вторых, тов. Рюмин заявляет, что ему тов. Лихачев будто бы поручал допрашивать арестованного Салиманова в отношении тов. Кобулова, а арестованного Этингера – в отношении тов. Тов. Ванникова и Завенягина.

(…) Известно лишь, что Салиманов на допросах говорил, что, будучи у американцев, он назвал им многие фамилии ответственных людей – кто они и где работают, в том числе он указал и о Кобулове, который ранее работал в органах государственной безопасности, а теперь находится в Германии.

Также не было никаких оснований, насколько мне известно, допрашивать арестованного Этингера в отношении тов. тов. Ванникова и Завенягина. Во всяком случае, мне никто не докладывал, что эти фамилии как-либо упоминались в материалах разработки или следственного дела на Этингера. Я считаю, что если бы были такие основания, то органы ЧК обязаны были допрашивать арестованного, невзирая на лица, в том числе и о Ванникове и Завенягине…

В-третьих, тов. Рюмин утверждает, что мною якобы давались указания допрашивать арестованных о руководящих партийных работниках. Непонятно, о ком и чем идет речь. Действительно, иногда велись допросы арестованных в отношении ряда работников, занимающих ответственные должности, но делалось это, как Вы знаете, по специальному указанию. Тов. Рюмин говорит в своем заявлении о недостатках в следственной работе Министерства государственной безопасности. Это совершенно верно.

Со своей стороны должен сказать, что недостатков в работе органов МГБ гораздо больше, чем об этом пишет тов. Рюмин, и они сводятся, главным образом к следующему:

Мы еще недостаточно уделяем время работе с чекистскими кадрами…

Со стороны руководящего состава порой не проявляется достаточно требовательности к подчиненным работникам, среди работников органов государственной безопасности есть такие, которые нарушают дисциплину, руководящий состав не всегда умело и тонко принимает надлежащие меры к нарушителям чекистской дисциплины…

Дело № 4917 по обвинению Ручьёва - Кривощекова Бориса Александровича по ст. 58-7-8-11

Протокол допроса Ручьёва - Кривощекова Бориса Александровича. 15 февраля 1938 г.

Вопрос: Вы обвиняетесь в том, что являлись активным участником контрреволюционной террористической организации правых. Признаете ли себя виновным в этом?

Ответ: Нет, виновным себя не признаю. Никакой антисоветской деятельности я не вел и никогда не имел никаких связей с контрреволюционной организацией правых.

Вопрос: О вашей контрреволюционной деятельности следствию известно. Кроме того, ваши соучастники Вас выдали и всякое запирательство бесполезно. Следствие предлагает Вам сознаться в совершенных Вами преступлениях, в противном случае Вы будете изобличены имеющимися в нашем распоряжении против Вас уликами.

Ответ: Возможно, что меня кто-нибудь оговорил из-за личных счетов, но я ни в какой контрреволюционной организации не участвовал.

Вопрос: Вы Губарева Виктора Федоровича знаете?

Ответ: Губарева я знаю хорошо - это челябинский поэт, б[ывший]. зав[едующий]. отделом литературы и искусства в редакции "Сталинская смена", в настоящее время он арестован органами НКВД.

Вопрос: Какие у Вас с ним были взаимоотношения?

Ответ: С Губаревым у меня были близкие дружеские отношения, никаких ссор никогда не было.

Вопрос: Вам предъявляются собственноручные показания Губарева, уличающие Вас, как участника контрреволюционной организации. Вы их подтверждаете?

Ответ: Я показания Губарева подтверждаю только в той части, что я действительно присутствовал на контрреволюционных сборищах и вел контрреволюционную агитацию, но о подпольной организации мне ничего не известно...

Вопрос: О Вашем участии в к/р * организации, кроме Губарева, показывают арестованные нами Антонов и Луговской.

Предлагаем прекратить дальнейшие запирательства и дать правдивые показания.

Ответ: Я расскажу все, так как вижу, что другого выхода у меня нет. Я действительно являлся участником подпольной организации правых и вел активную к/р деятельность.

Вопрос: Кем и когда Вы были вовлечены в к/р организацию правых?

Ответ: В к/р организацию правых я был вовлечен в январе 1936 года в Магнитогорске поэтом Макаровым Василием Александровичем.

Вопрос: При каких обстоятельствах Макаров вовлек Вас в к/р организацию?

Ответ: В декабре 1935 года я приехал на жительство в Челябинск. Проживая до этого в Свердловске и являясь членом Союза писателей, я принимал участие в работе литературной организации Свердловской области, которую возглавлял Харитонов. Здесь впервые познакомился с Макаровым.

Обстановка в Свердловском отделении Союза Советских писателей была исключительно тяжелой, атмосфера насыщена подхалимством, угодничеством и преклонением перед Харитоновым... Писательский актив был втянут в пьянство и разврат, все свободное время проходило в пьяных оргиях, организуемых для писателей на даче, отведенной специально для них. Во все это начал втягиваться и я.

