Парикмахерская Осипа Абрамовича, в которой жил и работал Петька, располагалась возле квартала, заполненного «домами дешёвого разврата». В грязном, полном мух и запаха дешёвых духов помещении стригся нетребовательный народ - швейцары, дворники, приказчики, рабочие и «аляповато-красивые, но подозрительные молодцы».

Петька был самым младшим работником, он убирал помещение и подавал горячую воду. Ещё один мальчик, Николка, был тремя годами старше. Он считался учеником, ругался, курил папиросы и очень важничал. Десятилетний Петька не курил, не ругался и завидовал товарищу. Оставаясь с Петькой наедине, Николка становился добрее и объяснял приятелю, «что значит стричь под польку, бобриком или с пробором».

Иногда приятели садились у окна, «рядом с восковым бюстом женщины» и смотрели на жаркий, пыльный бульвар, все скамейки которого были заняты полуодетыми мужчинами и женщинами с утомлёнными, злыми и распущенными лицами. По бульвару расхаживал «ярко-синий сторож» с палкой и следил, чтобы никто не вздумал улечься на скамью или прохладную травку.

Женщины ‹…› говорили хриплыми, резкими голосами, бранились, обнимали мужчин так просто, как будто были на бульваре совсем одни, иногда тут же пили водку и закусывали.

Порой пьяный мужчина бил пьяную женщину. За неё никто не заступался, напротив, толпа собиралась посмотреть на драку. Потом являлся сторож, разнимал дерущихся, и избитую женщину куда-то увозили.

Николка знал многих женщин и рассказывал о них грязные истории. Петька изумлялся его уму и бесстрашию и думал, что он станет таким же. Но пока Петьке очень «хотелось куда-нибудь в другое место».

Так грязно и однообразно тянулись Петькины дни. Мальчик много спал, но не высыпался. Иногда он не слышал приказов Осипа Абрамовича или путал их. Отдыха не было - парикмахерская работала и по выходным, и по праздникам. Петька стал худеньким и сгорбленным, на его сонном лице «прорезались тоненькие морщинки», превращавшие его в состарившегося карлика.

Когда Петьку навещала мать, толстая кухарка Надежда, он просил забрать его из парикмахерской, но потом забывал о своей просьбе и равнодушно прощался с ней. Надежда с огорчением думала, что её единственный сын - дурачок.

Однажды тусклая Петькина жизнь изменилась - мать уговорила Осипа Абрамовича отпустить сына на дачу в Царицыно, куда на лето переезжали её господа. Даже Николка позавидовал Петьке, ведь у него не было матери, и он никогда не был на даче.

Суматошный, наполненный людьми и звуками вокзал ошеломил Петьку. Они с матерью сели в вагон дачного поезда, и мальчик прилип к окну. Вся Петькина сонливость куда-то делась. Он никогда не был за городом, «всё здесь для него было поразительно, ново и странно» - и удивительно огромный мир, и высокое ясное небо.

Петька бегал от окна к окну, что не нравилось зевающему господину с газетой. Надежда хотела сказать ему, что парикмахер, у которого уже три года живёт её сын, обещал сделать из Петьки человека, и тогда он станет её опорой в старости. Но посмотрев на недовольное лицо господина, кухарка промолчала.

Первые дачные впечатления хлынули на Петьку со всех сторон и «смяли его маленькую и робкую душонку».

Этот современный дикарь, выхваченный из каменных объятий городских громад, чувствовал себя слабым и беспомощным перед лицом природы. Всё здесь было для него живым, чувствующим и имеющим волю.

Петька боялся тёмного, задумчивого и страшного леса, но ему нравились яркие зелёные полянки и бездонное небо. Несколько дней он «степенно, как старик» гулял по лесной опушке и валялся в густой траве, после чего «вступил в полное соглашение с природой».

Освоиться Петьке помог гимназист Митя, который «бесцеремонно вступил с ним в беседу и удивительно скоро сошёлся». Неистощимый на выдумки Митя научил Петьку рыбачить и купаться, водил его исследовать развалины дворца. Постепенно Петька забыл о парикмахерской, начал ходить босиком, посвежел, и с его лица пропали старческие морщинки.

На исходе недели барин привёз из города письмо для Надежды - Осип Абрамович требовал, чтобы Петька вернулся. Сначала мальчик не понял, зачем и куда ему надо ехать, ведь «другое место, куда ему всегда хотелось уйти, уже найдено» и у него здесь было столько замечательных дел. Но вскоре он понял, что новая удочка - это мираж, а Осип Абрамович - непреложный факт, и «не просто заплакал, как плачут городские дети, худые и истощённые, - он закричал громче самого горластого мужика и начал кататься по земле, как те пьяные женщины на бульваре».

Постепенно Петька успокоился, и барин, собираясь на вечер танцев, сказал жене, что «детское горе непродолжительно», и «есть люди, которым живётся хуже».

Утром Петька снова ехал в поезде, но уже не смотрел в окна, а сидел тихо, благонравно сложив ручонки на коленях.

Толкаясь среди торопившихся пассажиров, они вышли на грохочущую улицу, и большой жадный город равнодушно поглотил свою маленькую жертву.

На прощание Петька попросил у матери спрятать его новую удочку - он ещё надеялся вернуться.

Петька остался в грязной, душной парикмахерской и ему снова приказывали: «Мальчик, воды!». По вечерам он шёпотом рассказывал Николке «о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал», и приятель не по-детски грубо, энергично и непонятно ругался: «Вот черти! Чтоб им повылазило!».

А на бульваре пьяный мужчина бил пьяную женщину.

