Каждого человека, начиная с самого раннего возраста, отличает любопытство - естественное стремление познать окружающий мир. «Любопытство сродно человеку и просвещенному, и дикому», - утверждал выдающийся русский историк и писатель Н. М. Карамзин (1766 - 1826). С возрастом неосознанное любопытство постепенно перерастает в осознанное желание познать законы, которые управляют природой, научиться применять их в своей трудовой деятельности, предвидя возможные ее последствия. Законы природы и способы их применения отражают концентрированный опыт человечества. Опираясь на него, человек способен защитить себя от ошибок, и ему легче достичь желаемых целей. Концентрированный опыт человечества лежит в основе любого образовательного процесса. Естествознание - наука о явлениях и законах природы. Современное естествознание включает множество естественнонаучных отраслей: физику, химию, биологию, физическую химию, биофизику, биохимию, геохимию и др. Оно охватывает широкий спектр вопросов о разнообразных свойствах объектов природы, которую можно рассматривать как единое целое. Важнейшие достижения естествознания составляют фундаментальную базу современных наукоемких технологий, на основе которых производится разнообразная продукция, в том числе и товары повседневного спроса.

Для того чтобы знать, какой ценой дается такая продукция - важнейшая составляющая экономики, каковы перспективы развития современных технологий, тесно связанных с экономическими, социальными и политическими проблемами, нужны фундаментальные знания о природе - естественнонаучные знания. В наше время естественнонаучные знания превратились в сферу активных действий и представляют собой базовый ресурс экономики, по своей значимости превосходящий материальные ресурсы: капитал, землю, рабочую силу и т.п. Естественнонаучные знания и основанные на них современные технологии формируют новый образ жизни, и высокообразованный человек не может дистанцироваться от фундаментальных знаний об окружающем мире, не рискуя оказаться беспомощным в профессиональной деятельности. Если излагать подробно естественнонаучные знания, накопленные во всех отраслях естествознания, то получится огромный фолиант, может быть, и нужный, но мало полезный даже для специалистов естественнонаучного профиля, не говоря уже о специалистах гуманитарных и социально-экономических направлений.

Задача изложения усложняется еще и тем, что его форма должна быть доступной для студентов, чья будущая профессиональная деятельность не имеет прямого отношения к естествознанию. Для решения этой довольно сложной задачи нужен обобщающий философский принцип. Сущность его заключается в изложении естественнонаучных знаний в рамках концепций - основополагающих идей и системного подхода. Концептуальный принцип позволяет получить фундаментальные, комплексные знания о природе, а на их основе более глубоко изучить узкоспециализированные дисциплины.

Современные средства естествознания дают возможность исследовать многие сложнейшие процессы на уровне атомных ядер, атомов, молекул, клеток, а затем и синтезировать ранее не существовавшие в природе вещества с необычными свойствами, а из них производить новые материалы для различных машин, устройств, изделий и т. п. Кроме того, благодаря таким исследованиям выращиваются высокоурожайные культурные растения, разрабатываются высокоэффективные средства лечения болезней и т.д. Любое перспективное направление деятельности человека прямо или косвенно связано с новой материальной базой и новыми технологиями, и знание их естественнонаучной сущности - залог успеха. Без фундаментальных знаний о природе может сложиться ошибочное общественное мнение, приводящее к необъективному решению, как это случилось, например, при необоснованном объявлении временного (1975 - 1985 гг.) моратория на генную инженерию. Следовательно, естественнонаучные знания нужны не только высококвалифицированным специалистам, но и любому образованному человеку вне зависимости от сферы его деятельности.

Соотношение науки и других видов духовной деятельности (искусства, философии, религии)

Физика - основа естественных наук. Огромное ветвистое древо естествознания медленно произрастало из натурфилософии - философии природы, представляющей собой умозрительное истолкование природных явлений и процессов. Натурфилософия зарождалась в VI - Vв.в. до н. э. в древней Греции и была, по существу, первой исторической формой философии, которая носила стихийно-материалистический характер. Ее основоположники - крупные мыслители древности: Фалес, Анаксимандр, Анаксимен, Гераклит Эфесский, Диоген Аполлонийский и др. - руководствовались идеями о единстве сущего, происхождении всех вещей из некоторого первоначала (воды, воздуха, огня) и о всеобщей одушевленности материи. Наряду с умозрительными и в определенной степени фантастическими представлениями натурфилософия содержала глубокие идеи диалектической трактовки природных явлений.

Поступательное развитие экспериментального естествознания привело к постепенному перерастанию натурфилософии в естественнонаучные знания. Таким образом, в недрах натурфилософии зарождалась физика - наука о природе, изучающая простейшие и вместе с тем наиболее общие свойства материального мира. Слово «физика» появилось еще в древние времена и в переводе с греческого означает «природа». Натурфилософское сочинение древнегреческого философа Аристотеля (384 - 322гг. до н.э.), ученика Платона, так и называется «Физика». Аристотель писал: «Наука о природе изучает преимущественно тела и величины, их свойства и виды движений, а кроме того, начала такого рода бытия». Возвращаясь к мысли, изложенной в начале, можно сказать: натурфилософия породила физику.

Однако так же определенно можно утверждать и другое: физика выросла из потребностей техники (например, развитие механики у древних греков было вызвано запросами строительной и военной техники того времени). Техника, в свою очередь, определяет направление физических исследований (так, задача создания наиболее экономичных тепловых двигателей вызвала бурное развитие термодинамики). С другой стороны, от развития физики зависит технический уровень производства. Физика - основная база для создания наукоемких технологий и новых технических средств производства. Физика тесно связана и с философией. Такие крупные открытия в области физики, как закон сохранения и превращения энергии, второе начало термодинамики, соотношение неопределенностей и другие, являлись и являются ареной острой борьбы между сторонниками разных философских течений. Научные открытия служат реальной почвой для многих философских мыслей.

Изучение открытий и их философское, концептуальное обобщение играют большую роль в формировании естественнонаучного мировоззрения. Мировоззрение, включающее рациональное и иррациональное начала, отличается от науки как целенаправленной познавательной деятельности. Наличие иррациональной составляющей означает, что ограничить мировоззрение определенными рамками невозможно: в частности, нельзя сделать его основой только одну какую-либо философскую систему. История неопровержимо свидетельствует, что любая попытка осуществить такое ограничение (например, признать только материализм в качестве универсального миропонимания, способного заменить религию) кончилась неудачей. Вместе с тем, полностью сводить религию к иррациональному, было бы ошибкой, поскольку она немыслима без рациональных объяснений, лежащих в основе теологии(совокупности религиозных доктрин и учений), которая развивается, как и любая другая наука.

Рациональный подход, таким образом, размывает границу между религией и наукой. Различия между научными и религиозными знаниями российский философ Н. А. Бердяев охарактеризовал так: «Научное знание - это такое знание, для достижения которого человек использует материал опыта и законы логики. Каждый новый элемент знания выводится из предыдущих с той же неизбежностью, с какой поезд проходит станции в указанной на карте последовательности. Ученый находится в «железных тисках» законов природы и логики. Он несвободен. Религиозное знание принципиально отличается тем, что оно ниоткуда не может быть выведено. Оно достигается в результате внезапного внутреннего озарения, как наитие свыше. Если бы существование Бога можно было бы доказать, то религия исчезла бы, поскольку она превратилась в обычное научное знание». Однако несмотря на различия, рациональное начало науки и рациональные объяснения теологии сближают научные и религиозные знания. Рационализация церковной традиции всегда направлена на отстаивание истинного содержания христианской веры от намеренных или случайных ее искажений, а иногда и просто от враждебных нападок.

Структура научного знания

Каждый акт познавательного процесса включает в себя в той или иной степени как наглядно-чувственные, эмпирические, так и абстрактные, теоретические элементы. Каждый акт живого созерцания пронизан мыслью, опосредован понятиями, категориями. Воспринимая какой-либо объект, мы сразу же относим его к определенной категории вещей, процессов. Эмпирическое и теоретическое познание - это единый процесс, характерный для любого естественно-научного исследования на любой его стадии. Важнейшими методами естественно-научного исследования являются наблюдение и эксперимент. Наблюдение - преднамеренное, планомерное восприятие, осуществляемое с целью выявить существенные свойства объекта познания. Наблюдение относится к активной форме деятельности, направленной на определенные объекты и предполагающей формулировку целей и задач. Наблюдение требует специальной подготовки - предварительного ознакомления с материалами, относящимися к объекту будущего наблюдения: с рисунками, фотографиями, описанием предметов, измерение и т.п. Эксперимент - метод, или прием, исследования, с помощью которого объект или воспроизводится искусственно, или ставится в заранее определенные условия. Метод изменения условий, в которых находится исследуемый объект, - это основной метод эксперимента.

Изменение условий позволяет вскрыть причинную зависимость между заданными условиями и характеристиками исследуемого объекта и одновременно обнаружить те новые свойства объекта, которые не проявляются непосредственно в обычных условиях, проследить характер изменения наблюдаемых свойств в связи с изменением условий. Эксперимент, таким образом, не сводится к простому наблюдению - он активно вмешивается в реальность, изменяет условия протекания процесса. Эксперимент и наблюдение дают огромное многообразие данных, порой не согласованных между собой и даже противоречивых. Главная задача теоретического мышления - привести полученные данные в стройную систему и создать из них научную картину мира, лишенную логического противоречия. Важной формой теоретического мышления является гипотеза - предположение, исходящее из ряда фактов и допускающее существование объекта, его свойств, определенных отношений. Гипотеза требует проверки и доказательства, после чего она приобретает характер теории. Теория - система обобщенного знания, объяснения тех или иных сторон окружающего мира. Эмпирическое познание констатирует, как происходит событие. Теоретическое познание отвечает на вопрос, почему оно проистекает именно таким образом. Эмпирическое познание ограничивается описанием, фиксацией результатов наблюдения и эксперимента с помощью соответствующих средств записи информации, таблиц, схем, графиков, количественных показателей и т.п.

Описание фиксирует и организует факты, дает их качественную и количественную характеристику, вводит факты в систему выработанных в данной науке понятий, категорий, подготавливает фактический материал для объяснения. Теоретическое познание - это прежде всего объяснение причины явлений. Это предполагает выяснение внутренних противоречий вещей, предсказание вероятного и необходимого наступления событий и тенденции их развития. Каждый изучаемый объект характеризуется множеством свойств и связан множеством нитей с другими объектами. В процессе естественно-научного познания возникает необходимость сконцентрировать внимание на одной какой-либо стороне или свойстве изучаемого объекта и отвлечься от ряда других его качеств или свойств. Абстрагирование - мысленное выделение какого-либо предмета, в отвлечении от его связей с другими предметами, какого-либо свойства предмета в отвлечении от других его свойств, какого-либо отношения предметов в отвлечении от самих предметов. Абстрагирование - это движение мысли вглубь предмета, выделение его существенных элементов. Важным приемом естественнонаучного познания мира является идеализация как специфический вид абстрагирования.