После некоторых встреч и разговоров с Макаровым, я с ним сблизился, и в беседах мы часто вели разговоры на политические темы. Как-то раз Макаров сказал мне, что сложившаяся обстановка в литературном союзе является результатом неправильной политики партии, якобы, подавляющей творческую инициативу молодежи.

Я с ним согласился. После этого мы более откровенно стали высказывать свои антисоветские взгляды и вели такие разговоры при каждой встрече.

Чувствуя, что меня засасывает эта разлагающая обстановка, я, сделав над собой усилие, решил вырваться из этой среды и перебраться в Челябинск, где, по отзывам челябинского поэта Губарева, обстановка для творчества была более благоприятной.

Поэтому я, окончательно порвав со Свердловском, приехал в Челябинск, но мои надежды на благоприятную творческую обстановку не оправдались. Я снова попал в вражеское окружение.

Вопрос: Из кого это окружение состояло?

Ответ: В Челябинске я встретил такую же морально-разложившуюся среду писательских работников, как и в Свердловске. Приехав в Челябинск, я был принят на работу в редакцию "Сталинской смены" в отдел литературы и искусства. В это же время, в этой же редакции работали поэты Губарев и Люгарин, художники Куликов и Кайнов и корреспондент "Сталинской смены" Антонов. Вскоре я с ними сошелся и вновь, как в Свердловске, по вечерам мы стали устраивать выпивки. В повседневных беседах мы коллективно высказывали свою злобу и ненависть к Советской власти и партии, клеветнически обвиняя руководство ЦК ВКП(б), в создании, якобы, гнетущей и невыносимой обстановки в литературной среде и в стране в целом. Лично я, как оголтелый фашист, клеветнически доказывал Губареву, Люгарину и др., что партия разрушает литературный фронт, в стране, по ее вине, у нас в литературе господствует "застой и делячество", и мы не имеем ничего ценного, якобы, из-за режима принудительной тематики, что всякое произведение свободного творчества душится советской цензурой.

Печать вся в руках партийных организаций - заявляли мы - и писатели лишены возможности выпускать в свет наиболее ценные свои произведения. Я клеветнически заявлял, что лучшие литературные таланты - Маяковский, Есенин, погибают, не вынося этой безотрадной советской действительности.

Губарев неоднократно говорил нам, что политика и поэзия две совершенно разные вещи и если я органически не выношу советской действительности, то почему я должен отображать ее в своих произведениях? Я не переживаю чувства радости за гигантские размахи социалистического строительства, почему я должен - говорил Губарев - писать об этом?

В своих к/р выступлениях на этих сборищах Губарев убеждал нас, что никакой свободы слова и печати в СССР нет. В 1936 г. Губарев мне и другим участникам наших к/р сборищ высказывал свои к/р рассуждения в связи с новой Конституцией.

Вопрос: Какие это были рассуждения?

Ответ: Губарев, я и другие участники нашей к/ р группы высказывали мнение, что, якобы, новая Конституция должна давать право на издание газет и журналов некоторым общественным организациям и отдельным группам литераторов и после принятия новой Конституции, **я и Губарев клеветнически заявляли, что Конституция - это документ, созданный для обмана народа**.

В итоге этой гнусной к/р клеветы на партию и Советскую власть я лично, Губарев и Антонов договорились до того, что высказывали готовность бороться против Советской власти и добиваться ее свержения. При этом считал, что единственные, кто может повести страну по правильному пути - это лидеры правых - Бухарин, Рыков и Томский...

Вопрос: Макаров информировал о задачах правых?

Ответ: Макаров говорил мне, что основной задачей к/р организация правых ставит свержение существующего руководства в стране любыми методами и средствами, вплоть до физического уничтожения руководителей ВКП(б) и правительства и обеспечение прихода к власти правых во главе с Бухариным и Рыковым...

Вопрос: Кто такой Луговской?

Ответ: Луговской - б. редактор областной комсомольской газеты "Сталинская смена", активный участник к/р организации правых, он возглавлял к/р группу правых в молодежной печати."

Вопрос: При каких обстоятельствах Вы установили к/р связь с Луговским?

Ответ: Летом 1936 года между мной, Луговским и Губаревым произошел разговор по поводу стихов поэта-орденоносца Лебедева-Кумача. Разговор этот носил антисоветский характер. Луговскому и Губареву я заявил, что Лебедев-Кумач низкопробный приспособленец, его стихи имеют хождение только среди эстрадных халтурщиков и что награда орденом Лебедева-Кумача лишний раз доказывает, что советская власть не умеет ценить подлинных талантов, а выдвигает всяких бездарностей...