Осип Абрамович, парикмахер, поправил на груди посетителя грязную простынку, заткнул ее пальцами за ворот и крикнул отрывисто и резко: — Мальчик, воды! Посетитель, рассматривавший в зеркало свою физиономию с тою обостренною внимательностью и интересом, какие являются только в парикмахерской, замечал, что у него на подбородке прибавился еще один угорь, и с неудовольствием отводил глаза, попадавшие прямо на худую, маленькую ручонку, которая откуда-то со стороны протягивалась к подзеркальнику и ставила жестянку с горячей водой. Когда он поднимал глаза выше, то видел отражение парикмахера, странное и как будто косое, и подмечал быстрый и грозный взгляд, который тот бросал вниз на чью-то голову, и безмолвное движение его губ от неслышного, но выразительного шепота. Если его брил не сам хозяин Осип Абрамович, а кто-нибудь из подмастерьев, Прокопий или Михайла, то шепот становился громким и принимал форму неопределенной угрозы: — Вот погоди! Это значило, что мальчик недостаточно быстро подал воду и его ждет наказание. «Так их и следует», — думал посетитель, кривя голову набок и созерцая у самого своего носа большую потную руку, у которой три пальца были оттопырены, а два другие, липкие и пахучие, нежно прикасались к щеке и подбородку, пока туповатая бритва с неприятным скрипом снимала мыльную пену и жесткую щетину бороды. В этой парикмахерской, пропитанной скучным запахом дешевых духов, полной надоедливых мух и грязи, посетитель был нетребовательный: швейцары, приказчики, иногда мелкие служащие или рабочие, часто аляповато-красивые, но подозрительные молодцы, с румяными щеками, тоненькими усиками и наглыми маслянистыми глазками. Невдалеке находился квартал, заполненный домами дешевого разврата. Они господствовали над этою местностью и придавали ей особый характер чего-то грязного, беспорядочного и тревожного. Мальчик, на которого чаще всего кричали, назывался Петькой и был самым маленьким из всех служащих в заведении. Другой мальчик, Николка, насчитывал от роду тремя годами больше и скоро должен был перейти в подмастерья. Уже и теперь, когда в парикмахерскую заглядывал посетитель попроще, а подмастерья, в отсутствие хозяина, ленились работать, они посылали Николку стричь и смеялись, что ему приходится подниматься на цыпочки, чтобы видеть волосатый затылок дюжего дворника. Иногда посетитель обижался за испорченные волосы и поднимал крик, тогда и подмастерья кричали на Николку, но не всерьез, а только для удовольствия окорначенного простака. Но такие случаи бывали редко, и Николка важничал и держался, как большой: курил папиросы, сплевывал через зубы, ругался скверными словами и даже хвастался Петьке, что пил водку, но, вероятно, врал. Вместе с подмастерьями он бегал на соседнюю улицу посмотреть на крупную драку, и когда возвращался оттуда, счастливый и смеющийся, Осип Абрамович давал ему две пощечины: по одной на каждую щеку. Петьке было десять лет; он не курил, не пил водки и не ругался, хотя знал очень много скверных слов, и во всех этих отношениях завидовал товарищу. Когда не было посетителей и Прокопий, проводивший где-то бессонные ночи и днем спотыкавшийся от желания спать, приваливался в темном углу за перегородкой, а Михайла читал «Московский листок» и среди описания краж и грабежей искал знакомого имени кого-нибудь из обычных посетителей, — Петька и Николка беседовали. Последний всегда становился добрее, оставаясь вдвоем, и объяснял «мальчику», что значит стричь под польку, бобриком или с пробором. Иногда они садились на окно, рядом с восковым бюстом женщины, у которой были розовые щеки, стеклянные удивленные глаза и редкие прямые ресницы, — и смотрели на бульвар, где жизнь начиналась с раннего утра. Деревья бульвара, серые от пыли, неподвижно млели под горячим, безжалостным солнцем и давали такую же серую, неохлаждающую тень. На всех скамейках сидели мужчины и женщины, грязно и странно одетые, без платков и шапок, как будто они тут и жили и у них не было другого дома. Были лица равнодушные, злые или распущенные, но на всех на них лежала печать крайнего утомления и пренебрежения к окружающему. Часто чья-нибудь лохматая голова бессильно клонилась на плечо, и тело невольно искало простора для сна, как у третьеклассного пассажира, проехавшего тысячи верст без отдыха, но лечь было негде. По дорожкам расхаживал с палкой ярко-синий сторож и смотрел, чтобы кто-нибудь не развалился на скамейке или не бросился на траву, порыжевшую от солнца, но такую мягкую, такую прохладную. Женщины, всегда одетые более чисто, даже с намеком на моду, были все как будто на одно лицо и одного возраста, хотя иногда попадались совсем старые или молоденькие, почти дети. Все они говорили хриплыми, резкими голосами, бранились, обнимали мужчин так просто, как будто были на бульваре совсем одни, иногда тут же пили водку и закусывали. Случалось, пьяный мужчина бил такую же пьяную женщину; она падала, поднималась и снова падала; но никто не вступался за нее. Зубы весело скалились, лица становились осмысленнее и живее, около дерущихся собиралась толпа; но когда приближался ярко-синий сторож, все лениво разбредались по своим местам. И только побитая женщина плакала и бессмысленно ругалась; ее растрепанные волосы волочились по песку, а полуобнаженное тело, грязное и желтое при дневном свете, цинично и жалко выставлялось наружу. Ее усаживали на дно извозчичьей пролетки и везли, и свесившаяся голова ее болталась, как у мертвой. Николка знал по именам многих женщин и мужчин, рассказывал о них Петьке грязные истории и смеялся, скаля острые зубы. А Петька изумлялся тому, какой он умный и бесстрашный, и думал, что когда-нибудь и он будет такой же. Но пока ему хотелось бы куда-нибудь в другое место... Очень хотелось бы. Петькины дни тянулись удивительно однообразно и похоже один на другой, как два родные брата. И зимою и летом он видел все те же зеркала, из которых одно было с трещиной, а другое было кривое и потешное. На запятнанной стене висела одна и та же картина, изображавшая двух голых женщин на берегу моря, и только их розовые тела становились все пестрее от мушиных следов, да увеличивалась черная копоть над тем местом, где зимою чуть ли не весь день горела керосиновая лампа-молния. И утром, и вечером, и весь божий день над Петькой висел один и тот же отрывистый крик: «Мальчик, воды», — и он все подавал ее, все подавал. Праздников не было. По воскресеньям, когда улицу переставали освещать окна магазинов и лавок, парикмахерская до поздней ночи бросала на мостовую яркий сноп света, и прохожий видел маленькую, худую фигурку, сгорбившуюся в углу на своем стуле, и погруженную не то в думы, не то в тяжелую дремоту. Петька спал много, но ему почему-то все хотелось спать, и часто казалось, что все вокруг него не правда, а длинный неприятный сон. Он часто разливал воду или не слыхал резкого крика: «Мальчик, воды», — и все худел, а на стриженой голове у него пошли нехорошие струпья. Даже нетребовательные посетители с брезгливостью смотрели на этого худенького, веснушчатого мальчика, у которого глаза всегда сонные, рот полуоткрытый и грязные-прегрязные руки и шея. Около глаз и под носом у него прорезались тоненькие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика. Петька не знал, скучно ему или весело, но ему хотелось в другое место, о котором он ничего не мог сказать, где оно и какое оно. Когда его навещала мать, кухарка Надежда, он лениво ел принесенные сласти, не жаловался и только просил взять его отсюда. Но затем он забывал о своей просьбе, равнодушно прощался с матерью и не спрашивал, когда она придет опять. А Надежда с горем думала, что у нее один сын — и тот дурачок. Много ли, мало ли жил Петька таким образом, он не знал. Но вот однажды в обед приехала мать, поговорила с Осипом Абрамовичем и сказала, что его, Петьку, отпускают на дачу, в Царицыно, где живут ее господа. Сперва Петька не понял, потом лицо его покрылось тонкими морщинками от тихого смеха, и он начал торопить Надежду. Той нужно было, ради пристойности, поговорить с Осипом Абрамовичем о здоровье его жены, а Петька тихонько толкал ее к двери и дергал за руку. Он не знал, что такое дача, но полагал, что она есть то самое место, куда он так стремился. И он эгоистично позабыл о Николке, который, заложив руки в карманы, стоял тут же и старался с обычною дерзостью смотреть на Надежду. Но в глазах его вместо дерзости светилась глубокая тоска: у него совсем не было матери, и он в этот момент был бы не прочь даже от такой, как эта толстая Надежда. Дело в том, что и он никогда не был на даче. Вокзал с его разноголосою сутолокою, грохотом приходящих поездов, свистками паровозов, то густыми и сердитыми, как голос Осипа Абрамовича, то визгливыми и тоненькими, как голос его больной жены, торопливыми пассажирами, которые все идут и идут, точно им и конца нету, — впервые предстал перед оторопелыми глазами Петьки и наполнил его чувством возбужденности и нетерпения. Вместе с матерью он боялся опоздать, хотя до отхода дачного поезда оставалось добрых полчаса; а когда они сели в вагон и поехали, Петька прилип к окну, и только стриженая голова его вертелась на тонкой шее, как на металлическом стержне. Он родился и вырос в городе, в поле был первый раз в своей жизни, и все здесь для него было поразительно ново и странно: и то, что можно видеть так далеко, что лес кажется травкой, и небо, бывшее в этом новом мире удивительно ясным и широким, точно с крыши смотришь. Петька видел его с своей стороны, а когда оборачивался к матери, это же небо голубело в противоположном окне, и по нем плыли, как ангелочки, беленькие радостные облачка. Петька