Идеализация - это мыслительное образование абстрактных объектов, не существующих и не осуществимых в действительности, но для которых имеются прообразы в реальном мире. Идеализация - это процесс образования понятий, реальные прототипы которых могут быть указаны лишь с той или иной степенью приближения. Примеры идеализированных понятий: «точка», т.е. объект, который не имеет ни длины, ни высоты, ни ширины; «прямая линия», «окружность», «точечный электрический заряд», «идеальный газ», «абсолютно черное тело» и др. Введение в естественнонаучный процесс исследования идеализированных объектов позволяет осуществить построение абстрактных схем реальных процессов, что необходимо для более глубокого проникновения в закономерности их протекания. Аналогия как метод чаще всего применяется в теории подобия, на которой основано моделирование. В современной науке и технике все большее распространение получает метод моделирования, сущность которого заключается в воспроизведении свойств объекта познания на специально устроенном его аналоге - модели. Если модель имеет с оригиналом одинаковую физическую природу, то мы имеем дело с физическим моделированием. Модель может строиться по принципу математического моделирования, если она имеет иную природу, но ее функционирование описывается системой уравнений, тождественной той, которая описывает изучаемый оригинал. В качестве метода естественнонаучного исследования индукцию можно определить как процесс выведения общего положения из наблюдения ряда частных единичных фактов. Обычно различают два основных вида индукции: полную и неполную.

Полная индукция - вывод какого-либо общего суждения о всех объектах некоторого множества на основании рассмотрения каждого объекта данного множества. Сфера применения такой индукции ограничена объектами, число которых конечно. На практике чаще применяется форма индукции, которая предполагает вывод обо всех объектах множества на основании познания лишь части объектов. Такие выводы неполной индукции часто носят вероятностный характер. Неполная индукция, основанная на экспериментальных исследованиях и включающая теоретическое обоснование, способна давать достоверное заключение. Она называется научной индукцией. Дедукция - это процесс аналитического рассуждения от общего к частному или менее общему. Началом (посылками) дедукции являются аксиомы, постулаты или просто гипотезы, имеющие характер общих утверждений, а концом - следствия из посылок, теорем. Если посылки дедукции истинны, то истинны и ее следствия. Дедукция - основное средство доказательства. Применение дедукции позволяет вывести из очевидных истин знания, которые уже не могут с непосредственной ясностью постигаться нашим умом, однако представляются в силу самого способа их получения вполне обоснованными и тем самым достоверными. Дедукция, проводящаяся по строгим правилам, не может приводить к заблуждениям.



Федеральное агентство по образованию

ГУО ВПО Российский государственный профессионально –

педагогический университет

Институт экономики и управления

Контрольная работа

по курсу «Культурологи»

по теме: «Культура и наука»

Выполнил: студента гр. Бр – 315 с ЭУ м

Шестакова В.В.

Проверил: _________________________

г. Екатеринбург

ВВЕДЕНИЕ

1. КУЛЬТУРА: ОПРЕДЕЛЕНИЕ И СМЫСЛ

1.1. Культура как деятельность

1.2. Разные значения понятия “культура

1.3. Структура культуры

2. МЕСТО НАУКИ В СИСТЕМЕ КУЛЬТУРЫ

2.1. Специфика науки

2.2. Становление науки

2.3. Институализация науки

2.4. Наука и техника

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

“Культура” в современном гуманитарном знании - открытая категория . В самом широком смысле Культура понимается как оппозиция Природе. Природа и Культура соотносятся как “естественное” и “искусственное”. По мысли известного американского социолога русского происхождения Питирима Сорокина (1889 - 1968) культура есть “над­при­родное” явление. Наука, возникающая из естественной культурной потребности человека познать окружающую действительность, становится одним из самых эффективных механизмов “выхода человека” из мира естественного в мир искусственный (т.е. культурный) или преобразования мира естественного в соответствии со своими потребностями в культурную реальность.

1. Культура как деятельность

Категория “культура” обозначает содержание общественной жизни и деятельности людей, представляющие собой биологически ненаследуемые, искусственные, созданные людьми объекты (артефакты). Под культурой понимается организованные совокупности материальных объектов, идей и образов; технологий их изготовления и оперирования ими; устойчивых связей между людьми и способов их регулирования; оценочных критериев, имеющихся в обществе. Это созданная самими людьми искусственная среда существования и самореализации, источник регулирования социального взаимодействия и поведения.”

Таким образом, культуру можно представить в единстве трёх её неразрывно связанных аспектов: способов социокультурной деятельности человека, результатов этой деятельности и степени развитости личности.

Социокультурная деятельность человека включает в себя экономическую, политическую, художественную, религиозную, научную, нравственную, правовую, технико-промыш­ленную, коммуникативную, экологическую и т.д. Эти виды деятельности присущи всем культурам во все времена. Однако формы и способы социокультурной деятельности неодинаковы в различных культурах и культурных эпохах (технический уровень культур древних цивилизаций, античности, средневековья, современности; виды транспорта, способы обработки металла, технология изготовления одежды и т.д.). В этом смысле культура выступает как система внебиологических обретённых и внебиологических наследуемых форм человеческой деятельности, совершенствующихся в социокультурном процессе.

Технологический аспект культуры занимает в ней значительное место. В зависимости от типов объектов, на создание которых они направлены, технологии подразделяются, во-первых, на продуцирующие и транслирующие символы, во-вторых, на созидающие физические объекты, и, в-третьих, на организующие системы социального взаимодействия.

В ходе совершенствования способов деятельности идёт становление, функционирование и развитие человеческой личности . Причём, личность одновременно выступает, во-первых, объектом культурного воздействия, то есть усваивает культуру в процессе своей деятельности; во-вторых, субъектом культурного творчества, так как в той или иной форме включена в процесс созидания культуры; и, в-третьих, личность является носителем и выразителем культурных ценностей, поскольку её жизнедеятельность развёртывается в определённой культурной среде.

Материальные и духовные результаты социокультурной деятельности выступают не только как определённые достижения (ценности), но и как негативные последствия этой деятельности (экологические катастрофы, геноцид, военные бедствия и т.п.). История культуры - это история не только приобретений, но и потерь. В культуре представлены как прогрессивные, так и реакционные явления. Более того, основания оценки со временем меняются, а сами ценности девальвируются.

Результаты человеческой деятельности проявляются как в специализированных областях культуры, где аккумулируются, накапливаются конкретные ценности, так и на уровне обыденной культуры, культуры повседневности. Можно сказать, что бытие культуры реализуется как бы в двух планах: высоком, специальном, элитарном, и обыденном, повседневном, массовом. Культура человечества проявляет себя в единстве и многообразии. Различие когда-либо существовавших и существующих сегодня культур обусловлены, в частности, пространственно-временными характеристиками, которые порождают разнообразие жизненных форм отдельных народов.

1.2. Разные значения понятия “культура ”

Понятие культуры может употребляться в нескольких значениях. Во-первых, оно может служить для обозначения какой-либо конкретной культурно -исторической общности , характеризуемой определёнными пространственно-времен­ными параметрами (первобытная культура, культура Древнего Египта, культура Возрождения, культура Средней Азии и т.п.). Во-вторых, термин культура используется для обозначения специфики жизненных форм отдельных народов (этнические культуры). В-третьих, под культурой может пониматься некоторое обобщение, модель , построенная по определённому принципу. Культурные модели создаются исследователями как некие идеальные типы в целях более глубокого изучения культуры на основе обобщения исторического материала, выявления форм жизнедеятельности культуры и её элементов. Они часто применяются при классификации культур. В таком смысле термин культура использовался Я.Бахофеном, Н.Я.Данилевским, О.Шпенг­лером, М.Вебером, А.Тойнби, П.Сорокиным и др. Культурные модели могут создаваться не только на уровне целого, но и на уровне элементов: политическая культура, правовая культура, художественная культура, профессиональная культура и т.п.

Мы можем говорить о целостности культуры в том смысле, что она есть явление чисто человеческое, то есть развивающееся вместе с человеком и благодаря его творческим усилиям. Люди, именно потому, что они люди, во все времена и, несмотря на все различия природно-географической среды ставят перед собой одни и те же вопросы, пытаются решить одни и те же задачи, обустраивая свою жизнь на Земле. Раскрытие тайн природы, поиски смысла жизни, творческие порывы, стремление к гармонии человеческих взаимоотношений, общие для всех времён и народов, - вот далеко не полный перечень тех оснований, на которых базируется целостность культуры и единство мирового социокультурного процесса.

В ходе этого процесса происходят изменения в самой культуре. Её ценностная основа обновляется, становится более гибкой, формируются новые смыслы и образы, развивается язык и т.п. С течением времени изменяются источники культуры, они осознаются каждым новым поколением как более глубокие и древние, сакрализуются, то есть освящаются религиозной традицией , сохраняется их преемственность.

Кроме того, c течением времени внутри культуры происходит дифференциация, в результате возникают её отдельные сферы, требующие новых средств самовыражения, нового духовного и практического опыта. Так родилась живопись, музыка, театр, архитектура, философия, наука. Сегодня мы тоже становимся свидетелями дифференциации культуры: рождаются новые виды искусства - голография, светомузыка, компьютерная графика; появляются новые отрасли научного знания.

В этом смысле культура выступает в качестве механизма последовательной выработки, закрепления и трансляции ценностей , как баланс сочетания непрекращающейся модернизации с предельно высокой степенью преемственности. Причём, сохранение есть непреложный закон цивилизованности, обуславливающий естественно-историчность человеческой деятельности.

Культура - это явление, органичное жизни человечества, её смысл определяется творческими усилиями человека по созданию “нового мира”, “второй природы”, или, как считал русский учёный Владимир Иванович Вернадский (1863 - 1945), “ноосферы”, то есть сферы человеческой мысли и разума, неподвластных тлению и смерти.

1.3. Структура культуры

В соответствии с современными представлениями можно обрисовать следующую структуру культуры.

В едином поле культуры выделяются два уровня: специализированный и обыденный. Специализированный уровень подразделяется на кумулятивный (где сосредотачивается, накапливается профессиональный социокультурный опыт, аккумулируются ценности социума), и трансляционный. Исходя из антропологической модели человека, на кумулятивном уровне культура выступает как взаимосвязь элементов, каждый из которых есть следствие предрасположенности человека к определённой деятельности. К ним относятся: хозяйственная культура, политическая культура, правовая культура, философская культура, религиозная культура, научно-техническая культура, художественная культура. Каждому из этих элементов на кумулятивном уровне соответствует элемент культуры на обыденном уровне. Они тесным образом взаимосвязаны и влияют друг на друга. Экономической культуре соответствует домашнее хозяйствование, ведение семейного бюджета; политической - нравы и обычаи; правовой - мораль; философии - обыденное мировоззрение; религии - суеверия и предрассудки, народные верования; научно-технической культуре - практические технологии; художественной культуре - обыденная эстетика (народная архитектура, искусство украшения жилища). На трансляционном уровне осуществляется взаимодействие между кумулятивным и обыденным уровнями, это как бы определённые каналы связи, по которым происходит обмен культурной информацией.

ВВЕДЕНИЕ

Культура как феномен древнее и шире науки. Наука по своему происхождению представляет социокультурный организм, созданный человечеством в процессе своего исторического развития. В начале он функционировал в рамках мифологии, религии, философии, искусства, трудовой деятельности, то есть в рамках культуры, понимаемой в широком смысле этого слова. Затем он отделился и стал приобретать свои собственные черты, вырабатывать свои собственные законы, свою собственную культуру.