Луговской изложил мне эти средства борьбы с Советской властью.

Вопрос: Расскажите подробнее, что говорил Вам Луговской?

Ответ: Он сказал, что среди молодежи, в печати и в литературе, организация ставит своей целью:

Воспитание молодежи в духе ненависти к руководителям партии и советского правительства и пропаганду взглядов правых.

Срыв политического воспитания молодежи и отрыв ее от жизни страны и практического участия в социалистическом строительстве. Создание авторитета правым: Бухарину, Рыкову и другим.

Воспитание литературных работников в духе бухаринских установок в литературе и популяризация среди них чуждых пролетарскому искусству писателей и поэтов - Есенина, Пастернака, Васильева.

Кроме того - говорил Луговской - на нас молодежь к/р организация возлагает одну из серьезных задач - создание террористических групп из молодежи и подготовки, в решающий момент, террористических актов против руководителей партии и правительства.

Вопрос: Вы разделяли эти задачи?

Ответ: Да, разделял полностью и проводил их в жизнь.

Вопрос: Вы показали, что имели к/р связь с участниками к/р организации Макаровым, Губаревым и Луговским. Кто Вам еще известен из участников к/р организации?

Ответ: Мне известно, что участниками к/р организации также являются: Люгарин Михаил Михайлович - литературный сотрудник газеты "Горняк" в Магнитогорске и Антонов Николай Сергеевич - б[ывший]. зав[едующий]. отделом внутрисоюзной работы в "Сталинской смене".

Вопрос: Вы показали, что организация ставила своей задачей подготовку террористических кадров. Что практически Вами было сделано в этом направлении?

Ответ: ***В 1937 году, месяц не помню, Луговской мне и Губареву говорил, что участник к/р организации правых - Раскин (б[ывший]. секретарь обкома ВЛКСМ), особенно настаивал на организации боевой группы из наиболее надежных и решительных участников к/р организации из числа газетных работников, которым можно было бы поручить совершение террористических актов.***

На мой вопрос, почему именно из среды газетных работников надо создавать боевую группу, Луговской ответил, что газетчики, в частности, корреспонденты, имеют доступ на все ответственные собрания, где бывают руководители партии и правительства, а это значительно облегчит им совершение террористических актов. В дальнейшей беседе Луговской сказал, что к этому делу лучше всех подходит Антонов, имеющий связи в Москве. Губарев обратил внимание Луговского на фоторепортера "Челябинского рабочего" Кирчакова, охарактеризовав его, как решительного и смелого человека, и злобно настроенного к Советской власти, к тому же Кирчаков - говорил Губарев - сын торговца и имеет осужденных и сосланных братьев...

Вопрос: Выше Вы упоминали Раскина, как участника к/р организации правых? Откуда Вам это известно?

Ответ: Когда Луговской устанавливал со мной связь, он мне сказал, что Раскин участник организации и руководитель к/р вредительской деятельности организации правых среди молодежи в Челябинской области...

Вопрос: Значит, террористическая группа была создана в составе Луговского, Губарева, Вас, Антонова и Кирчакова?

Ответ: Да, это так...

Вопрос: Вы скрываете деятельность вашей группы по приобретению оружия?

Ответ: Я ничего не скрываю. Мы, правда, вели разговоры о том, как бы приобрести оружие, но дальше разговоров у нас дело не двинулось.

Вопрос: Где конкретно думали приобрести оружие?

Ответ: Губарев говорил, что он надеялся в этом отношении на Кирчакова, но где и как последний рассчитывал добыть оружие, он не сказал. Луговской внес предложение связаться с отдельными военнослужащими и выкрасть у них револьверы.

Вопрос: Какую вредительскую работу к/р организация проводила в молодежной печати?

Ответ: ****Луговской в редакции ввел порядок, при котором поступающие письма и сигналы об антисоветских проявлениях в комсомоле в печать не пропускались, газета заполнялась официальными материалами, перепечатанными из других газет. Там, где угрожало разоблачением врагов, Луговской принимал целый ряд мер с целью не допустить провала к/р организации правых...****

Вопрос: Все ли вы показали о своей контрреволюционной деятельности?

Ответ: Да, все.

Протокол написан с моих слов, мне лично прочитан, в чём и расписываюсь.

Б. Кривощеков - Ручьев.

Допросили: Нач. 5 отделения 4 отдела УНКВД Натансон

лейтенант Гос. Безопасности. Оперуполномоченный 5 отделения 4 отдела

УНКВД по Чел. обл. Стадухин.

Здесь документ воспроизводится фрагментами по изд.: Непеин И.Г. Палачи и жертвы. 1997, с. 14-24.

Примечания

* к/р организация - контрреволюционная организация.