то вертелся у своего окна, то перебегал на другую сторону вагона, с доверчивостью кладя плохо отмытую ручонку на плечи и колени незнакомых пассажиров, отвечавших ему улыбками. Но какой-то господин, читавший газету и все время зевавший, то ли от чрезмерной усталости, то ли от скуки, раза два неприязненно покосился на мальчика, и Надежда поспешила извиниться: — Впервой по чугунке едет — интересуется... — Угу! — пробурчал господин и уткнулся в газету. Надежде очень хотелось рассказать ему, что Петька уже три года живет у парикмахера и тот обещал поставить его на ноги, и это будет очень хорошо, потому что женщина она одинокая и слабая и другой поддержки, на случай болезни или старости, у нее нет. Но лицо у господина было злое, и Надежда только подумала все это про себя. Направо от пути раскинулась кочковатая равнина, темно-зеленая от постоянной сырости, и на краю ее были брошены серенькие домики, похожие на игрушечные, а на высокой зеленой горе, внизу которой блистала серебристая полоска, стояла такая же игрушечная белая церковь. Когда поезд со звонким металлическим лязгом, внезапно усилившимся, взлетел на мост и точно повис в воздухе над зеркальною гладью реки, Петька даже вздрогнул от испуга и неожиданности и отшатнулся от окна, но сейчас же вернулся к нему, боясь потерять малейшую подробность пути. Глаза Петькины давно уже перестали казаться сонными, и морщинки пропали. Как будто по этому лицу кто-нибудь провел горячим утюгом, разгладил морщинки и сделал его белым и блестящим. В первые два дня Петькина пребывания на даче богатство и сила новых впечатлений, лившихся на него и сверху и снизу, смяли его маленькую и робкую душонку. В противоположность дикарям минувших веков, терявшимся при переходе из пустыни в город, этот современный дикарь, выхваченный из каменных объятий городских громад, чувствовал себя слабым и беспомощным перед лицом природы. Все здесь было для него живым, чувствующим и имеющим волю. Он боялся леса, который покойно шумел над его головой и был темный, задумчивый и такой страшный в своей бесконечности; полянки, светлые, зеленые, веселые, точно поющие всеми своими яркими цветами, он любил и хотел бы приласкать их, как сестер, а темно-синее небо звало его к себе и смеялось, как мать. Петька волновался, вздрагивал и бледнел, улыбался чему-то и степенно, как старик, гулял по опушке и лесистому берегу пруда. Тут он, утомленный, задыхающийся, разваливался на густой сыроватой траве и утопал в ней; только его маленький веснушчатый носик поднимался над зеленой поверхностью. В первые дни он часто возвращался к матери, терся возле нее, и, когда барин спрашивал его, хорошо ли на даче, — конфузливо улыбался и отвечал: — Хорошо!.. И потом снова шел к грозному лесу и тихой воде и будто допрашивал их о чем-то. Но прошло еще два дня, и Петька вступил в полное соглашение с природой. Это произошло при содействии гимназиста Мити из Старого Царицына. У гимназиста Мити лицо было смугло-желтым, как вагон второго класса, волосы на макушке стояли торчком и были совсем белые — так выжгло их солнце. Он ловил в пруде рыбу, когда Петька увидал его, бесцеремонно вступил с ним в беседу и удивительно скоро сошелся. Он дал Петьке подержать одну удочку и потом повел его куда-то далеко купаться. Петька очень боялся идти в воду, но когда вошел, то не хотел вылезать из нее и делал вид, что плавает: поднимал нос и брови кверху, захлебывался и бил по воде руками, поднимая брызги. В эти минуты он был очень похож на щенка, впервые попавшего в воду. Когда Петька оделся, то был синий от холода, как мертвец, и, разговаривая, ляскал зубами. По предложению того же Мити, неистощимого на выдумки, они исследовали развалины дворца; лазали на заросшую деревьями крышу и бродили среди разрушенных стен громадного здания. Там было очень хорошо: всюду навалены груды камней, на которые с трудом можно взобраться, и промеж них растет молодая рябина и березки, тишина стоит мертвая, и чудится, что вот-вот выскочит кто-нибудь из-за угла или в растрескавшейся амбразуре окна покажется страшная-престрашная рожа. Постепенно Петька почувствовал себя на даче как дома и совсем забыл, что на свете существует Осип Абрамович и парикмахерская. — — Смотри-ка, растолстел как! Чистый купец! — радовалась Надежда, сама толстая и красная от кухонного жара, как медный самовар. Она приписывала это тому, что много его кормит. Но Петька ел совсем мало, не потому, чтобы ему не хотелось есть, а некогда было возиться: если бы можно было не жевать, глотать сразу, а то нужно жевать, а в промежутки болтать ногами, так как Надежда ест дьявольски медленно, обгладывает кости, утирается передником и разговаривает о пустяках. А у него дела было по горло: нужно пять раз выкупаться, вырезать в орешнике удочку, накопать червей, — на все это требуется время. Теперь Петька бегал босой, и это в тысячу раз приятнее, чем в сапогах с толстыми подошвами: шершавая земля так ласково то жжет, то холодит ногу. Свою подержанную гимназическую куртку, в которой он казался солидным мастером парикмахерского цеха, он также снял и изумительно помолодел. Надевал он ее только вечерами, когда ходил на плотину смотреть, как катаются на лодках господа: нарядные, веселые, они со смехом садятся в качающуюся лодку, и та медленно рассекает зеркальную воду, а отраженные деревья колеблются, точно по ним пробежал ветерок. В исходе недели барин привез из города письмо, адресованное «куфарке Надежде», и, когда прочел его адресату, адресат заплакал и размазал по всему лицу сажу, которая была на переднике. По отрывочным словам, сопровождавшим эту операцию, можно было понять, что речь идет о Петьке. Это было уже ввечеру. Петька на заднем дворе играл сам с собою в «классики» и надувал щеки, потому что так прыгать было значительно легче. Гимназист Митя научил этому глупому, но интересному занятию, и теперь Петька, как истый спортсмен, совершенствовался в одиночку. Вышел барин и, положив руку на плечо, сказал: — Что, брат, ехать надо! Петька конфузливо улыбался и молчал. «Вот чудак-то!» — подумал барин. — Ехать, братец, надо. Петька улыбался. Подошла Надежда и со слезами подтвердила: — Надобно ехать, сынок! — Куда? — удивился Петька. Про город он забыл, а другое место, куда ему всегда хотелось уйти, — уже найдено. — К хозяину Осипу Абрамовичу. Петька продолжал не понимать, хотя дело было ясно как божий день. Но во рту у него пересохло, и язык двигался с трудом, когда он спросил: — А как же завтра рыбу ловить? Удочка — вот она... — Что же поделаешь!.. Требует. Прокопий, говорит, заболел, в больницу свезли. Народу, говорит, нету. Ты не плачь: гляди, опять отпустит, — он добрый, Осип Абрамович. Но Петька и не думал плакать и все не понимал. С одной стороны был факт — удочка, с другой призрак — Осип Абрамович. Но постепенно мысли Петькины стали проясняться, и произошло странное перемещение: фактом стал Осип Абрамович, а удочка, еще не успевшая высохнуть, превратилась в призрак. И тогда Петька удивил мать, расстроил барыню и барина и удивился бы сам, если бы был способен к самоанализу: он не просто заплакал, как плачут городские дети, худые и истощенные, — он закричал громче самого горластого мужика и начал кататься по земле, как те пьяные женщины на бульваре. Худая ручонка его сжималась в кулак и била по руке матери, по земле, по чем попало, чувствуя боль от острых камешков и песчинок, но как будто стараясь еще усилить ее. Своевременно Петька успокоился, и барин говорил барыне, которая стояла перед зеркалом и вкалывала в волосы белую розу: — Вот видишь, перестал, — детское горе непродолжительно. — Но мне все-таки очень жаль этого бедного мальчика. — Правда, они живут в ужасных условиях, но есть люди, которым живется и хуже. Ты готова? И они пошли в сад Дипмана, где в этот вечер были назначены танцы и уже играла военная музыка. На другой день, с семичасовым утренним поездом, Петька уже ехал в Москву. Опять перед ним мелькали зеленые поля, седые от ночной росы, но только убегали не в ту сторону, что раньше, а в противоположную. Подержанная гимназическая курточка облекала его худенькое тело, из-за ворота ее выставлялся кончик белого бумажного воротничка. Петька не вертелся и почти не смотрел в окно, а сидел такой тихонький и скромный, и ручонки его были благонравно сложены на коленях. Глаза были сонливы и апатичны, тонкие морщинки, как у старого человека, ютились около глаз и под носом. Вот замелькали у окна столбы и стропила платформы, и поезд остановился. Толкаясь среди торопившихся пассажиров, они вышли на грохочущую улицу, и большой жадный город равнодушно поглотил свою маленькую жертву. — Ты удочку спрячь! — сказал Петька, когда мать довела его до порога парикмахерской. — Спрячу, сынок, спрячу! Может, еще приедешь. И снова в грязной и душной парикмахерской звучало отрывистое: «Мальчик, воды», и посетитель видел, как к подзеркальнику протягивалась маленькая грязная рука, и слышал неопределенно угрожающий шепот: «Вот погоди!» Это значило, что сонливый мальчик разлил воду или перепутал приказания. А по ночам, в том месте, где спали рядом Николка и Петька, звенел и волновался тихий голосок, и рассказывал о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал. В наступавшем молчании слышалось неровное дыхание детских грудей, и другой голос, не по-детски грубый и энергичный, произносил: — Вот черти! Чтоб им повылазило! — Кто черти? — Да так... Все. Мимо проезжал обоз и своим мощным громыханием заглушал голоса мальчиков и тот отдаленный жалобный крик, который уже давно доносился с бульвара: там пьяный мужчина бил такую же пьяную женщину. Сентябрь 1899 г.