Современная наука возникла в Европе в период XV-XVII вв. Являясь особой формой познания мира и его преобразования, наука сформировала понимание того, что есть мир, природа, как можно и должно человеку относится к ним. Основными чертами научного мировоззрения в отличие от мифологического, религиозного, эстетического и т.д. является отношение к природе как к совокупности естественных событий и процессов, причинно обусловленных, протекающих без участия в них сил и существ, не поддающихся математической формализации.

Люди не всегда так воспринимали природу - античность и средние века “одухотворяли” ее, населяя множеством существ, действующих по своей воле и желанию (Посейдон, Зевс, Перун и т.д.), а, следовательно, непредсказуемых. Поэтому неверно думать, что представления о природе как о механизме, о ее законообразности, о господстве в ней причинности физически-механического свойства есть результат отражения в познании природы, как она есть сама по себе. Если бы это было так, люди во все времена, во всех культурах имели бы одну и ту же картину мира - научную, т.е. сходную с той, которая сформировалась в Европе в Новое время.

Чем наука отличается от обыденного сознания? Ведь в своей повседневной жизни люди также изучают природу и процессы, происходящие в ней. Наука, в отличие от обыденного познания, ориентируется на поиск сущности, истины, т.е. того, что не лежит на поверхности явлений и процессов, не дано непосредственно чувствам, более того, скрыто от них. Проникнуть в сущность вещей нельзя путем простого наблюдения, обобщения фактов и т.д. Необходимы специальные процедуры трансформации реальных объектов в идеальные, существующие только в мысли. Например, в природе нет абсолютно черного тела, матеральной точки. И то, и другое есть идеальные объекты, т.е. объекты, “сконструированные” мыслью и приспособленные ею же для своей специфической деятельности. Способность мышления работать с идеальными моделями была открыта еще в Древней Греции. Мир идеальных конструкций - это теоретический мир. Его преобразовывают, с ним работают только в мысли и при помощи мысли. Например, можно в мысли представить, что существует мир, в котором сопротивление, возникающее при трении поверхности одного тела о поверхность другого стало бесконечно малым. Сконструировав такой мир, затем можно установить законы, которые будут в нем действовать. Именно теоретически, т.е. мысленно, сконструировав такой идеальный мир, Г.Галилей открыл известный нам закон инерции. Любая наука, таким образом, осуществляется через мыслительную (рациональную) деятельность.

Определение науки

Наука исключительно сложное, многоаспектное и многоуровневое явление. Существует множество определений науки, раскрывающих содержание этого термина:

Формы человеческих знаний, составная часть духовной культуры общества;

Особая сфера целенаправленной человеческой деятельности, которая включает ученых, с их знаниями и способностями, научными учреждениями и имеет задачей исследование на основе определенных методов познания объективных законов развития природы, общества и мышления для предвидения и преобразования действительности в интересах общества;

Система понятий о явлениях и законах действительности;

Система всех проверенных практикой знаний, которые являются общим продуктом развития общества;

Определенный вид общественной деятельности людей, который сформировался в процессе исторического развития и направлен на познание законов действительности в интересах практики;

Форма общественного сознания, отображения действительности в общественном сознании;

Итоговый опыт человечества в концентрированном виде, элементы духовной культуры всего человечества, многих исторических эпох и классов, а также способ предвидения и активного осмысления с подошью теоретического анализа явлений объективной реальности для последующего использования полученных результатов в практике;

Система знаний, в которой мировоззренческие, философские, основания и выводы являются неотъемлемым обязательным элементом.

Все приведенные определения науки свидетельствуют о ее важнейшей роли в культуре, как уже говорилось становление науки в рамках культуры, процесс длительный и сложный. Проследим его основные этапы.

Взаимоотношения человека и природы двойственно: с одной стороны, он является ее частью, а с другой, человек противостоит природе как уникальное существо, способное постигать принципы самого себя и природы. В истории человечества явно прослеживается эволюция от “включающего” понимание природы к “противополагающему”.

Происхождение науки, основные черты европейского научного мышления.

Антропогенез и отчуждение человека от природы - процессы взаимосвязанные. Их существенным этапом было появление сознания. Сознание противопоставило человека окружающему миру и объективно и субъективно. И именно субъективное (самоосознанное) противопоставление человека природе выступило рубежом во взаимоотношении ЧЕЛОВЕК-МИР.

Для архаической модели мироздания свойственно восприятие мира как целостного, - системы взаимосвязанных взаимозависимых, взаимообусловленных явлений и процессов, причем эти взаимосвязи скорее чувственны, чем рациональны. Мир находится в зыбком равновесии, нарушение которого, навевает последствия самые катастрофические. Оттого любое человеческое действие требует как бы уравновешивающего его (компенсирующего) противодействия. Это, в частности, отражено в необходимости определенных магических действий, сопровождающих любой этап жизнедеятельности первобытных сообществ.

В архаических культурах человек понимается буквально как часть великого природного организма, мыслимого как живой и божественный. Глубокое единство человека и природы находит отражение в мифах, ритуалах, которые выступают символической попыткой человека обозначит общность с природой. Наука здесь в принципе невозможна, поскольку технология определяется как “технология случая” (Х.Ортега-и-Гассет).

Появление ремесленной техники, зачатков науки меняет отношение человека к природе. Социальные потребности стимулируют возникновение астрономии, геодезии, других направлений изучения природы, основанных на количественных методах. Однако в догреческих культурах наука все еще тесно переплетена с мифом, не поднимается до критического осмысления действительности. Лишь в рамках древнегреческой софистики (Протагор, Продик, Гиппий и др.) миф подвергся радикальной критике, - было достигнуто понимание, что все должно находить себе оправдание в Логосе.

В своем начале философия, отмечал В.С.Библер, есть критика мифа. Философия критикует не частности: она вся есть “культура сомнения” и в существующей логике и в самих критериях истинности. Философия оказывает существенное влияние на формирование нового принципа миропонимания - рациональности. Так рождается дискурсивный научный метод. Уже Платон, выявляя гносеологическую специфику знания в отличие от субъективной убежденности типа мнения, объявлял условия первого рациональными, а условия второго - чувственными. Так, пожалуй, вепревые, возникло понимание различий научной (“идеационной”) и ненаучной (“ощущаемой”) истины.

Однако сходство некоторых построений современной науки с античными не дает основания полагать, что наука возникает в этот период. В античном представлении твердо сохранялось различие сакрального и мирского, математические методы изучения природы применялись спорадически (в основном в астрономии), отсутствовал систематический эксперимент. Это и определило тот факт, что наука и техника в Древней Греции не оказывали друг на друга существенного воздействия - развивались параллельно. Фигура легендарного Архимеда представляет собой то исключение, которое только подтверждает правильность приведенного тезиса. В отличие от последующей науки, которая заменила субстанцию функцией, греческая метафизика (в лице Платона и Аристотеля) предметом изучения полагала всеобщее, проявляющееся в конкретном. Античность не противопоставляла Природу человеку, в отличие от декартовского понимания природы Нового времени, диалектически противопоставляющее мысль и материю.

Предпосыллками классической европейской науки выступают Христианство и картезианская (идущая от Декарта) философия. Христианский монотеизм (единобожие) позволил превратить веру в систему постоянных природных законом. Причем, никакой другой вид монотеизма, кроме христианского, не мог создать современную новоевропейскую науку, поскольку ни одна другая религия не является столь антропоцентричной. Отводя человеку центральное место, утверждая, что однажды Бог стал человеком, христианство стимулировала и инверсию: человек не только может, но и должен превратиться в Бога. Для Нового времени такая подмена Бога человеком стала весьма распространенной. Уже в философии Николая Кузанского (XV в. Германия) , проводится мысль, что создавая, человек подражает божественному акту творения, и, если, у Кузанца речь идет о создании математических сущностей, то в дальнейшем полагалось, что не только мир математических сущностей, но и мир природы, также созидается человеком. Принцип verum-factum (верю фактам) стимулировал понимание того, что эксперементируя, человек сам как бы творит природы.

Если для ранней античности характерна поэтизация природы, то уже для античности древней все более безразличное отношение, даже высокомерное отношение к ней. По мнению, А.И.Герцена средневековая схоластика настолько презирала природу, что не могла заняться ее изучением. “Схоласты считали природу подлой рабой, готовой исполнять своевольную прихоть человека, потворствовать всем нечистым побуждениям, отрывать от высшей жизни, и, в то же время, они боялись ее тайного демонического влияния... Ученые занятия в это время получили характер чисто книжный, которого они в Древнем мире не имели: кто хотел знать, открывал книгу, от жизни же и от природы отворачивался.”

Когда идея о независимом от человека мире вещей и познании законов этого мира, - тогда, и не ранее конституируется и наука, которая становится господствующей формой знаний и поныне. Она рождается в лоне европейского рационализма Нового времени, как уже говорилось выше. Основные принципы новоевропейского активизма прослеживаются уже в философии Р.Бэкона (XIII в.). “Новый Органон”(Ф.Бэкон, XVII в.) и Реформация подготовили ту почву, на которой активизм постепенно становится ведущей формой западноевропейской мысли. Причем область религии также не составляет здесь исключения: проникновение активизма обнаруживает себя и в протестантском богословии и протестантской этики. В отличие от восточной традиции, исходящей из мистико-созерцательного представления о человеке как о сосуде Бога, протестантизм полагает человека орудием божественного промысла, при этом, особо акцентируя рациональность и гражданское состояние личности. “Тем самым протестантизм вырвал человека из представлений католического вероучения об органической связи личности с существующим порядком вещей и положил начало новому мировоззрению”.

В Новое время отношение ЧЕЛОВЕК-ПРИРОДА, трансформируется в отношение СУБЪЕКТ-ОБЪЕКТ. Отныне человек представляется как познающее и действующее начало (субъект), а природа - как объект, подлежащий познанию и использованию. Активистский утилитаризм полагает, что с появлением человека природа распадается на субъект и объект, которые одновременно и разделены и связаны посредство инструментальной деятельности. С этого момента движение мысли осуществляется “в колее дифференциации с разложением деятельности на предмет и метод, мира res extensa и res cogitans целого - на основания с описанием функций и поведения исходно - элементарных единиц”. Философия Декарта по сути дела явилась радикальной абсолютизацией субъективности, где субъективность через рефлексию вычленяет себя из мира. Именно картезианское учение и основанное на нем, и вытекающее из него отношение к природной действительности во многом определяет нынешнюю ситуацию глобального кризиса человечества, поскольку природа, как res extensa была резко противопоставлена res cogitans.

Необходимо подчеркнуть, что в таком представлении сам человек полагался как граница между res cogitans и res extensa, причем под первым понимается только человеческое сознание. Физическая природа человека причисляется ко второму. Философия Декарта утверждала, что природа вне человека лишена субъективности, по его мнению, и растения, и животные представляют собой некие машины, не обладающие внутренним миром.

Именно такое понимание отношения человека и природы предопределило успехи современного естествознания, ибо отметало этические сомнения по поводу опытов над животными. Но еще более значимым представляется тот факт, что во вне человеческой природы перестали предполагать наличие математически неисчерпаемого остатка субъективной душевной жизни, которая пребывает в сфере качества, а потому не поддается количественному анализу. М.Хайдеггер отмечал в этой связи:”Естественно-научный способ представления исследует природу, как поддающуюся расчету систему сил. Современная физика не потому экспериментальная наука, что применяет приборы, для установления фактов о природе, а, наоборот: поскольку физика, причем уже в качестве чистой теории заставляет природу представлять себя как расчетно предсказуемую систему сил, постольку ставится эксперимент, а именно, для установления того, дает ли и как дает о себе знать представленная таким образом природа”.