** Фрагмент подчеркнут синим карандашом.

*** Фрагмент подчеркнут красным карандашом.

**** Фрагмент подчеркнут красным карандашом.

Гасанов Эльчин

Палачи и жертвы

Эльчин Гасанов

Палачи и жертвы

Посвящается моим учителям, которые взяли то, что было им дано, и которые дали то, что могло быть им взято.

1-Предисловие

2-1892-й год. Иосип Броз Тито

3-1908-й год. Тюремная жизнь Иосифа Сталина.

4-1920-й год. Покушение на Кирова.

5-1932-й год. Янош Кадар

6- 1941-й год. О Ленине

7-1943-й год. О Жукове

8-1948-й год. Сапармурат Ниязов

9-1951-йгод. Тайна Фиделя Кастро.

10- 1960-й год. О Хрущеве

11- 1966-й год. О Королеве Елизавете

12-1968-й год. О Гагарине

13-1975-й год. Эдвард Герек

14-1980-й год. О супруге иранского шаха.

15-1982-й год. Поминки Брежнева

16- 1989-й год. Крах Николае Чаушеску.

17- 1997-й год. Интервью с Горбачевым.

18-2000-й год. Эксперимент Тура Хейердала.

Предисловие

Ваши высокородия, дамы, господа, граждане, братья!

Буду краток. Один вопрос: что такое история? Что вообще это такое? Кто сказал, что история состоялась? Да и состоялась ли она? Разумеется, нет! Каждый ее понимает, разукрашивает и преподносит по-своему, как его это устраивает, как ему это будет выгодно.

И все бесполезно, ибо все это байки и басни. Есть в жизни только одна истина: это - борьба за власть. Все! История является лишь хрупкой ширмой, тонкой занавеской. Все историки описывают историю согласно капризам действующего правительства, руководства. Это не справедливо, это далеко от истины.

Да и зачем вам история? Неужели для вас она так важна? Опять - таки я спрашиваю, ЗАЧЕМ? Все равно ничему она вас не научит. Она не может учить, она плохой педагог. История ни на что не пригодна, не способна, но она увлекательна. Я прошу у историков прощения и снисхождения к себе, ибо мои аранжировки в этой книге, мое беспардонное обращение с историей являются исключительно писательской привилегией. Это мое право, право автора. Без богатой фантазии хороших мемуаров не написать, так как чаще всего выдумывают именно действительность.

Я еще прошу прощения у всех читателей за нецензурные выражения и слова в этой книге. Я не виноват, просто пришлось. И заранее "сорри", так как многие сцены, возможно, изложены слишком подробно, размашисто.

По-моему история, это игра ума. История подобна гвоздю, на который можно вешать все что угодно. Она изучает останки заблуждений. Ведь сравнительно недавно выяснилось, что оказывается, Шекспир часто принимал наркотики, известный физик Ландау был задубевшим алкоголиком, а Иисус Христос был надменной задирой. Все это неоспоримые факты, выявленные относительно недавно. Кто может знать о жизни Македонского или пророка Мухаммеда? Никто!!! Но об их жизни со всеми подробностями написано сотни книг и снимались фильмы. Разве это не игра писателя, сценариста?

Кто знает, что говорил Наполеон своей жене, или о чем думал Цезарь? Этого не может знать никто, это противоречит законам физики, законам времени. И все же историки с умным и серьезным видом уже полностью "составили" схему их жизни со всеми мелкими деталями. И что главное, все им верят, по крайней мере, стараются, хотят им верить. Одно ясно, что люди хотят во что-то верить, на что-то опираться, ссылаться, надеяться.

Все это - утоление интеллектуального голода, не БОЛЕЕ! Мне не нравятся идеальные портреты, изображенные историками в своих книгах. Чему они служат, непонятно. Для меня это пустой звук, детское бормотание.

История не полноценна, если она не помогает нам улучшить свою жизнь. Так не лучше ли описывать историю более реально, жизненно, а не создавать мифические образы, далекие от действительности. Это лишь полу - вопрос на настойчивые возражения здравого смысла.

Нет в мире плохих книг, нет плохих писателей. Это - несомненно. Те книги, которые не имеют успеха, сосредотачивают в себе светлое и блаженное, доброе и ласковое, т.е. нереальное. Читатель жаждет истину, а она соприкасаема лишь с реальностью, с жестокой реальностью. Когда ребенок умирает при рождении, становится жертвой аборта или выкидыша, это означает, что этот младенец чист, он совершенен, и Бог не советует впускать его в жизнь, в этот грязный мир. Поэтому ребенок умирает не родившись, не раскрыв глаз. Его место в раю. Так же и книги. Книга должна гореть правдой, а не писать о любви и гуманности. Иначе эта книга не будет читаться, т.е. не увидит свет, не найдет своего читателя. Так что, читайте книги! Некоторые из них специально для этого пишутся.