«Петька на даче»

Рассказ «Петька на даче» впервые опубликован в «Журнале для всех» в 1899. В его основу легла история однофамильца писателя Ивана Андреева. Он считался самым модным парикмахером Москвы.

Рассказ относится к остросоциальным произведениям и часто сопоставляется в критике с близким к нему по сюжету и проблематике произведением А.П. Чехова «Ванька». В центре рассказа «Петька на даче» - судьба ребенка из бедной семьи, отданного учеником к парикмахеру и выполняющего самую тяжелую и грязную работу. Андреев подчеркивает грозный взгляд, который бросает на мальчика парикмахер Осип Абрамович. Временами он шепчет угрозы, предвещающие наказание.

Рассказ имеет кольцевую композицию. Действие его начинается и заканчивается примерно одной и той же сценой в парикмахерской. Причем квартал, где она находится, заполнен домами дешевого разврата. В нем постоянно происходят драки, звучат скверные слова, царит пьянство. И на фоне этой изнанки жизни в постоянном труде проходит детство героя рассказа. Писатель не скупится на художественные детали, изображающие всю пошлость окружающей обстановки. Это и равнодушные лица грязно и странно одетых посетителей, и засиженная мухами картина на стене парикмахерской, и отвратительные по своей жестокости картины пьяных побоищ.

Весь ужас обстановки подчеркивает ее беспросветное однообразие. Все дни похожи друг на друга, как родные братья. Их еще сильнее обезличивает один и тот же крик: «Мальчик, воды». Праздников нет. Рисуя портрет героя, Л.Н. Андреев показывает, как подобная беспросветная жизнь иссушает детскую душу. Петька худеет, у него появляются нехорошие струпья и тоненькие морщинки. Л.Н. Андреев пишет, что мальчик становится похожим на состарившегося карлика.

Однажды хозяин отпускает Петьку погостить на даче, где служит его мать кухаркой, и тот словно оказывается в раю: отдыхает, купается, с интересом исследует развалины старинного дворца. За городом Петька впервые видит ясное и широкое небо, беленькие радостные облачка, похожие на ангелочков. Это небо становится определенным символом счастья, свободы, покоя, широты мира, открытой пытливому детскому взгляду. Л.Н. Андреев подчеркивает, как органичен этот мир для детского сознания. Мальчик, который до этого никогда не был на даче, за два дня так привыкает к окружающей обстановке, что забывает, что на свете существует Осип Абрамович со своей парикмахерской. Но счастье внезапно обрывается: мальчику велят вновь возвращаться к своим скучным, изнуряющим обязанностям. Перед читателем разворачивается подлинная трагедия ребенка, которого лишили детства. Петька по-мальчишески реагирует на создавшуюся ситуацию: кричит и плачет. Но вскоре герой успокаивается и покорно возвращается к своим обязанностям. Барин и барыня искренне жалеют мальчика, но вместо реальной помощи вспоминают лишь о том, что кому-то сейчас в этом мире живется еще хуже. Потом они с чистой совестью идут на танцы развлекаться.