Один из основных признаков научного знания - подчинение качества количеству прослеживается уже в картезианской идее. Новое время преодолевает эмоциональное отношение человека к природе и превращает последнюю в математизируемую res extensa. Независимо от мировоззренческих установок ученого классическая наука мыслит материалистически, поскольку полагает материальный мир вещей независимым от человека. Логика науки и новоевропейского “здравого смысла” объясняет единое через многое, сводит временные отношения к пространственным, процесс к структуре, цель к функциям. А это есть не что иное, как материалистическая логика.

Отражая мир в его материальности и развитии, наука образует единую взаимосвязанную, развивающуюся систему знаний о его законах. Вместе с тем она разделяется на множество отраслей знания (частных наук), которые различаются между собой тем, какую сторону действительности они изучают. По предмету и методу познания можно выделить науки о природе - естествознание и обществе - обществознание (гуманитарные, социальные науки), о познании, мышлении - (гносеология, логика и др.) Отдельную группу составляют технические науки. В свою очередь каждая группа наук может быть подвергнута более подробному членению.

Наука как социальный институт

В ходе этого процесса, во-первых, формируется социальный институт науки с присущей ему системой ценностей и норм, и, во-вторых, в том или ином виде устанавливается соответствие между этой системой и нормативно-ценностной системой культуры. Соответствие это, вообще говоря, никогда не бывает полным, так что всегда возникают институциональные напряжения и конфликты между наукой и обществом (которые могут выражаться, например, в том, что господствующие в обществе культурные ценности делают запретными некоторые направления исследований, осуществимые с точки зрения имеющегося научного потенциала). В то же время невозможна ситуация открытых и непримиримых противоречий между двумя этими системами норм и ценностей, Социальный институт науки просто не сформируется и не может существовать в такой культуре, ценностное ядро которой несовместимо со специфическими ценностями науки.

Из сказанного следует, что серьезное изменение фундаментальных ценностей культуры не может не сказываться на нормативно-ценностных структурах науки (как, впрочем, и любого другого социокультурного института). Эти структуры также подвергаются изменениям, направление и характер которых зависят не только от ценностного ядра культуры, но и от ранее сформировавшихся ценностей и норм науки.

Словом, изменения в науке - явление не исключительное, а, скорее, наоборот, это нечто вполне обычное. Надо учитывать то обстоятельство, что наука по историческим меркам- довольно молодой социальный институт, к тому же институт, в качестве одной из ключевых ценностей которого выступает непрерывное обновление. Нормативным требованием и внутренним мотивом деятельности ученого является создание нового знания, поиск новых проблем и решений, новых методов. Уже в силу этого конфликты между наукой и обществом сами по себе представляются нормой и потому задача состоит не в том, чтобы не допускать таких конфликтов, а в создании механизмов, позволяющих их контролировать, удерживать в определенных рамках. Это предполагает известную степень гибкости нормативно-ценностных структур той культуры, в которой существует и развивается социальный институт науки.

ПРОТИВОРЕЧИЕ НАУКИ И КУЛЬТУРЫ

НТП и развитие личности.

По мере осознания несоразмерности научно-технического прогресса и дальнейшего развития личности, нарастают пессимистические взгляды на мир, критические ноты в отношении достижений науки и техники. По-видимому, как отмечает В.Библер, “разозленные, что нельзя сводить разум к познающему разуму, - в ХХ веке это становится все более очевидным, - мы отказываемся от разума вообще, бросаясь в какие-то чисто экзистенциальные, иррациональные, экстазные утопии”. Происходящие в массовом сознании изменения напоминают движения большого маятника, кочнувшегося от высоко поднятой отметки “знание - сила” к прямо противоположной черте - “интеллект болен”. При этом довольно часто пытаются обосновать прямую обусловленность кризиса человечества кризисом науки, ориентированной в основном на материальные ценности, а не на смысложизненную проблематику. Так, в философии французского экзистенциализма научно-технический прогресс был развенчан как противостоящий самоценности личности, а в философии Э.Гуссерля - поставлен вопрос о кризисе самой науки.

В работе “Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология” Гуссерль отмечал, что в отличие от эпохи возрождения современные науки, замкнувшись на рассмотрении проблем, не относящихся к гуманистическим ценностям человеческой культуры, утратили главное, а именно, свою мировоззренческую основу. Критика Гуссерля была направлена в первую очередь против позитивизма, обосновавшего необходимсть строгого поиска научной истины, отстраненной от смысложизненных проблем.

Под влиянием методологии позитивизма, философия оказалась неспособной к решению одной из основных своих задач, а именно, к осмыслению и привнесению в науку гуманистических культурных ценностей. Это привело к забвению жизненного мира культуры как смыслового фундамента науки, в результате чего современный ученый концентрирует внимание исключительно на корреляцию между предметами, игнорируя собственные субъектно-смысловые связи с ними.

Абсолютизация позитивизма, чистой науки, в конечном итоге оборачивается утратой понимания человеком своего предназначения в мире, своей сущности как субъекта истории и культуры. С этим и связано пессимистическое мировосприятие, свидетельствующее, по мнению Гуссерля, о кризисе “европейских наук” и “европейского человечества”. Таким образом, из духовности западной цивилизации выхолащиваются гуманистические идеалы, ценности, поставляемые ей философией; “европейские науки” превращаются в инструментарий, лишенный ответственности за судьбы человечества.

Реализуясь в технике, наука, безусловно, выступает мощнейшим инструментом овладения вещной проекцией мира. Однако вытесняя, отодвигая на периферию другие формы освоения действительности, секуляризируя религию, наука претендует на всеобщность и тем самым выходит за рамки вещных отношений.

Абсолютизация науки ограничивает мышление, инициирует Homo scientificus (человек научный), который начинает относится к миру исключительно как к миру манипулируемых, утилизируемых объектов. Кредо Базарова: “Природа не храм, а мастерская. Человек в ней - работник”, - основной девиз целой исторической эпохи. “Возрастающая интеллектуализация и рационализация не означает роста знаний о жизненных условиях, в каких приходится существовать. Она означает нечто иное: люди знают или верят в то, что стоит только захотеть, и в любое время это можно узнать, что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами можно овладеть путем расчета. Последнее, в свою очередь, означает, что мир расколдован.

Радикальные преобразования существа производительной деятельности человека на основе вытеснения живого труда интеллектуализации и рационализации жизни, происходили в процессе превращения науки в непосредственную технологическую силу. Если ранее, производство материальных благ отличалось рутинностью, наука воздействовала лишь на его вещные элементы, то сегодня замена механизации автоматизацией, освободив человека от роли агента технологии, распространила влияние науки и на личные элементы производства. Значение воздействия науки на процесс модернизации технической базы производства гораздо более масштабно и не сводится к простой замене человеческих сил природными. Смысл заключается в перерастании науки в непосредственное “практическое богатство”.

В современную эпоху создание благ зависит уже от функционирующих мощностей, а не от живого труда. Сегодня можно констатировать складывание принципиально нового типа взаимодействия науки и производства: производство становится наукоемким, наука индустриальной.

Если в предшествующие эпохи прикладная направленность науки проявлялась не системно, находилась в зачаточном состоянии, то, начиная со второй половины XX в., научно-техническая революция проявила себя как переход к интенсивному типу развития посредством рационально-санкционированной индустриализации и социальной модернизации, активной инновационной политики. Как отмечает В.В.Ильин, начиная с 50-х годов ХХ века, “острые общественные потребности конституировали упрочение эффективного энергоемкого машинного производства, функционирующего в ритме перманентной утилизации знания. До этого момента в точном смысле слова наука как сфера социальной занятости действовала обособленно, целенаправленно, не замыкаясь на интересы индустрии, не удовлетворяя ее заказы, запросы”.

Как показали Хоркхаймер и Адорно, в силу изначального “тоталитарного” устремления науки и рациональности вообще, научно-техническая революция выступает как процесс, охватывающий всю науку, а не только ее “прикладные сферы”, всю технику, а не только ее наиболее развитые области, где возможно применение новейших научных открытий, а, кроме того, - всю экономику, все поведение людей - весь мир человеческого сознания и самосознания. По их мнению, НТР ведет предысторию от домифологических времен, в середине ХХ столетия происходит лишь кульминация. НТР представляет универсальный процесс тотального опосредования “просвещенным” разумом всех отношений человека к природе, к самому себе и себе подобным, реализующийся как процесс всеобщей “стерилизации” природы и производства человеком самого себя на подобие гетевского “гомункулуса”. НТР представляется, таким образом, как систематически - целостное явление, исключающее, как несостоятельные, попытки ее фрагментарного рассмотрения, оценки.

Необходимо подчеркнуть противоречивый характер современной научно-технической революции: она знаменует собой завершение естественно-природной эры и начало эры искуственно-технологической, начало нового цивилизационного этапа. Этот этап К.Ясперс образно обозначил как “вторую прометеевскую эпоху”, сравнив ее по значимости и масштабам разворачивающихся преобразований с эпохой “становления основных конститутивных свойств человеческого бытия”, формирования человека “как вида со всеми его привычными склонностями и свойствами”, эпохой, в которой закладывался фундамент человеческого бытия, его сущностная основа, посредством “использования огня и орудий”, “появления речи”, “способов формирующего человека насилия над самим собой” (табу), “образования групп и сообществ” и т.п.

Кроме того, научно-техническая революция делает общества чрезвычайно динамичными системами, стимулируя радикальные изменения социальных связей и форм человеческих коммуникаций. Изменение типа культурных тарнсферов приводят к невиданному ранее расширению информационного пространства, доводя его до планетарных пределов, к диалогу взаимопроникновению и взаимовлиянию культур. В современных индустриальных обществах присутствует ярко выраженный слой инноваций, которые постоянно взламывают, перестраивают культурную традицию, затрудняя тем самым процессы социализации, инкультурации и адаптации человека к перманентно меняющимся условиям и требованиям жизни, обуславливая рост социальной незащищенности людей. Усложнение и интенсификация социокультурной реальности инициируют угрожающие масштабы современного кризиса личности, приводят к социальной напряженности, увеличению численности маргинальный слоев общества.

Культурный смысл технкратизма и технократического мышления.

Компасом для науки должна быть культура, понимаемая и принимаемая не только как прародительница науки, не только как давно прошедшее или наспех созданное сиюминутное, а как бессмертное, т.е. непрерывно воспроизводящееся, свершающееся настоящее. Культура должна пониматься как длящийся процесс, как напряженная связь прошлого настоящего и будущего. Такая напряженная связь может существовать посредством усилий ума, напряженного и вместе с тем свободного сознательного действия, страстей души, соединяющих все три указанных цвета времени в жизненном пространстве личности и социума.