Однако буду я с читателями осторожным и честным. Ибо история не только наука. Это наука, переживающая детство, чьим предметом является человеческий дух. Это ребенок, который хочет развлечения и внимания.

Не историк я, и не хочу им быть. От того, что коммерсант ежедневно на своем калькуляторе просчитывает свою прибыль, вычисляет нули, он не станет математиком. Всего лишь цифры это.

То, что сейчас прочтете вы, опирается на реальные исторические факты, основывается на автобиографических "дрожжах". Это быль, налитая свинцом фактов. Многие события по праву имеют свое отражение в анналах истории, в которых мне и пришлось покопаться, прежде чем написать все это. Остальное является моей версией, причем версией правдоподобной, обоснованной (а быть может это чистая правда!!!), ибо все люди, будь они хоть короли или слуги, все-таки люди, и им не чужды чувства земные, людские, даже животные.

Само название книги "Палачи и жертвы" говорит о многом. Там, где есть палачи, обязательно бывают и жертвы. И наоборот, иначе невозможно. А в целом, палачи - это уже герои, они вершат судьбы, отнимают жизни, меняют карму. Это не раздельные понятия. И разумеется, все они являются знаменитостями, ибо их знают все, даже дети. Их приход к власти, к славе, обуславливается исключительно их везением, их ведет к трону сам Бог, так как обычному черному люду, серой толпе, это не по плечу. Не каждый рождается с задом, годным для трона. Выражаясь компьютерным языком, в их судьбе, точнее судьбе простых смертных нет этого счастливого файла, или сайта. Выбор пал на других.

Короче говоря, приступим к делу.

"Мы о весне давно мечтали

И вот когда сбылась мечта,

Мы насладимся ей едва ли

Поняв, узнав: она - не та"".

""Если на две прямые падает третья прямая и делает углы внутренние и по ту же сторону меньше двух прямых, то оные две прямые линии, продолженные беспредельно, взаимно встретятся по ту сторону, по которую углы меньше двух прямых""

Иосип Броз Тито

В Хорватии, в селе Кумровец (40 км к северу от Загреба, село, имеющее уникальный этнографический музей под открытым небом), около полудня, когда еще было жарко, на улице играли дети, прямо перед домом. До их ушей из открытых окон дома, сквозь тонкую светлую занавеску, доносились стоны молодой женщины.

Это была Мария, молодая хорватская женщина. Сладостные стоны то усиливались, то прекращались, но дети не могли толком понять, в чем дело. Хотя это была их мать. Они просто чувствовали, что маме хорошо, она же не кричит и не ругается.

Она стонет, она охает и ахает от удовольствия, которое ей доставлял мужчина. Его порывистое дыхание также не осталось без их внимания. Изредка дети улыбались, смотрели друг на друга, и опять игрались. Они в подсознании понимали, что с мамой все хорошо, все в порядке, она мол, отдыхает, но толком ничего понять не могли. Да и не хотели. Им было не до этого, впереди целая жизнь.

И жертва, и палач

Виктора Семеновича Абакумова расстреляли в Ленинграде 19 декабря 1954 года через один час пятнадцать минут после вынесения приговора. Ему даже не дали возможности обратиться с просьбой о помиловании.

Сорок шесть лет и вся жизнь!

Я все напишу в Политбюро, - только и успел сказать Абакумов до того, как пуля попала ему в голову…

В июне 1953 года генерал Серов вернулся из Ленинграда в Москву, буквально за несколько дней до ареста Берия. Сразу же без колебаний он вместе с генералом Богдановым перешел на сторону участников заговора против Лаврентия Павловича. Таким образом, исторические события лета 1953 года совершенно круто изменили судьбу Серова, да и многих других участников заговора. Но это уже другая история. Главное заключается в том, что победит в многолетнем поединке Абакумов - Серов именно последний. Как тут забудешь слова из письма Серова Сталину: «Ведь между органами МГБ и МВД никаких служебных отношений, необходимых для пользы дела - не существует. Такого враждебного периода в истории органов никогда не было».

Теперь все закончилось или почти закончилось…

Говорят, умирая, человек невольно обращается к обрывкам своей памяти…

Но в случае с Виктором Семеновичем все было гораздо проще. Ему просто не дали такой возможности перед смертью. У него не было даже мгновения…

«Суд Военной коллегии по делу Шварцмана проходил в Москве с 1 по 3 марта 1955-го при закрытых дверях, - рассказывает Н. Петров. - Его обвинили по статьям 58-1 "б" (измена родине), 58-7 (вредительство), 58-8 (террор), 58–11 (действие в составе группы лиц) УК РСФСР. Преамбула приговора, вынесенного 3 марта, конечно, представляет собой типичную отрыжку сталинских времен: "Подсудимый Шварцман, получив воспитание в духе сионизма, являясь по мировоззрению буржуазным националистом, оказавшись на работе в органах государственной безопасности СССР, изменил и стал проводить подрывную, вражескую деятельность против социалистического государства".