Своим рассказом Л.Н. Андреев стремится привлечь внимание прогрессивной общественности к положению детей в капиталистическом обществе. Ведь истинный гуманизм состоит не в том, чтобы пожалеть ребенка, а чтобы помочь ему. Такую реальную помощь оказывают мальчику Сашке из рассказа «Ангелочек» Свечниковы, которые оплачивают его обучение в гимназии. Однако сила художественного обличения жестоких капиталистических нравов в произведении такова, что напрашивается вывод о том, что изменить положение детей в обществе можно только на государственном уровне. Отдельные меценаты не решат ситуацию кардинальным образом.

Судьбу Петьки можно считать типичной для того времени судьбой ребенка из бедной семьи. Не случайно в рассказе выведена фигура еще одного мальчика - Николки, который на три года старше Петьки. Слушая грязные истории, которые рассказывает Николка про посетителей, Петька думает о том, что ко-гда-то будет такой же, как Николка. «Но пока ему хотелось бы куда-нибудь в другое место», - подчеркивает Л.Н. Андреев.

Тема детства в рассказе Л. Андреева «Петька на даче»

Чекалов П.К.

Невинномысский институт экономики, управления и права, г. Невинномысск, Россия

e-mail: Chekalov58@

5 апреля 1898 г. на страницах газеты «Курьер» М. Горький увидел рассказ Л. Андреева «Баргамот и Гараська», который произвел на него большое впечатление, после чего он попросил у автора хороший рассказ для популярного в то время петербургского «Журнала для всех». Андреев откликнулся на просьбу Горького рассказом «Петька на даче», который и был опубликован в названном журнале в следующем 1899 г.

Главным героем рассказа является десятилетний мальчик Петька, выступающий прислугой в парикмахерской. Еще до встречи с ним мы глазами посетителя видим его «худую, ма-ленькую ручонку, которая откуда-то со стороны протягива-лась к подзеркальнику и ставила жестянку с горячей водой». Чуть ниже автор подробнее воспроизводит портрет мальчика: «На стриженой го-лове у него пошли нехорошие струпья. Даже нетребова-тельные посетители с брезгливостью смотрели на этого худенького, веснушчатого мальчика, у которого глаза всегда сонные, рот полуоткрытый и грязные-прегрязные руки и шея. Около глаз и под носом у него прорезались тонень-кие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика».

Обратим внимание на неприглядный и даже отталкивающий портрет героя. Казалось бы, десятилетний мальчик должен быть воплощением живости, резвости и непоседливости, а вместо этого мы видим равнодушное и апатичное сгорбленное существо, постоянно погруженное в дрему, чей облик скорее напоминает состарившегося карлика с прорезавшимися на лице тонкими морщинками.

Мы узнаем, что Петька был самым маленьким из всех служащих в парикмахерской, молчаливо сносившим постоянные окрики: «И утром, и вечером, и весь божий день над Петькой висел один и тот же отрывистый крик: «Мальчик, воды», - и он все подавал ее, все подавал». Повтор «все подавал ее, все подавал» говорит о бесконечно многократном механическом исполнении одних и тех же функций. И потому неслучайно, что Петькины дни тянулись удивительно однообразно и по-хоже один на другой, как два родные брата, он спал много, но ему почему-то все хотелось спать. Праздников не было, не случалось в жизни ничего такого, что могло бы хоть как-то скрасить замедленно-унылое течение времени.

Однообразие жизни мальчика подчеркивается и однообразием окружающего его мира, в частности, внутреннее убранство парикмахерской: «И зимою и ле-том (…) все те же зеркала, из которых одно было с трещиной, а другое было кривое и потешное. На за-пятнанной стене висела одна и та же картина, изображав-шая двух голых женщин на берегу моря, и только их розо-вые тела становились все пестрее от мушиных следов, да увеличивалась черная копоть над тем местом, где зимою чуть ли не весь день горела керосиновая лампа-молния».

Трещина, кривое и потешное, запятнанная стена, мушиные следы, черная копоть, грязная простынка, туповатая бритва, неприятный скрип, жесткая щетина, скучный запах, дешевые духи, надоедливые мухи, грязь – вот та лексика, которая выразительно характеризует действительность, в которой обитает герой. Но писатель расширяет окружающий героя мир за счет описания ближайшего квартала и бульвара, характерными признаками которых выступают дома дешевого разврата, серые от пыли деревья, грязно и странно одетые мужчины и женщины, равнодушные, злые, распущенные лица, рез-кие голоса, брань, пьянство, избиение пьяным мужчиной та-кой же пьяной женщины…

Язык и этого описания настолько красноречив, что избавляет от дополнительного комментария.

Какое радостное, счастливое существо может вырасти на фоне такого угрюмого, беспощадно жестокого социального пейзажа? Его не может быть даже теоретически, а вот практически породить себе подобное существо – очень даже может быть. В этом смысле очень характерным выступает портрет Николки, старшего (на три года) товарища Петьки, который уже «важничал и держался, как боль-шой: курил папиросы, сплевывал через зубы, ругался сквер-ными словами и даже хвастался Петьке, что пил водку». Время от времени он убегал на соседнюю улицу посмотреть крупную драку и всегда возвращался счастливый и смеющийся. Для тринадцатилетнего мальчика подобная уродливая сцена является развлечением, счастливой возможностью разнообразить безынтересное течение жизни. И такое вывернуто-уродливое восприятие жизненных явлений характерно не только для Николки, но и для всего взрослого населения: у них лица становились осмысленнее и живее только тогда, когда они наблюдали драку.

Становится ясно: этот мир - не для детей. Связь между внешним миром и полной апатией Петьки непосредственна: окружающая действительность своей пошлостью, грязью, бездуховностью убивает в маленьком человеке какие-либо живые, свойственные обычному ребенку проявления. Подробное описание места действия дает объяснение того состояния, в котором персонаж находился постоянно: «Петька не знал, скучно ему или весело, но ему хотелось в другое место, о котором он ничего не мог сказать, где оно и какое оно». В рассказе неоднократно подчеркивается, что «ему хотелось бы куда-нибудь в другое место... Очень хотелось бы».

Завязкой рассказа является сцена, когда однажды приехала мать, поговорила с Осипом Абрамовичем и сообщила Петьке, что его отпускают на дачу в Царицыно, где живут ее господа. Характерно при этом, что герой не знал, что такое дача, но полагал, что она есть то самое место, куда он так стре-мился. И потому лицо его покрылось тонкими мор-щинками от тихого смеха, и он начал торопить Надежду, дергая за руку и тихонько подталкивая к двери. Мы замечаем, как ему не терпится поскорее оставить парикмахерскую. Это начало преображения героя. Впервые в нем начинают проявляться черты, свойственные всем детям. И потом, с развитием действия «состарившийся карлик» будет превращаться в обычного ребенка: в нем просыпается интерес ко всему новому, что он видит и наблюдает, сонливость и апатия исчезают, проявляются черты непосредственности и непоседливости. Чтобы убедиться в этом, достаточно проследить за поведением героя, когда он с матерью оказался в вагоне: «Петька прилип к окну, и только стриже-ная голова его вертелась на тонкой шее, как на металли-ческом стержне. Он родился и вырос в городе, в поле был первый раз в своей жизни, и все здесь для него было поразительно ново и странно: и то, что можно видеть так далеко, что лес кажется травкой, и небо, бывшее в этом новом мире удиви-тельно ясным и широким, точно с крыши смотришь. Петька видел его с своей стороны, а когда оборачивался к матери, это же небо голубело в противоположном окне, и по нем плыли, как ангелочки, беленькие радостные облачка».