Культура - это язык, объединяющий человечество. Это высказывание принадлежит русскому философу и теологу о. Павлу Флоренскому. Заметим: язык объединяющий человечество, а не ученый мир, являющийся его меньшей частью. Конечно, важнейшая задача науки состоит в создании языка описания той или иной части предметного или социокультурного мира, который с точки зрения свободного ученого, заслуживает внимания. Но ученый адресуется к коллегам, к профессионалам, а не к человечеству. Когда же он меняет адрес, к сожалению, оказывается слишком поздно: Карфаген уже разрушен. Культура - это среда, растящая и питающая личность. Можно ли сказать то же самое о науке, не погрешив против истины? А.Эйнштейн говорил о том, что если из Храма науки удалить карьеристов и прочих малопорядочных людей, этот Храм сильно опустеет. Само по себе занятие наукой автоматически не обеспечивает роста личности: личностью желательно стать до того, как станешь ученым. Это одно из необходимых условий того, чтобы стать настоящим ученым, а не функционером в науке или от науки.

Культура - это производительное существование. Именно производительное, а не разрушительное, конструктивное, а не деструктивное. Недаром в России говорят: “Ломать - не строить”. Поэтому культура - это труд, а ее приобретение труд не меньший. Б.Пастернак, что культура первому встречному в объятия не бросается. В культуре воплощается не только труд, но и дух человеческий, а для науки (особенно прикладной), для техники достаточно таланта, который, как известно, не совпадает с духом. Конечно, в науке и технике, как и в других сферах человеческой деятельности, например, в рыцарстве или монашестве выковываются личности, формируется дух человеческий.

Наука и техника стали сегодня источником многих глобальных проблем современности, до решения которых человечеству еще далеко. К числу таких проблем относят также проблемы культуры и образования. Парадокс состоит в том, что за решением этих проблем человечество вынуждено обращаться к той же науке. Но скорее надо обращаться не к той же, а к другой, лучшей, гуманной, культурной науке. Однако есть ли такая, и если нет, то на каких основаниях ее строить? Пока не очень действенны призывы укреплять связи естественных, технических и гуманитарных наук, включая призыв Ильи Пригожина сделать все науки гуманитарными. Слишком сильны традиции техницизма, толкнувшего науку на путь бездумного и даже безумного познания и изменения мира. Сейчас техноцентристкие ориентации пронизали не только технические и естественные, но даже и гуманитарные науки. Технократическое мышление стало основным инструментом современной науки.

Предысторию техницизма можно проследить от философского понятия платоников о Демиурге к библейской традиции, но собственно как духовный феномен техницизм появляется гораздо позднее. Его основы были заложены в эпоху Возрождения с ее поэтизации человека-творца, совершенствующего божественное мироустройство свой технологической мощью. Новое время реализовало эти принципы в онтологических и антропологических построениях механицизма, а ХХ век - в области социологии и политологии. О неорганичности тезиса пересоздания природы хорошо писал П.В.Палиевский: “И пересоздают, мало заботясь о том, что изрезав это естественное “несовершенство” на функции, его не удается в прежнем живом качестве составить и собрать. Тот, кто думает, что собрать все-таки можно - стоит лишь узнать, “как сделано”, - ошибается: человек (и вообще все природное) не кукла, именно потому, что секрет его изготовления не имеет начала; можно лишь более или менее удачно воспроизвести то, что сейчас известно и узнается, т.е. из внешнего скроить и сшить какое-то подобие растущего изнутри движения; иногда очень близко, до неразличимости изготовить что-нибудь двигающееся, даже говорящее и прочее, имеющее все функции, кроме одной - присутствия в нем всего богатства мира”.

Яркая характеристика техницизма как уподобления действительности комплексу технических устройств дана в статье Г.Синченко, Н.Николаенко, В.Шкарупы “ От техницизма - к экоразуму”. Авторы отмечают, что с психологической точки зрения техницизм фокусирует профессиональную гордость, энтузиазм, “цеховую” сплоченность дипломированных потомков Архимеда и в то же время “несет в себе ген “профессионального кретинизма” априорного пренебрежения и глухоты к альтернативным, да и просто не инженерным нормам и традициям”.

В основе доктрины техницизма лежит положение, что мир спасет инженерная забота “ Бог техницизма - великий инженер. Созданный им мир - земля обетованная для человека-инженера: все он охватывает как предмет или средство инженерного действия, впервые придающего вещам их подлинный смысл... Эволюция этой доктрины была предопределена чудесным превращением работящей Золушки-техники в ослепительную королеву материального обмена”.

Технократическое мышление не является неотъемлемой чертой представителей науки вообще и технического знания в частности. Оно может быть свойственно и политическому деятелю, и представителю искусства, и гуманитарию, и педагогу-предметнику, и воспитателю. Технократическое мышление - это мировоззрение, существенными чертами которого являются примат средства над целью, цели над смыслом и общечеловеческими интересами, смысла над бытием и реальностями современного мира, техники (в том числе и психотезники) над человеком, его ценностями, культурой. Технократическое мышление - это Рассудок, которому чужды Разум и Мудрость. Для технократического мышления не существует категорий нравственности, совести, человеческого переживания и достоинства.

Существенной особенностью технократического мышления является взгляд на человека как на обучаемый, программируемый компонент системы, как на объект самых разнообразных манипуляций, а не как на личность, для которой характерна не только сама деятельность, но и свобода по отношению к возможному пространству деятельностей. Технократическое мышление весьма неплохо программирует присущий ему субъективизм, за которым, в свою очередь, лежать определенные социальные интересы.

Нельзя идентифицировать технократическое мышление с мышлением ученых или техников. Технократическое мышление - это скорее прообраз искусственного интеллекта. Хотя последнего еще нет, технократическое мышление - уже реальность, и есть опасность, что создаваемый на основе его средств искусственный интеллект будет еще страшнее, особенно если он во всей своей стерильности станет прообразом человеческого мышления. Сейчас технократическое мышление утрачивает масштаб, который должен характеризовать любую форму человеческой деятельности, - самого человека, - забывает о том, что человек есть мера всех вещей. Наука и особенно техника возвысились над человеком, перестали быть средством, а стали смыслом и целью. Технократическое мышление, будучи духовно пустым, опустошающе действует на культуру, губит душу ученого, деформирует Дух науки.

Под влиянием современной научно-технической революции ширятся объемы и масштабы целеполагающей деятельности человека, что обуславливает принципиальное изменение реальности: две формы объективного процесса - природа и человеческая активность - постепенно синтезируются, сливаясь в одну. Сегодня стало очевидным, что научно техническая деятельность неуклонно вовлекается в природные циклы, а природа - в процесс научно-технической деятельности. Можно констатировать, что человечество подошло к порогу, за которым предметно-воплощенное знание замещает биосферу ноосферой, миром технических артефактов. “Гигантский мир, созданный человеком, не только ошеломлял нас, но порою производил прямо-таки пугающее впечатление. Гроздья сцепленных друг с другом человеческих и природных систем и подсистем - при всем том разнообразии, которое они приобретали в различных районах, - оказались прямо или косвенно связаны между собой. И сеть их опутала всю планету, заставив ее служить практическим целям. Любое повреждение или нарушение в одной из этих систем может легко перекинуться на другие, приобретая порой эпидемический характер”,

Виновником той катастрофической ситуации, в которой оказалось человечество выступает культивированный новоевропейский тип рациональности. Имеет место скорее иррациональность, чем рациональность человеческих действий, наблюдается технологическая идиотичность и рациональность без разума, безумна рациональность. Несоответствие целевого и ценностного типов рациональности лежит в основе кризисных процессов современной эпохи. Та сила, которой обладает человечество сегодня, и которой оно ранее не располагало, все настойчивее ставит вопрос о приведении в соответствие ценностей и целей социокультурного развития.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, роль науки в культуре оценивается по-разному. С одной стороны наука позволила человеку выйти в космос, совершить “зеленую революцию, накормив многих голодных в развивающихся странах, создала такие мощные усилители человеческого интеллекта, как компьютеры. С другой стороны, следствиями научной деятельности являются Чернобыльская катасрофа, разработка оружия массвого уничтожения и ряд экологических бествий, обрушившися на человека.

На вопрос что же такое наука - благо или зло, - однозначного ответа нет. Наука может быть и тем и другим в зависимости от того, в чьих руках она находится и для достижения каких целей используются ее результаты. Если ее результаты используют компетентные, высоконравственные люди, то наука несет добро. Последствия научной деятельности зависят и от моральных качеств и от их знаний и умений.

Список использованной литературы

1. Библер В. Цивилизация и культура. М.1993.

2. Будов А.И. Протестантизм и православие как формы самосознания в культуре// Постижение культуры. М. РИК. 1995

3. Вебер М. Наука как призвание и профессия.// Мир через культуру. Вып.2, МГТУ, М., 1995.

4. Герцен А.И. Собр.соч. в 30 томах. Т.3. М.,1954.

5. Ильин В.В. Теория познания. Эпистепология. М. МГУ, 1994.

6. Наука в зеркале философии ХХ. М., 1992

Научный прогресс; Когнитивные и социокультурные аспекты. М. 1993.

8. Палиевский П.В. Литература и теория. М. 1979.

9. Печчеи А. Человеческие качества. М. 1980, с.40

10. Синченко Г., Николаенко Н., Шкарупа В. От технитизма к экоразуму. // Alma mater. № 1 1991г

11. Степин В.С., Кузнецова Л.Ф. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. М. 1992.

12. Хайдеггер М. Вопрос о технике. //Хайдеггер М. Время и бытие. М.1993.

13. К. Ясперс. Истоки истории и ее цель. // Смысл и назначение истории. М.1993.

В этой работе мы продолжаем исследования в области метафизики сознания

определенных глобальных его связностей (или эффектов бесконечности),

"физически" закодированных в началах и способах жизни особых органических

целостностей или саморазвивающихся, превращающихся и рефлексивных систем.

В данной части исследования меня интересует способность указанного рода

систем - в силу образной во-ображенности эффектов бесконечности в их

основаниях и началах, телесно-артефактических действий в их воспроизводстве

и устойчивом функционировании, в силу наличия особого "внутреннего знания"

этих систем и "представленности" в них первичной действенности в

пространстве отображений и реализаций, зависимости последних от повторения

усилия (деятельности, "энергии") в индивидуальных локусах систем, и т.д. -

образовывать свои "антиобразы" и "антитела".

Но прежде всего подлежит анализу факт наличия культур в целостных

системах такого рода.

Эта проблема прорезана множеством тропинок, по которым можно было бы

пройти, связывая по ходу дела разные ее аспекты, стороны, возможные

рассечения, абстракции и т.д., но я, естественно, должен выбрать какую-то

одну из них. В качестве сквозной нити я выберу поэтому проблему, которую

можно было бы назвать онтологической, т.е. касающейся того, в каком виде

научное познание задает место и возможности человека в мире, независимом от

человека и человечества, и того, насколько оно само определяется этими

возможностями, реально этим миром допускаемыми и развиваемыми.

На мой взгляд, именно с точки зрения онтологии явственно видны как

различие между наукой и культурой, так и те возможные связи, в какие они

могут вступать друг с другом, в связи, в общем-то напряженные и

драматические, каковыми они являются независимо от каких-либо реальных

культурных кризисов в ту или иную историческую эпоху. Иными словами, я

думаю, что существует не только различие между наукой и культурой, но и

постоянное напряжение между ними, лежащее в самой сути этих двух феноменов и

не привносимое какими-нибудь конкретными драматическими обстоятельствами,

например теми, которые в XX в. принято называть "двукультурием" (Ч.Сноу),

т.е. болезненным разрывом между естественнонаучным знанием, с одной стороны,

и гуманитарной культурой - с другой. Я от этого буду отвлекаться, потому что

в общем это вторичный признак, выводимый из самой той связи, о которой я

хочу говорить.