Но тем не менее на суде звучали многочисленные показания свидетелей о том, как Шварцман в ходе следствия избивал арестованных резиновой дубинкой…

Как отмечено в приговоре: "В результате вредительской деятельности Шварцмана истреблялись ни в чем не виновные честные советские люди". Приговор был ожидаем - расстрел.

Не ясно, что творилось в голове у Шварцмана. Его прошение о помиловании от 3 марта 1955-го производит странное впечатление. С одной стороны, он признавал, что выполнял "преступные указания" Кобулова и Абакумова, применял "незаконные методы" ведения следствия, с другой - отрицал, что был "изменником Родины" и "террористом" и просил о помиловании. Вполне разумно! Но следующий за этим абзац изумляет и погружает в сумерки сознания: "Прошу, однако, если приговор не будет отменен, расстрелять меня выстрелами из огнестрельного оружия пятью разрывными пулями, иначе от одной пули я не умру, от двух или трех - тоже, тем более обычных, я останусь жить и мучиться, а я совсем больной физически, и мук и боли уже не переношу".

В общем, получилось и грустно, и смешно, почти по Зощенко: "Высшую меру я, действительно, с трудом переношу", - изрек герой рассказа "Спешное дело", нэпман, сильно пугавшийся смертной казни. Шварцмана расстреляли 13 мая 1955-го после отклонения Президиумом Верховного Совета СССР его ходатайства о помиловании. Наверное, пяти, да еще и разрывных пуль не понадобилось. Тело отправили в крематорий на Донское кладбище. Так уж повелось: палачей туда же, к их жертвам».

Как вспоминал чекист Ильин, Абакумов вырос благодаря своей жестокости. С его же слов Виктор Семенович был темный, необразованный, матерщинник, бабник и фокстротчик.

Другой чекист, Шрейдер, называл его бесталанным оперативником, фокстротчиком и беспринципным человеком. При этом способным и растущим фальсификатором и палачом. Чекист Федосеев отмечал, что у Абакумова из-за отсутствия систематического образования отсутствовали аналитические способности и прихрамывала память.

Что ж, не поэтому ли до «Большого террора» Виктор Семенович никак не обращал на себя внимание начальства. Ничем не отличался и ничего не достиг. И только в 1937–1938 годах фортуна неожиданно улыбнулась ему. Только тогда он пошел в гору. Причем достаточно резко. Что же понадобилось для этого посредственному оперативнику? Безусловно, здоровые кулаки, садистские способности и, вероятно, пролетарская смекалка. Именно тогда он и оказался востребован Берия и Кобуловым как незаменимый в чекистском деле человек. Именно таким Виктор Семенович пришел после должностей начальника управления НКВД и заместителя наркома внутренних дел в Управление Особых отделов.

По мнению историков, деятельность СМЕРШа, которой руководил и которую направлял Виктор Семенович, «превзошла все ожидания Сталина».

И действительно, Абакумову принадлежит идея вести активную зафронтовую работу, внедряться в разведшколы противника, перевербовывать фашистскую агентуру и отправлять обратно за линию фронта в тыл врага. Неоспорим и успех радиоигр по дезинформации противника, которые Абакумов ввел в 1942 году.

Историки спецслужб утверждают, что «именно они помогли прорвать блокаду Ленинграда, организовать контрнаступление под Сталинградом, перехватывать и уничтожать тяжелые транспортные самолеты противника».

Сегодня, даже несмотря на демократические времена, невозможно отрицать факт успешной работы военной контрразведки во время войны, которая в буквальном смысле спасла Красную Армию от развала и паники в самые первые и суровые годы.

Жестокий механизм репрессий, по сути, предотвратил более серьезные последствия катастрофы 41-го. И в этом тоже была несомненная заслуга Абакумова.

Но было и другое - репрессии, обоснованные политикой государства и ее вождя, но не обоснованные никакими юридическими и общечеловеческими нормами. Участие в них Абакумова как начальника ГУКР СМЕРШ, как министра госбезопасности также несомненно.

Виновен ли в этом Виктор Семенович?

В составленном в июле 1947 года для Сталина обзоре практики ведения следствия министр госбезопасности Абакумов сообщал, что в отношении не желающих сознаваться «врагов советского народа» органы МГБ в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года «применяют меры физического воздействия».