Обратим внимание на то, как резко меняется лексика повествования, она обретает свежие, яркие краски, появляются уменьшительно-ласкательные формы, светлые, радостные тона. И затем эти картины дополнят игрушечная белая церковь, зеркальная гладь реки, колеблющиеся отраженья деревьев в воде, молодые рябины и березки, шершавая и ласковая земля, тишина… Новый окружающий мир сразу накладывает свою печать на внешний облик мальчика: «Глаза Петькины давно уже перестали казаться сонными, и морщинки пропали. Как будто по этому лицу кто-нибудь провел горячим утюгом, разгладил морщинки и сделал его белым и блестящим». Чуть ниже о десятилетнем мальчике будет сказана парадоксальная фраза: «изумительно помолодел»… Из мира, где его старило все, он попадает в мир обычного детства. Вот простое объяснение его преображения.

Важно отметить восприятие природы «выхваченным из каменных объятий городских громад» Петьки: мы видим в нем полноту ощущений, в высшей степени эмоциональное переживание встреч с лесом, полянками, прудом, небом. Характерно и то, какие ассоциации рождали эти встречи: полянки он хотел бы приласкать, как сестер, а небо звало его к себе и смеялось, как мать. И невооруженным глазом заметно родственное восприятие и отношение к природным явлениям. Мы понимаем, что именно этот мир наиболее полно соответствует внутренним запросам героя, и поэтому он так скоро вступает в полное согласие с ним. Он вместе с гимназистом Митей ловит рыбу в пруду; делает вид, что плавает, барахтаясь в воде и поднимая нос и брови кверху; поднимается на заросшую деревьями крышу дворца, бродит среди разрушенных стен громадного здания; бегает босиком по шершавой земле; ходит на плотину смотреть, как катаются на лодках господа; играет в «классики», надувая щеки; копает червей, вырезает в орешнике удочку…

Постепенно Петька по-чувствовал себя на даче как дома и совсем забыл, что на свете существует Осип Абрамович и парикмахерская. И поэтому, когда по истечении недели мать сказала ему «Надобно ехать сынок», он искренно не понял куда и зачем, потому что про город он забыл, а другое место, куда ему всегда хо-телось уйти, - уже найдено. И он думал, что такое положение вещей останется незыблемым навсегда. И далее следует пронзительная сцена постепенного осознания маленьким человеком трагической неминуемости завершения праздника: «Петька продолжал не понимать, хотя дело было ясно как божий день. Но во рту у него пересохло, и язык двигал-ся с трудом, когда он спросил:

А как же завтра рыбу ловить? Удочка - вот она...

Что же поделаешь!.. Требует. (…) Ты не плачь: гляди, опять отпустит, - он добрый, Осип Абра-мович.

Но Петька и не думал плакать и все не понимал. С одной стороны был факт - удочка, с другой призрак - Осип Аб-рамович. Но постепенно мысли Петькины стали прояснять-ся, и произошло странное перемещение: фактом стал Осип Абрамович, а удочка, еще не успевшая высохнуть, превра-тилась в призрак. И тогда Петька удивил мать, расстроил барыню и барина и удивился бы сам, если бы был способен к самоанализу: он не просто заплакал, как плачут городские дети, худые и истощенные, - он закричал громче самого горластого мужика и начал кататься по земле, как те пья-ные женщины на бульваре. Худая ручонка его сжималась в кулак и била по руке матери, по земле, по чем попало, чувствуя боль от острых камешков и песчинок, но как будто стараясь еще усилить ее».

Эта кульминационная сцена поразительна и мастерством, с каким она выполнена, и глубиной проникновения в психологию ребенка, и непосредственным отражением реакции мальчика на страшное для него известие. Здесь обнажается конфликт произведения: мальчик жил в чужом отупляющем мире не осознавая этого, и потому, хоть апатично, но все же безболезненно сносил его; теперь же он вынужден возвращаться после того, как познал о существовании другого мира, полностью соответствующего его духовным и физическим запросам. Становится ясно, что теперь Петьке просто невыносимо будет жить прежней жизнью. Этой трагедии ребенка не понимают ни мать, ни господа, которые вечером, собираясь в сад Дипмана на танцы, обсуждают произошедшее: «Вот видишь, перестал, - детское горе непродолжительно».

На следующий день, когда Петька возвращался в город, он «не вертелся и почти не смотрел в окно, а сидел такой тихонький и скромный, и ручонки его были благонравно сложены на коленях. Глаза были сонливы и апатичны, тонкие морщинки, как у старого человека, ютились около глаз и под носом». Мальчик замкнулся и стал прежним состарившимся карликом, потому что возвращается в прежний мир. А когда они вышли на грохочущую улицу, «большой жадный город равнодуш-но поглотил свою маленькую жертву». В этой маленькой фразе отчетливо выражена философия писателя: современный ему грязный и пошлый город, уподобляясь чудовищу, если и не буквально пожирает, то непоправимо калечит душу ребенка.

И далее все повторяется сначала: «И снова в грязной и душной парикмахерской звучало отрывистое: «Мальчик, воды», и посетитель видел, как к подзеркальнику протягивалась маленькая грязная рука, и слышал неопределенно угрожающий шепот: «Вот погоди!»…

Любопытное наблюдение: на первых четырех страницах рассказа, где повествуется о жизни мальчика в городе, 6 раз используется слово «грязь» и производные от него; это слово совершенно исчезает со страниц, где описывается дачная жизнь, но затем на заключительной полстраничке возникает еще 2 раза. Таким образом, и чисто лексическими средствами писатель подчеркивает возвращение героя в прежний, неизменившийся однообразный, грязный и удушливый мир.

«А по ночам, в том месте, где спали рядом Николка и Петька, звенел и волновался тихий голосок, и рассказывал о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал»…

В сущности, ничего небывалого и невиданного в недельном пребывании Петьки на даче не было, была обыкновенная жизнь обыкновенного мальчишки: купание, ловля рыбы, лазание по развалинам дворца… Но все дело как раз в том, что герои рассказа лишены вот этих самых обычных детских радостей. Петька и Николка обитают в таком диком, варварском мире, где обыденные явления детской жизни воспринимаются ими как нечто небывалое и фантастическое. В конце рассказа происходит смутное осознание такого кричаще-несправедливого положения вещей: «В наступавшем мол-чании слышалось неровное дыхание детских грудей, и дру-гой голос, не по-детски грубый и энергичный, произносил:

Вот черти! Чтоб им повылазило!

Кто черти?

Да так... Все».

В этих словах Николки выражена угроза тому, кто устроил жизнь детей так нелепо. Он еще не понимает, кто виноват в том, что жизнь его сложилась таким образом, но он уже смутно догадывается, что кто-то все же виновен.