Суть дела можно кратко сформулировать следующим образом: сама возможность

постановки вопроса о культуре и науке как о различных вещах (что,

безусловно, таит в себе парадокс, поскольку науку ведь мы всегда определяем

как часть культурного достояния) связана, как мне кажется, с различием между

называем наукой, и существованием этих же концептуальных образований или их

В самом деле, каково мыслительное содержание, например, универсальных

физических законов, самым непосредственным образом составляющих суть науки?

Ясно, что оно связано прежде всего с их эмпирической разрешимостью согласно

определенным опытным правилам, не содержащим в себе никаких указаний на их

"культурное" место и время. Это просто следствие того, что формулировка

таких законов не может быть ограничена частным, конкретным (и в этом смысле

Случайным) характером человеческого существа, самого облика человека как

отражающего, познающего и т.д. "устройства". Более того, в своем содержании

физические законы не зависят также от того факта, что те наблюдения, на

основе которых они формулируются, осуществляются на Земле, т.е. в частных

условиях планеты, называемой "Земля". Для этого в науке и существует резкое

разграничение между самими законами и их начальными или граничными

условиями. Наука с самого начала своего возникновения (не только

современная, где эта черта совершенно четко видна, но и античная)

ориентирована, так сказать, космически в своем содержании.

Другими словами, наука, взятая в этом измерении, предполагает не только

универсальность человеческого разума и опыта по отношению к любым обществам

и культурам, но и вообще независимость своих содержаний от частного,

природой на Земле данного вида чувственного и интеллектуального устройства

познающего существа. Не говоря уже о случайности того, в каком обществе и в

какой культуре находится человеческое существо, которое каким-то образом

такие универсальные физические законы формулирует.

Следовательно, мы получаем здесь странную картину по меньшей мере в

следующем смысле. С одной стороны, мы имеем дело с человеческой установкой

их связи, через инварианты и структуры симметрий, через чтения

экспериментальных показаний, отождествляемых со следствиями, выводимыми из

первых, и т.д.) законов и объективной упорядоченности мира, которые

выражаются в терминах и характеристиках, независимых от случайности

исполнения или невыполнения мыслящим существом целого его жизни, от того, в

каком режиме она протекает и воспроизводится как нечто устойчивое и

упорядоченное. А с другой стороны, совершенно несомненно, что указанные

законы (а это - идеал знания), сами существуют в этом режиме актуализации

сознательной жизни, так как являются реальным феноменом жизни определенныx

существ во Вселенной, которые из-за того, что они занимаются теорией, не

перестают быть сами эмпирическим явлением (именно в качестве познающих, а не

психологически), которое в свою очередь должно случиться (или не случиться),

пребыть и состояться (или не состояться), реализуя какое-то условие бытия

как целого (и, можно сказать, даже "в малейшем" мы реализуемся, лишь

реализуя при этом некое бытийное условие). А субъект события (т.е. такого

знания или состояния, о котором можно сказать, что оно случилось, реально

имело место) всегда, как известно, принадлежит определенному обществу,

определенному времени, определенной культуре.

Мы ведь не просто видим через "сущности" мир, но сами должны занимать

место в нем в качестве мыслящих. Не чистый же дух, витающий над миром,

познает! (Яркий свет на понимание культуры бросило бы, видимо, осуществление

анализа того, как и в какой мере сами физические законы допускают

возможность в мире существ, способных открывать и понимать эти законы.)

Знание, следовательно, - не бесплотный мыслительный акт "видения через", а

нечто, обладающее чертами события, существования и, забегая несколько

В этом феноменологическом срезе выступает перед нами проблема наличия

разницы между тем, что мы видим в научном знании в качестве универсального

физического закона, который от нас не зависит и к тому же живет как реальное

явление какой-то своей "естественной жизнью" во Вселенной (поскольку

владеющее им существо - часть ее), и тем, как мы ассимилировали, освоили то,

что мы сами же знаем и можем мысленно наблюдать, и его источники; как мы

владеем всем этим в постоянном воспроизводстве условий и посылок

соответствующего познавательного акта, предполагающем актуализацию и

реализацию определенной организованности самого мыслящего существа во всем

целом его сознательной жизни и в общении с себе подобными. В последнем

проглядывает зависимость, накладывающая определенные ограничения на то, что

мы можем предпринимать и как мы можем поступать в мире в качестве сознающих

и познающих существ. В каком-то смысле человек всегда должен реализовывать

некоторое целое и упорядоченность своей сознательной жизни, чтобы внутри

того, что я назвал плотностью, телесностью, могли высказываться или, если

угодно, случаться, быть замечены, поддаваться усмотрению физические законы.

Отсюда и вырастают культуры, ибо отмеченная реализация не обеспечивается и

не гарантируется естественным, стихийным ходом природных процессов. Эта

зависимость существования истины как явления от того, что происходит с

человеком, с субъектом, как раз и оставляет место для развития культуры как

особого механизма, ибо организация устойчивого воспроизводства

взаимосвязанных единичных опытов восприятия объекта в мире и выбора

проясняющих их понятий не закодирована генетически в каждом экземпляре

человеческого рода, а существенно предполагает общение (или со-общение)

индивидуальных опытов, извлечение опыта из опыта других и создает горизонт

"далекого", совершенно отличный от следования природным склонностям и

инстинктам, заложенным в каждом индивиде. Резюмируя этот ход мысли, скажем в

несколько иных выражениях так: есть различие между самим научным знанием и

той размерностью (всегда конкретной, человеческой и, теперь замечу, -

культурной), в какой мы владеем содержанием этого знания и своими

собственными познавательными силами и их источниками. Вот это последнее, в

отличие от природы, и называется, очевидно, культурой, взятой в данном

случае в отношении к науке. Или это можно выразить и так - наукой как

культурой.

Знание объективно, культура же - субъективна. Она есть субъективная

сторона знания, или способ и технология деятельности, обусловленные

разрешающими возможностями человеческого материала, и, наоборот, как мы

"разрешающих мер" (о последних тогда мы и должны будем говорить как о

культурно-исторических, а не природных продуктах, вводя тем самым понятие

культуры на фоне отличения ее от природы). Такова же она в искусстве и т.п.

Таким образом ясно, что под проблемой "наука и культура" я не имею в виду

внешнюю проблему отношения науки в культуре в целом с ее другими составными

частями - обыденным сознанием, искусством, нравственностью, религией, правом

и т.д., не пытаюсь вписать науку в это целое. Нет, я просто, выбирая

тропинки, выбрал ту, в границах которой рассматриваю саму науку как

культуру, или, если угодно, культуру (а точнее - культурный механизм) в

Повторяю, культурой наука является в той мере, в какой в ее содержании

выражена и репродуцируется способность человека владеть им же достигнутым

знанием универсума и источниками этого знания и воспроизводить их во времени

и пространстве, т.е. в обществе, что предполагает, конечно, определенную

социальную память и определенную систему кодирования. Эта система

кодирования, воспроизводства и трансляции определенных умений, опыта,

знаний, которым дана человеческая мера, вернее, размерность человечески

возможного, система, имеющая прежде всего знаковую природу, и есть культура

в науке, или наука как культура.

Но, определив так науку, мы получили странную вещь. Взятая со стороны

культуры, она похожа на все остальные виды человеческой деятельности (на

искусство, мораль, право и т.д.), которые также ведь должны быть культурой,

происходит сохранение, кодирование и трансляция какого-то опыта и умений,

преобразующих и окультуривающих спонтанные отношения каждого отдельного

индивида к миру и другим индивидам. Но я думаю, что такое отождествление

науки с другими культурными явлениями полезно для нас, а не вредно. В каком

Вдумаемся в следующий простой факт. В науке считается давно установленной

аксиомой, что не существует и не возможна наука уникальных явлений, т.е.

таких, которые не могут быть поставлены в семью подобных же явлений.

Например, язык, который нельзя поставить в языковую семью, не поддается

лингвистическому анализу. А вот феномен самого научного знания мы в нашем

повседневном словоупотреблении тем не менее рассматриваем как уникальный (он

И не искусство, и не мораль, и не право, и т.д.). Но тогда, следовательно,

нельзя построить знание о знании. Каким же образом мы можем претендовать на

то, чтобы иметь научную теорию познания, эпистомологию и т.д.? Ясно, что о

науке можно сказать что-то научное, если мы сможем научный феномен поставить

в качестве равноправного члена в какую-то более широкую семью. А такой более

широкой семьей, безусловно, и является тот способ, каким наука, в ряду

других феноменов культуры, относится к человеческому феномену, как раз с

точки зрения той проблемы, о которой я говорил в самом начале. А именно:

каким образом в зависимости от науки (в зависимости от искусства, феномена

морального сознания, правопорядка - перечисление можно продолжить)

человеческий феномен определяется в космосе и как он в нем множественно

устойчиво воспроизводится в качестве этого особого (т.е. не природой

данного, хотя в природе же объективно наблюдаемого)? Нельзя естественным

образом быть человеком: "к человечному" в нем (включая сюда и "мысль") нет

вынуждения или причинения. Взяв в этом разрезе науку, мы можем получить

дальнейшие определения науки как культуры, относящиеся также и к другим

видам культурной деятельности, но отличающие ее, вместе с ними, от природы

или от натуральных явлений.

Двигаясь по силовым линиям противоречия, которое было сформулировано в

начале (т.е. противоречия между содержанием знания и его существованием), мы

сразу же увидим здесь следующее обстоятельство. Говоря о космической

ситуации, в которую человека ставит наука, о ситуации, которая отличает его

от его частного образа и которую он стремится понять, прорвавшись через этот

образ, мы неминуемо должны подразумевать существование во Вселенной

определенных явлений, процессов, событий, которые, хотя и наблюдаются в ней

физически, тем не менее не имели бы места сами собой, т.е. самодействием

природных сцеплений и законов, без присутствия человека. Ведь колеса во

Вселенной, сами по себе, как натуральное явление, не вращаются, снаряды не

летят, электроны не оставляют следов в камере Вильсона, а человеческие

существа не совершают героических или вообще нравственных поступков,

противоречащих любой природной целесообразности или жизненному инстинкту.

Хотя, повторяю, раз они уже случились, они являются физически наблюдаемым

фактом. То есть в составе Вселенной имеются явления, которые по законам

природы как таковой не происходили бы, но, произойдя, наблюдаются извне

вполне физически и законами природы допускаются. И это - существования, а не

почему-то к сфере долженствования относимые.

Другими словами, существуют особые предметы, которые нельзя, с одной

стороны, свести к чистому "духу", к рассудочным изобретениям ума, а с другой

Дедуцировать их из имеющихся или возможных в будущем физических законов.