Например, 23 марта 1950 года все тот же B.C. Абакумов подал Сталину список (перечень людей, осужденных к расстрелу) на 85 человек. Судить их должна была Военная Коллегия Верховного Суда в помещении Лефортовской тюрьмы. Будущие подсудимые лишались права обжалования приговора и подачи ходатайства о помиловании. Фактически такая судебная процедура соответствовала Закону от 01.12.1934 года, хотя в письме министра прямо этот закон не упоминался. В этом списке, помимо прочих, значились имена арестованных по «Ленинградскому делу» и по «делу Еврейского антифашистского комитета (ЕАК)». Инициатива Абакумова на сей раз не нашла поддержки у Сталина: относительно ленинградских руководителей и работников ЕАК у него были другие планы - организовать против них специальные судебные процессы, а не судить «каждого обвиняемого в отдельности», как предлагал Абакумов. Что касается самой процедуры осуждения, то она возражений у Сталина не вызвала. Когда 11 апреля 1950 года Абакумов внес на утверждение исправленный список (теперь уже на 35 человек), из которого были исключены обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК», Сталин его тут же утвердил. Всех названных в этом повторном списке осудили и расстреляли в апреле 1950 года, а обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК» были соответственно осуждены на закрытых судебных процессах в октябре 1950 года и в августе 1952 года.

Думаю, достаточно даже этих двух примеров, чтобы сказать «да»!

И все же, с одной стороны, Виктор Семенович вполне мог заблуждаться и считать, что поступает правильно, но мог и осознавать, что творит злое, преступное дело.

Тогда давайте на немного задумаемся и спросим себя: а был ли у него выбор?

К.А. Столяров, например, считает, что «Абакумов действовал в условиях крайней необходимости и выполнял волю Сталина». И я могу также согласиться с этим утверждением. Однако истина находится совершенно в другой плоскости. Нужно было родиться и жить в то время, нужно было пройти тот путь, который прошел Виктор Семенович, как до службы в органах, так и во время нее, чтобы понять психологию того времени, в которое он жил. Чтобы осознать то, что он делал и совершал. Думаю, что нельзя судить человека той эпохи по меркам сегодняшнего дня. Это в корне неправильно. Здесь должны быть другие критерии оценки. Но это лично мое мнение.

«Никакие справедливые цели и намерения, - писал Д.А. Волкогонов, - не могут оправдать безнравственных средств, которые являются не только злом моральным по своему характеру, но и злом социальным по своим последствиям».

С точки зрения философии и это верно.

Но с точки зрения юридической Абакумов вполне законно выполнял все приказы своего начальника - Иосифа Виссарионовича Сталина, о преступности которых он вряд ли задумывался.

Тогда была своя идеология, принципы которой сформулировали большевики в далеком семнадцатом. А разве их кто-то оспаривал?

По мысли Д.А. Волкогонова, «судить о прошлом всегда легче, чем о настоящем. Обогащенные опытом долгого пути, мы знаем, пожалуй больше, чем те, кто жил в то время. Справедливо ставя в эпицентр исторической вины одного человека, мы не должны вместе с тем забывать, что эта личность могла там оказаться благодаря той системе отношений, которую в конечном счете создали многие».

Решая судьбы тысяч и миллионов, вождь стал незаурядным политическим режиссером. Почему стал? Потому что для этого ему понадобилось время. В репрессиях он проводил свою линию законности, в которой они служили оправданием действий его власти. Уничтожая неблагодарных, болтливых, зарвавшихся, обнаглевших, ненадежных (по его личному уразумению) и т. д. и т. п., он не хотел никому объяснять правду. И в этом ему помогла «блестящая» фальсификация, в которую верили безоговорочно. Верили многие. А кто не верил - был обречен.

Со временем механизм работы органов госбезопасности совершенствовался. Прослушка также давала чрезвычайно весомые результаты для плетения заговоров. Обыкновенная болтовня на кухне с нецензурной бранью в адрес вождя становилась очень значительным компроматом, который за подписью Абакумова докладывался лично Сталину. А дальше решение принимал вождь.

«От сравнения гестапо - МГБ уклониться никому не дано: слишком совпадают и годы и методы, - пишет А.И. Солженицын в "Архипелаге". - Еще естественнее сравнивали те, кто сам прошел и гестапо и МГБ, как Евгений Иванович Дивнич, эмигрант. Гестапо обвиняло его в коммунистической деятельности среди русских рабочих в Германии, МГБ - в связи с мировой буржуазией. Дивнич делал вывод не в пользу МГБ: истязали и там, и здесь, но гестапо все же добивалось истины, а когда обвинение отпало - Дивнича выпустили. МГБ же не искало истины и не имело намерения кого-либо взятого выпускать из когтей».

Арест по меркам органов безопасности тех лет - это уже был «момент истины». Парадокс заключался в том, что следствие и суд не могли изменить участи арестованного. По этим лекалам в органах безопасности работали не один десяток лет. Там не искали истины!

Человека арестовывали, уже имея на него какой-либо «компромат», а дальше шла техника фальсификации.

Такая была система, созданная Советской властью, которая периодически вращала маховик мясорубки. Поэтому оценить личность Абакумова без учета советского беззакония невозможно.