Рассказ завершается начальным мотивом отдаленного жалобного крика, доносящегося с бульвара: «там пьяный муж-чина бил такую же пьяную женщину». Композиционный круг произведения замыкается, подчеркивая обреченность детей: им не выбраться из этого жизненного круга. Единственный счастливый случай, к сожалению, не превратился в счастливую возможность изменения жизни к лучшему.

Идея рассказа заключена в мысли о том, что общество виновно перед детьми, лишенными детства, и несет ответственность за то, с какими принципами, установками, мировоззрением они войдут во взрослую жизнь. И чтобы будущее человечества не вызывало тревоги, необходимо, как минимум, вернуть детям то, без чего они не могут полнокровно существовать: обычное детство с обычными детскими радостями.

Лексико-семантический способ номинации лиц

(на примере русского и английского языков)

Чекмасова Т.Е.

Воронежская государственная лесотехническая академия, Россия

(экономический факультет, 4 курс)

Науч. рук.: Е.А.Маклакова , к.филол.н. , доцент

Как известно, многозначность отражает асимметрию языкового знака посредством фиксации всего безграничного человеческого опыта ограниченными языковыми средствами, когда за одним звуковым комплексом закрепляется несколько значений. Необходимо заметить, что большинство русских наименований лиц – это преимущественно идентифицирующие знаки, для которых типична многофункциональность и многозначность, что необходимо учитывать при подборе их переводных соответствий в английском языке, например:

академик – 1. действительный член академии наук. 2. звание ученого, художника, скульптора, избранного в соответствующую академию. 3. о человеке, много знающем, хорошо разбирающемся в чем-либо;

художник – 1. человек, создающий произведения изобразительного искусства красками, карандашом и т.п., живописец. 2. тот, кто создает произведения искусства, творчески работает в области искусства. 3. тот, кто достиг высокого совершенства в какой-либо работе, кто проявил большой вкус и мастерство в чем-либо;

агент – 1. представитель организации, выполняющий служебные поручения. 2. лицо, являющееся ставленником кого-то, служащее чьим-либо интересам. 3. секретный сотрудник разведки какого-либо государства; шпион.

комиссар – 1. должностное лицо, облеченное правительством особыми или значительными полномочиями. 2. в СССР: лицо, отвечающее за политико-воспитательную работу в студенческом строительном отряде. 3. в европейских странах и в России в 18-19 в.в.: чиновник, выполняющий полицейские функции;

деспот – 1. в рабовладельческих монархиях Древнего Востока: верховный правитель, пользовавшийся неограниченной властью. 2. самовластный человек, попирающий чужие желания и волю; тиран .

Довольно часто в процессе функционирования в речи слово проявляет заложенную в нем способность к полисемии, что способствует увеличению количественного состава единиц исследуемого корпуса языка. Семантическая структура следующей лексемы, по данным анализа её частотности в современных контекстах, не всегда включает в себя сему «происходящий по рождению из той или иной социальной среды, сословия», что говорит, возможно, о расширении полисемии и появлении нового третьего значения, например:

значение 1 - лицо мужского пола, переселившийся из другой страны, края), «Интересно, что Потемкин выходец из Грузии, жена его грузинка, Манана, младшая дочь - самый молодой налогоплательщик в России.» (Сергей Есин. Выбранные места из дневника 2001 года // "Наш современник", 2003), английские переводные соответствия: emigrant, immigrant;

значение 2 – лицо мужского пола, происходящий по рождению из той или иной социальной среды, сословия), «Петербургский огородник Ефим Андреевич Грачев, выходец из ярославских крестьян, получил 60 медалей на различных выставках в России и за границей за наилучшие сорта картофеля.» (Л.И. Шустова. Путешествие по стране Агрос // "Биология", 2003), английские переводные соответствия отсутствуют;

значение 3 – лицо мужского пола, занимавшийся деятельностью в какой-либо сфере производственной или общественной жизни), «В Красноярском крае губернатор - выходец из крупного бизнеса: проще ли работать с такими губернаторами? (Александр Попов. "Теракты менее негативны для бизнеса, чем изменение системы власти" // "Континент Сибирь" (Новосибирск), 2004.12.17]; «Выходец из "особистов".» [Вячеслав Морозов. Адмирал ФСБ // "Наш современник", 2004), английские переводные соответствия отсутствуют .

Современная лексикология видит в многозначности слов их способность к семантическому варьированию, т.е. изменению значения в зависимости от контекста. Очевидно, что следующие за архисемой лицо дифференциальные и интегральные семы уточняют и конкретизируют структуры семем одной и той же лексемы, и каждая из них обладает своим собственным набором переводных соответствий в английском языке:

значение 1 – лицо мужского пола, занимается исполнением произведений искусства профессионально, в присутствии публики), английские переводные соответствия: artiste, artist, actor, principal, player, performer, protagonist, lead;

значение 2 – лицо мужского пола, достиг высокого мастерства в какой-либо области), английские переводные соответствия: artist, artisan, master;

значение 3 – лицо мужского пола, притворяется кем-либо или каким-либо, скрывает истинные мысли и чувства в расчете на благоприятное впечатление), английское переводное соответствие: artist.

Образование наименований лиц такими лекcико-семантическими способами, как метафорический или метонимический перенос, характерно для обоих языков. Например, наименования bears (медведи) и bulls (быки), первоначально возникшие в биржевом жаргоне для наименования игроков, постепенно расширили свое значение и в настоящее время регистрируются всеми специальными англоязычными словарями без каких-либо помет, указывающих на ограниченность их употребления.

Большинство метафорически переосмысленных английских наименований лиц являются результатом переноса по ассоциации. При данном виде переноса схожие признаки связаны не с понятием об определенном явлении, а с представлениями о нем в конкретной речевой ситуации, с ассоциациями. Основными лексическими группами, участвующие в метафорическом образовании наименований лиц являются:

1) наименования животных, например: loan shark (кредитная акула) – ростовщик; fat cat (жирный кот) – состоятельный бизнесмен, думающий лишь о собственной выгоде; a white crow – белая ворона;

2) наименования вымышленных существ, например: business angel (бизнес-ангел) – состоятельный человек, вкладывающий собственные средства в начинающийся или расширяющийся бизнес; ghost (привидение, призрак) – лицо, зарегистрированное в качестве работника, но фактически не работающее и не получающее заработной платы; a printer’s devil – мальчик на побегушках;

3) наименования лиц, изначально имеющих другое, не связанное с данной сферой общения значение, например: company doctor (доктор компании) - финансовый консультант, classman (классный человек) – студент, выдержавший экзамен с отличием, street Arab (уличный араб) – беспризорник, бродяга, castler-builder (строитель замков) – фантазер, jack-in-office – важничающий чиновник, бюрократ .

Анализ русскоязычных лексикографических изданий свидетельствует о том, что в русском языке с помощью метафорического переноса образуется значительное количество наименований лиц (амеба, баритон, боров, волшебник, глыба, дуб, жеребец, контральто, курица, ласточка, модель, нимфа, пила, размазня, чертенок, шкаф, штучка, челноки).