По отношению к ним последние не определены полностью и не уникальны. Такого

рода предметы и есть материал культуры. Это - вещи живого сознания, вещи

разума. Культура и в науке, и в других сферах деятельности вырастает из

того, что не могло бы в них произойти по природным законам, но все же как-то

происходит и, произойдя, наблюдается в качестве определенного рода

существований, расширяющих возможности человека и являющихся, при всей

натуральности и материализованности своей формы (язык, инструменты, приборы,

образы произведений искусства, числа, научные модели, личностные исполнения

всего целого жизни в героическом образце и т.п.) лишь органами

воспроизводства человеческой жизни. Маркс в свое время заметил интересную

вещь: приравнивая теорию Дарвина к первой истории "естественной технологии",

т.е. к истории органов как средств производства животными своей жизни, он

считал, что аналогичным образом должна быть создана и история продуктивных

органов общественного человека.

Следовательно, беря научное знание в его отношении к человеческому

феномену и к тем условиям, которые природой не даются, я выделяю прежде

всего то, что делается в мире потому, что сделаться другим путем,

естественным, не может и должно, следовательно, иметь для этого "органы".

Эти предметы или культурогенные явления структурируют, порождают вокруг себя

силовое поле, в котором может происходить то, что само собой в

причинно-следственном сцеплении и последовательном действии природных

механизмов не происходит; например, то состояние, в котором (или из

которого) мы видим в мире универсальный физический закон.

В смысле же последствий для человека, для культурогенеза, это -

человекообразующая роль науки, устойчиво репродуцирующей и поддерживающей во

времени и пространстве нечто случившееся - в качестве возможности понимания

и видения мира - "однажды и впервые" (натурально оно не могло случиться ни в

первый раз, ни повторно). Эту абстракцию, условно говоря феноменологическую,

в которой выделяется существование знания вместе с его содержанием, трудно

уловить и зафиксировать, но она важна.

С другой стороны, культурные явления - это такие явления, которые

заменяют физические, естественно человеку данные способности, преобразуя их

работу в некоторую структуру и в некоторый способ действия, результат,

устойчивость и однозначность которого не только не зависят от случайности

индивидуальных способностей и умений, но и дают их преобразованием нечто

совсем иное. Например, винт - это культурный предмет, потому что в нем

преобразуется действие физических сил в результате, который иначе (т.е.

любым сложением их или их простым продолжением) быть получен не может. В

такой же роли можно рассматривать и законы науки, системы уравнения и методы

их решения и т.д. по отношению, конечно, к способностям ума и восприятия.

Но, с этой точки зрения, снимается тогда проблема различения материальной и

духовной культуры. Есть проблема просто культуры. И понятая таким образом

наука есть также культура, поскольку под "культурой" я понимаю некий единый

срез, проходящий через все сферы человеческой деятельности (художественной,

нравственной и т.д. и т.п.) и формально, типологически им общий в смысле

определенного предметно-знакового механизма, а не содержания. Мы можем

рассматривать научные образования в качестве сложных преобразователей или

аппарата преобразований наших естественных возможностей и способностей. А

это означает, что то, что мы не могли бы сделать как природные существа, мы

делаем как существа культуры в науке - не прямым действием ума и восприятия,

а именно преобразованиями, для которых должны быть, конечно, "органы",

"орудия". Проблема с точки зрения поддержания уникальности человеческого

феномена во Вселенной и состоит, как мне кажется, в наличии таких культурных

орудий, вбирающих в себя нечто изобретаемое "впервые и однажды" (науку как

познание). Без них наша сознательная жизнь и психика, предоставленные

природным процессам, являли бы собой хаос и беспорядок, исключая тем самым

возможность выполнения задач познания.

законов, не могли бы существовать, удерживаться и воспроизводиться, если бы

их основанием были бы только естественно человеку данные возможности

наблюдения, психологических ассоциаций, рассуждения и т.п. Тем более что

последнее зависит еще и от концентрации энергии определенного человеческого

существа, живущего в определенной точке пространства и времени. Я имею в

виду простую вещь. Скажем, если мы не внимательны, то у нас мысли

разбегаются, если не увлечены, то простейших вещей не можем сделать. А это

ведь природные процессы. Исторически же возникающие и вне индивида данные

"органы" и "орудия", тему которых я ввел выше, есть как раз то, что строится

таким образом, чтобы обеспечивать максимальную инвариантность канализируемых

ими сил относительно случайности природных процессов и неминуемого хаоса,

который возникает в силу повторения во времени этих процессов: в частности,

когда внимание наше по чисто физическим причинам рассеивается, сила эмоций

не может долго удерживаться на одной высоте интенсивности; мы не можем иметь

новую мысль простым желанием "чего-то нового", не можем вдохновляться просто

желанием вдохновения и т.д. и т.п. Человечество в науке, искусстве и т.д.

изобрело своего рода устройства, "машины" (условно назовем их экстатическими

машинами) или культурные объекты, эффекты действия которых помогают избегать

этого в некотором открываемом ими пространстве преобразования (только в нем

и возможны симметрии и инварианты). Называя их "экстатическими" (лучше,

наверное, писать: "эк-статические", используя содержащееся в приставке

"эк..." указание на вынесенность чего-либо вовне), я имею в виду просто то,

что человек в них переведен в более интенсивный регистр жизни и, находясь

"вне себя", чем-то в себе, оттуда овладевает и тем самым впервые развивает в

качестве способности, а условием этого является феноменологически

предметная, вовне человека данная структурированная (например, как поле)

форма возможности его состояния, его "сущностных сил", как выразился бы

Маркс. И овладение ими через эту усиливающую нас форму мы лишь post festum

называем "способностями" (которые в действительности не даны: не существует

предданного познанию "естественного" набора способностей субъекта, и так же,

как в целях интеллигибельности экономических процессов Марксу пришлось

разрушить представление homo economicus, нам необходимо разрушать призрак

homo sapiens как некой предданной сущности с готовым набором потребностей

"разума", чтобы понимать процессы и культурные явления). Эк-стазируя,

усиливая возможности и состояния человеческого психического аппарата, они

переводят его в другое измерение, в другой способ бытия, лежащий вне

отдельного человека и к тому же являющийся более осмысленным и

упорядоченным, чем сам эмпирический человек. Приведу пример.

"Сикстинская мадонна" Рафаэля - не культура, это произведение искусства.

Но оно, естественно, является и культурным объектом в той мере, в какой наше

взаимоотношение с ним воспроизводит или впервые рождает в нас человеческие

возможности, которых в нас не было до контакта с этой картиной. Возможности

видения, понимания и т.д. Видения и понимания чего-то в мире и в себе, а не

самой этой картины: картина в этом смысле не изобразительна, а

конструктивна; следовательно, рассмотрение культуры как собрания "культурных

ценностей", как своего рода предметов потребления для удовлетворения наших

"духовных" потребностей совершенно неадекватно природе этого феномена и не

позволяет его описывать - еще одно напоминание о необходимости растворения

концептов, подобных homo economicus или homo sapiens. Произведение - всегда

уникальный предмет, содержащийся в одном экземпляре, он неповторим и

неизменен. Он всегда остается самим собой. Как и данный язык ("внутренняя

форма") как таковой - причем отдельный язык как таковой, а не язык вообще.

Это то, что случилось однажды и после чего возник "мир мадонны", в котором и

мы продолжаем жить, но уже как культурные ("способные") существа.

Таким же культурным объектом является, например, и закон Ома, применяемый

в электротехнике. Но акт возникновения произведений искусства или продуктов

научного творчества и их наличие в качестве культуры - разные вещи. Мы - в

культуре того, что сделал художник, а он сам как художник уже не там. Его

нельзя определить нами или... культурой. Наука, как и искусство, содержит в

себе элемент возможного и впервые, только однажды устанавливающегося. В этом

докультурном (или, вернее, - а-культурном) зазоре размещается творчество -

творчество новых форм из исследуемого наукой возможного, из потенцированного

бытия. Под "творчеством", следовательно, мы понимаем такой акт, впервые

после которого мы только и можем говорить о мире в терминах законов и норм

(и сопоставлять как существующие в мире с познанием, с ситуацией познающего

субъекта, с субъективными отражениями в его голове и т.д.). Но это означает,

что о самой форме мы не можем говорить ни дедуктивно или нормативно, ни в

терминах "открытия" (открытия чего-либо предшествующего).

Эту сторону творчества новых форм в науке, эту роль форм-преобразователей

как уникальных индивидов, содержащихся в одном экземпляре произведения,

обычно в науке не замечают или не признают, приписывая наличие неповторимых

индивидуальных произведений только искусству. Но на деле лишь экран готовых

мыслительных продуктов, организуемых (согласно нормам научного изложения) в

логическую связь истин, эмпирических верификаций, правил установления

различных уровней соотношения формального аппарата и физических

интерпретаций и других систематизаций, мешает увидеть за продуктами науки

также и науку как деятельность, как акт. Произведение в искусстве (вечно

живое, бесконечно интерпретируемое, неотделимое от своего неповторимого

"как" и т.д.) содержится обычно в видимых рамках сделанного "текста". В

науке же оно содержится вне таких видимых рамок, но существует и живет столь

же реально (создавая, конечно, чудовищные трудности для историко-научной

реконструкции). Такие образования, например, как дифференциальное

представление движения в точке и бесконечной инерциальной системы отсчета,

безусловно, являются формами-произведениями (с соответствующим им

познавательным актом в полном его виде, со всеми условиями, посылками и

уровнями). Их можно назвать "производящими произведениями", поскольку именно

в них происходят синтезы сознательной жизни ума и когеренция множества ее

состояний, далеко отстоящих одно от другого в реальном разбросе эмпирических

мыслящих субъектов по пространственным и временным координатам обществ и

культур, - так же, как происходят синтезы и когеренция наших умений или же

эстетических отношений через форму рычага или архитектурную форму купольного

свода. Это можно назвать сферой сознания (как предельной формы спирали).

Итак, по ходу дела я получил фактически еще одно определение науки как

чего-то культурогенного, могущего быть источником и основанием культуры. Оно

следующее: это нечто, к чему человек относится как к более высоко

упорядоченному и осмысленному, более цельному, чем он сам, и что вырывает

его из хаоса, распада и рассеяния обыденной, повседневной жизни, из

стихийных отношений к миру и себе подобным. Только надо постараться избежать

обыденных ассоциаций при словах "более ценный", "высокий" и т.д. Я имею в

виду в данном случае лишь сопоставление порядка с хаосом и свойства тех,

творимых наукой, новых форм, о которых говорилось выше и которые живут своей

жизнью в пространстве и времени, уплотняющем и как бы поперечно, по

вертикали, структурирующем то множество состояний и актов мысли, которое

горизонтально дано в реальном протяжении культур и жизни эмпирических

индивидов и осуществляется в растянутых удалениях одно от другого и

вразброс.

Теперь мы можем на новой основе взять те же проблемы, которые были

поставлены, но которые, возможно, в той форме, которую я им придал, мало

заметны. Попытаемся поэтому выявить их более четко, уцепившись за уже

промелькнувшую тему "возможного" и "впервые и только однажды" случающегося.

В самом деле, то, что я говорил пока о взаимоотношении науки и культуры, или

о науке как культуре, есть лишь экспликация и оформление имеющейся у каждого

из нас интуиции. Именно интуиции, а не того, что мы знаем о науке.