Д.А. Волкогонов обнаружил в архивах совершенно секретный документ, на котором стояла подпись Абакумова. Речь шла об американском гражданине, которого обвинили в шпионаже. За это он просидел восемь лет. Срок закончился, и посольство США сообщило, что готово вернуть его на родину. Однако министр госбезопасности доложил Сталину: «Нельзя выпускать. Пробыл столько лет в наших лагерях, столько видел. Надо ликвидировать». Вождь начертал: «Согласен», и иностранца уничтожили.

А ведь в этом конкретном случае Виктор Семенович был убежден в своей правоте…

В результате проведенного анализа Д.А. Волкогонов назвал Сталина насквозь политической фигурой. «Этот человек на весь окружающий мир смотрел через призму своих политических интересов, политических приоритетов, политических заблуждений. Сталин считал возможным достижение "земного рая" ценой неимоверных страданий и жертв миллионов людей. По сути, политика Сталина исходила из того, что вся предыдущая история - лишь подготовка к "подлинной" истории. Мол, блаженство тех далеких, будущих поколений, которые достигнут земли обетованной, оправдывает муки и горечь бытия всех людей, прошедших по Земле ранее и живущих сегодня. Сталин готов был жертвовать прошлым и настоящим народа во имя эфемерного будущего. Но, как справедливо говорил Бердяев, прошлое призрачно потому, что его уже нет, а будущее призрачно потому, что его еще нет. Сталин никогда не мог преодолеть в политике разрыв между прошлым и будущим, полагая, что сегодня - это только "предыстория".

Сталин, безрассудно торопя время… был готов уничтожать миллионы людей, чтобы "выполнить досрочно" план коллективизации, считал естественным повергнуть в небытие тысячи своих товарищей-партийцев, чтобы достигнуть в "кратчайшие сроки" полного единодушия. Сталин, похоже, верил в абсолюты, в свою способность "осчастливить" миллионы будущих сограждан путем бесчисленных преступлений сегодня. Его политика "творения будущего", какими благими намерениями она ни камуфлировалась, просто преступна. Для ее реализации Сталин считал допустимым уже сегодня распоряжаться будущим миллионов своих сограждан».

Каким тогда должен был быть министр госбезопасности у товарища Сталина?

Правильно, соответствующим. Более того, выполняющим все его указания и приказы. Словом, верный оруженосец и солдат. Виктор Семенович и был таковым. Вот только и ему, как Ягоде и Ежову, не удалось не поскользнуться на этой самой верности.

Одним из пунктов исторического вердикта Сталину Д.А. Волкогонов называет преступное пренебрежение моралью. По его мнению, Сталин смог деформировать многие великие идеи и подменить их своими мифами. В частности, он пишет: «Диктатор совершил преступление против мысли. Всей своей жизнью и деяниями Сталин доказал, что ложь - это универсальное зло. Все беды начинаются со лжи. Насилие, единовластие, бюрократия, догматизм, цезаризм - все освещалось ложью». Все это так. Более того, во всех преступлениях Сталина участвовали люди, которые часто понимали, что творят зло. Понимал ли это Абакумов? Думаю, в некоторых случаях да, понимал. И он, как и большинство винтиков того сталинского тоталитарного механизма, почти никогда так и не попытался использовать свой шанс совести.

Таким образом, Виктор Семенович одновременно и жертва, и палач!

Жертва, потому что он пострадал от того режима, которому служил.

Палач, потому что он был и мучителем, и притеснителем. А как же иначе?

28 июля 1994 года Военная коллегия Верховного Суда Российской Федерации рассмотрела в судебном заседании уголовное дело в отношении Абакумова и других. Руководствуясь статьей 8 закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» и ст. 377–381 УПК РСФСР, Военная коллегия определила: приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19 декабря 1954 года в отношении Абакумова, Лихачева, Комарова и Бровермана изменить, переквалифицировав действия осужденных на статью 193-17 п. «б» УК РСФСР (в редакции 1926 г.) и оставив им прежние меры наказания.

Через несколько лет Генеральная прокуратура России вновь внесла протест на приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19 декабря 1954 года по делу Абакумова и других.

В результате 17 декабря 1997 г. Президиум Верховного Суда Российской Федерации, руководствуясь п. 5 ст. 378 УПК РСФСР, постановил: определить Абакумову B.C., Леонову А.Г., Лихачеву М.Т. и Комарову В.И. наказания в виде 25 лет заключения в исправительно-трудовые лагеря каждому, исключив в отношении всех осужденных дополнительную меру наказания в виде конфискации имущества.

Читая все эти пересмотры, не перестаешь удивляться, как можно одни и те же преступления квалифицировать каждый раз по-новому. Ведь нынешнее российское правосудие при этом опиралось на те самые статьи Уголовного кодекса, которые действовали тогда. Но это уже тема другой книги.