Не меньшее распространение получили слова и словосочетания со значением лица, которые представляют собой заимствования из литературного языка в результате изменения объема значения слова. Значительная часть русскоязычных и англоязычных наименований лиц такого рода совпадает, что вероятно вызвано экстралингвистическими причинами – совпадением основных, базовых явлений в культурной жизни обоих народов, их особой актуальностью в употреблении для носителей обоих языков (служители Фемиды, буриданов осел, человек в футляре, Фигаро, скупой рыцарь, принцесса на горошине, Фома неверный, мещанин во дворянстве, премудрый пескарь, валаамова ослица) .

Кроме того, данный корпус языковых единиц регулярно пополняется семантическими дериватами, образованными в результате расширения значения общеупотребительных слов, таких как, например, отправитель / sender, партнер / partner, продавец / seller, покупатель / buyer, торговец/ trader . Сопоставление толкований таких лексем, которые приведены, с одной стороны, в общелитературных словарях, а с другой – в специальных лексикографических изданиях, свидетельствует о том, что для специальных и неспециальных наименований лиц интегральным признаком является обозначение лица по виду деятельности (продаже, покупке и т. д.). Специальные толкования получают, кроме того, дополнительные дифференциальные признаки: обозначение физических и / или юридических лиц; отношение к обязательству, договору и т. д.

В заключение отметим, что лексико-семантический способ номинации лиц имеет широкое распространение в обоих исследуемых языках.

Молодежь Молодежь и наука : реальность и будущее», направленую на создание... . Корчагина М. Б. - М., 1998. – С. 48. Научное издание Молодежь и наука : реальность и будущее Материалы III Международной...

Молодежь и наука (3)

Документ

Конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь и наука : реальность и будущее». Первая конференция проходила... инженерно-экономическая академия, Россия 579 Молодежь и наука : реальность и будущее Ходжаев Р.А. Таджикский государственный...

ДВА МИРА - ДВЕ ЖИЗНИ

Рассказы Леонида Андреева, создававшего свои произведения на рубеже 19 и 20 веков, всегда потрясают особой, пронзительной остротой чувств и переживаний героев и заставляют читателя горевать, радоваться, плакать, надеяться, верить, разочаровываться вместе с литературными персонажами. Кто сказал, что незадолго до Октябрьской революции народ России жил вполне прилично и достойно? Рассказы очевидца той эпохи Леонида Андреева полностью опровергают это мнение, активно навязываемое сейчас читающей и нечитающей публике.
Жизнь бедняков в России была беспросветна! И рассказ «Петька на даче» - очень яркая иллюстрация этого тезиса.
Десятилетнего мальчишку Петьку – худого, замурзанного, вялого, ко всему равнодушного подростка – мать-кухарка вынуждена была отдать «в люди» - служить мальчиком-подавальщиком воды в третьеразрядной парикмахерской. Там кругом грязь, мухи, грубость и небрежение. Там второй подмастерье – Николка - показывает Петьке самый дурной пример поведения: курит, ругается скверными словами, сплёвывает сквозь зубы. Всё это уныние и серость повторяется изо дня в день, и немудрено, что Петьке тоскливо и неприютно в этом тоскливом и грязном мире. Скука повергает мальчика в неестественное для ребёнка сосотяние: полудрёму без мыслей, без желаний и интереса к жизни. Недаром автор несколько раз подчёркивает, что около глаз и под носом у Петьки проявляются тоненькие морщинки, «как у состарившегося карлика».
У мальчишек в парикмахерской есть одно-единственное развлечение: смотреть на близлежащий бульвар, где время от времени происходят драки и где можно увидеть всю грязь жизни, настоящее дно. Там деклассированные элементы – вульгарные мужчины и порочные женщины – пьют, целуются прямо на лавках, ругаются, устраивают потасовки. Естественно, что у Петьки складывается впечатление, что вся окружающая жизнь такая – некрасивая, унылая, беспросветная. Но, в отличие от Николки, Петька не испытывает удовольствия при виде всего этого безобразия. Он просто равнодушен ко всему. И не знает, что есть ДРУГАЯ ЖИЗНЬ, недоступная ему, неведомая… Однако, смутные желания попасть куда-то в другое место, увидеть нечто новое, иногда тревожат мальчишку.
…И вдруг в Петькиной унылой жизни происходит настоящее чудо! Богатые господа, у которых работает кухаркой его мать, пригласили Петьку пожить у них на даче. Просто так – отдохнуть! И вот для мальчишки открывается новый, необыкновенный, чудесный мир, невиданный ранее! Сначала Петька попадает на железную дорогу, едет в поезде. Не отходит от окна вагона, потрясённый обилием новых впечатлений. Леса, поля, реки, станции – всего этого никогда не видел маленький дикарь из большого города. Оказывается, мир очень велик и разнообразен, он не ограничивается убогой парикмахерской да ближним затрапезным бульваром с его серыми обитателями.
А на даче чудесная природа вплотную приблизилась к Петьке. Гуляй, где хочешь, впитывай все прелести окрестных мест: ходи в лес, купайся в пруду, лови рыбу, исследуй развалины старого дворца, общайся с новым приятелем-гимназистом. Вроде бы, всё это так естественно для юного человека. Но Петька на протяжении всей его недлинной жизни был лишён таких простых радостей, и оттого не переставал дивиться тому, как, оказывается, чудесна и интересна окружающая действительность. Даже лес, полянки с цветами, высокое небо казались ему теперь живыми, имеющими душу. Вот оно – счастье! Недаром разгладились на лице морщинки, и глаза оживились, перестали быть сонными. Петька из маленького старичка вдруг превратился в мальчика – весёлого, живого, любопытного. Вот таким и должно быть детство у каждого!
Но в несправедливо устроенном мире всякая сказка когда-нибудь заканчивается. Всё возвращается на круги своя. И чем эта сказка была чудеснее, тем горше возвращение в унылую реальность. Когда Петька осознал это – отчаянию его не было границ. Внезапно нахлынувшее горе переросло в истерику, но выхода всё равно не было. Свинцово-серая жизнь вновь неумолимо надвигалась на него. И вот «большой жадный город равнодушно поглотил свою маленькую жертву». Петька даже внешне вернулся к своему «старческому» обличью. Но всё равно он стал другим! Он никогда в жизни не забудет эту счастливую летнюю дачу и, более того, будет думать: а почему это мир устроен так несправедливо? Господам – все блага жизни: веселье, танцы в саду, катание на лодке, вкусная еда. А простым людям вроде Петьки и его мамы – тяжёлый малооплачиваемый труд, беспросветная скука, вечная усталость и недоедание. Недаром Петькин товарищ по несчастью Николка слушал заворожённо рассказы о даче – о том, «чего не бывает, чего никто не видел никогда» и говорил странные слова: «Вот черти! Чтоб им повылазило!». Это о них, о господах, что присвоили себе единоличное право на достойную человеческую жизнь. А ведь каждый человек в этом мире всё-таки рождён для счастья!
И печальнее всего оказывается то, что рассказ этот актуален и в наше время…