Интуитивно мы ведь под наукой, а, точнее, под отвлеченной любознательностью,

ибо с нее начинается деятельность, которая потом приводит к каким-то научным

результатам, понимаем что-то, что как бы вырывает нас из стихийной обыденной

жизни, делает отрешенными от нее. От случайностей специальных перипетий, от

случайностей культуры, от случайности нашего психического облика, данного

нам актом рождения. Иначе говоря, в состоянии "любознательности" мы надеемся

обрести некоторую позицию, которая имела бы в наших глазах значение чего-то

более цельного и осмысленного, приобщала бы нашу жизнь к этому последнему,

более универсальному (и одновременно более личностному), чем наличное

эмпирическое состояние общества, культуры и нас самих. А в знании о науке? В

терминах этого знания мы рассуждаем, например, о ее многосвязной зависимости

от общества и культуры, видим, как любой интеллектуальный акт, совершаемый в

обществе, вовлекает того, кто совершает его, в тысячи ускользающих от него

зависимостей и связей, являющихся объективными для него; можем описать

логическую структуру науки в ее связи с опытными и экспериментальными

чтениями показаний наших приборов и органов чувств, языка и т.д. Но это

"знание о" само есть определенная культура, и мы, живя в одном мире, отдаем

себе об этом отчет - в другом. Иными словами, в его терминах мы принимаем

некоторый уже готовый и законченный мир законов и сущностей вместе с его

логикой (а он есть некоторое наличное знание), который затем и сопоставляем

с его отражениями. И, видя и организуя результаты этого отражения, не видим

стоящей за ними науки как продуктивной деятельности, как деятельности, в

которой мы только и живы. Последняя как бы умята нами в безразмерную и

идеальную точку, соединяемую с другими такими же точками по нормам точного и

однозначного сообщения научных понятий и опыта, регулирующим научные тексты

(например, в журнальных публикациях, в принятии научных проектов заказчиками

и т.д.) и их циркуляцию, использование и т.д. в культуре62, что скрывает как

раз то, что я называл "произведениями", т.е. науку как деятельно длящуюся и

продуктивную реальность. Или я выражусь так: это натуральная,

объективированная видимость отношений, которая сама предполагает

определенную феноменологическую процедуру приостановки навязываемых ею

смыслов и ходов мысли для выявления того, что на самом деле происходит, что

мы в действительности переживаем в науке, в акте Мысли, о чем нам говорит

интуиция смысла этого переживания и в каком "мировом состоянии" мы

находимся, и как мы определились в отношении к миру, когда на деле (а не в

вербальной имитации) совершаем акт познания. Лишь осуществив эту процедуру,

можно увидеть проблему в новом свете и потом уже вернуться к зависимостям, о

которых нам говорит знание о науке. Приняв это во внимание и приняв за

отправную точку интуицию, я хочу показать дальше, что наука как познание и

наука как культура есть принципиально разные вещи, различные элементы в

составе некоего единого образования.

Наука как культура - нормативна. Она предполагает определенные

структурные или, как я говорил, культурные механизмы, которые амплифицируют

природные силы, энергию человека и, амплифицировав, трансформируют их

действие в результат, который природным образом получить нельзя. В этом

смысле производящая роль "машины науки" такая же, как искусства и других

видов культурной деятельности. Но это, ставшая нормативной, структура. Между

Каким же образом универсум в знании коррелирует с тем, что ученый может

быть, например, русским, грузином, американцем или кем-то еще и

трансформировать природные человеческие силы и возможности (без чего не

воспроизводится универсальное содержание законов науки) тем способом, тем

механизмом, который сложился и существует в данной культуре, а не в другой?

Ведь в другой культуре мыслимо возможна другая форма-преобразователь.

Например, хотя это пока практически универсально для всех культур, мы

передвигаемся, используя принцип колеса. Но это случайность с точки зрения

законов физики! Нет никакой необходимости, вытекающей из физических законов

движения, чтобы мы обязательно передвигались или катили что-то на колесах,

законы это лишь допускают вместе со многим другим, и все же, несмотря на

колоссальный прогресс техники, с древнейших времен по сегодняшний XX в. все

представимые нами возможности земного передвижения, их "горизонт" остаются

внутри колеса, неизвестно кем в глубокой древности изобретенного. Я

отвлекаюсь при этом от попыток передвижения в наше время на воздушных или

магнитных подушках, что может стать принципиально другой культурой.

Физические законы, повторяю, не зависят от этого. Из них не вытекает

необходимость именно колес. Так же как, напротив, из законов Максвелла

вытекает существование волн любой частоты, а не только той, которая

разрешима устройством нашего зрения и слуха или наших инструментов. Что же

такое познание тогда?

Как мне представляется, познание - это всегда живой, актуальный (и тем

самым онтологический) элемент внутри науки, взятой как целое,

характеризующийся двумя колебательными движениями: колебанием в сторону

разрушения нормативных структур, выхода к определенному "нулевому" состоянию

знания и, наоборот, обратным движением от нейтрального, почти "нулевого"

состояния в сторону новой возможной структуры. И так постоянно. Это

экспериментирование с формами, а не сами формы.

Когда мы говорим о познании, мы имеем в виду, на мой взгляд, нечто такое,

что в каждый данный момент существует и в каждый данный момент в своих

продуктах исчезает. Это как бы мерцающая и, следовательно, имеющая

собственные глубины (или "области") точка, вокруг которой кристаллизуются

все новые отложения-структуры (выстраиваемые нами затем в самостоятельный

ряд над этими глубинами и их, конечно, скрывающие, "уминающие", как я уже

сказал). Чтобы быть более ясным, сошлюсь на понятный всем запрет плагиата в

науке. Как известно, плагиат - это повторное предъявление уже сделанного -

другими или даже тобой самим (если, конечно, отвлечься от юридической

стороны дела). Хотя науку мы всегда излагаем как нечто уже известное - никто

ведь не называет плагиатом сводный учебник или разъяснение отдельной теории

в обучении. Но познание по определению (хотя этот постоянно исчезающий в

своих продуктах момент трудно уловить in vivo) есть в каждый данный момент,

в каждом данном исследовании занятие чем-то, что не думалось и не делалось

раньше, для чего нет никаких правил или причины (ибо наличие причины как раз

и означало бы уже подуманность - в силу необратимости); и в этом смысле оно

независимо от всего остального мира знаний (который как раз и фигурирует в

той феноменологически редуцируемой культурной связке, о которой я говорил

выше). И мы интуитивно узнаем его в качестве такового, т.е. в качестве

"науки". Это - состояния пространства и времени, являющиеся изменениями

"среды" и независимыми от пространства и времени (они сами не

пространственны и не непространственны, и выделение этого является

это в понятии события; "электрон" как состояние - один на Сириусе и на

Земле). Более того, эта независимость от всего остального мира знания

(кстати, из понимания ее и выросла вся интуиционистская математика) означает

и специфически присущий науке как познанию "эффект настоящего"

(анализируемый в терминах всего объема сферы состояний и структур сознания,

а не культурно-знаковых систем и наглядной преемственности "в" потоке

времени). Я хочу этим сказать, что инновационный познавательный акт

совершается, лишь содержа и воспроизводя в себе, "в точке" условия и

внутренние связности всей науки в целом. И в этом смысле познание все в

настоящем, необратимо исключая возможность возвращения мира в прежнее

состояние. Мир только после этого получает накрывающее логическое

пространство, в котором развертываются в последовательности принципиально

обратимые логические связи мышления и состояния наблюдения. Это и механизм

изменения такого пространства, т.е. оно может выходить из этого "настоящего"

совершенно иным, но будет, все равно, накрывающим, обратимым пространством.

Таким образом, в моменте, о котором я говорю, постоянно делается нечто

принципиально отличное от развертки существующих теорий, формул в учебниках

и разного рода систематизациях научного знания. В корпус науки допустимо

лишь то, что впервые и только однажды происходит. Но это не культура! Ибо к

культуре этот признак не применим. Культура по определению, как я говорил,

есть то, что кодируется, транслируется или воспроизводится. Наука -

продуктивна, культура - репродуктивна.

Наука содержит в себе, следовательно, особый элемент - познание, который

своей необратимостью, "эффектом настоящего" и т.д. только и делает ее наукой

в сопоставлении с культурой и вносит драматизм и динамику в жизнь

человеческого общества. Это постоянно пульсирующее, животворящее и

одновременно омертвляющее начало культуры; некий "двуликий Янус", одной

своей стороной представляющий преодоление любого наличного человеческого

опыта и отличный от него, а другой - олицетворяющий сам этот опыт, обратимо

организуемый. Перефразируя известное выражение, я бы сказал в этой связи

так: лишь тот имеет право называться ученым или говорить о научности своей

науки, кто, актуализируя "всю науку в настоящем", способен видеть

надличностный и вечно настоящий живой, hic et nunc, актуальный смысл в

источнике своей познавательной силы или интеллектуального умения. Этот живой

смысл и отличает мышление от идеологии (построение которой его не требует,

не "тащит" за собой). Ведь наука с самого начала есть предприятие,

пытающееся ответить на вопрос - каков мир сам по себе, независимо от

наложенных на него напластований культурно-знаковых систем и механизмов, не

говоря уже об идеологических системах. Лишь посмотрев таким образом на

науку, мы сможем теперь разрешить противоречие, с которого начали наше

рассуждение. А именно: противоречие между содержанием интеллектуальных

преобразований, составляющих науку, и существованием этих образований в их

культурной плотности, "телесности".

Заход со стороны культурообразующей функции науки позволяет иначе

посмотреть на само устройство человеческого существа, взять его, так

сказать, не в природной видимости, а культурно-исторически. Посмотрев на

него так, мы невольно задаемся вопросом: а чем мы, собственно, познаем?

Нашими органами чувств? Но ведь это природные образования, имеющие

специфическую размерность человеческого существа. А оно, как мы говорили,

способно формулировать универсальные законы, которые вне всякой размерности.

Как же так? Неужели червь, если бы у него было сознание, или какой-нибудь

марсианин формулировали бы иные законы? В наших научных занятиях имплицитно

содержится посылка, что это были бы те же самые законы, т.е. не связанные

случайностью того, что наблюдаем их мы или же марсианин. Но ведь мы должны

суметь их наблюдать, чтобы затем формулировать.

Так чем же мы познаем? Мне кажется, что если продумать до конца мысль о

культурообразующей функции науки или научного познания, то мы поймем, что мы

познаем органами, которые не даны нам природой, а которые возникают и даны в

пространстве мысли, переводящем человека в космическое измерение, которое

прорезает всякое различие и протяжение культур и связывает - помимо этой

горизонтали - по вертикали человеческое существо с возможностями Вселенной,

которая как бы дает себя познавать и руководит нами лучше, чем мы сами могли

бы это делать. Говоря о таких подсказках природы, о направленности мысли, я

имею в виду примерно то, что высказал в свое время, вслед за И.Кантом, Н.Бор

в беседе с В.Гейзенбергом, утверждая, что в основе различных возможностей

нашей логики, нашего познания лежат определенные фундаментальные формы,

которые независимо от нас принадлежат действительности и управляют эволюцией

мысли поверх случайного статистического отбора наиболее "приспособленного"

или "удачного"63. Но я хочу подчеркнуть, что это - формы, в каких во

Вселенной существуют в качестве объективных такие структуры, которые связаны

с человеческим присутствием в ней, вплетают человека, независимо от него

самого, в сквозные информационные потоки, прорезающие своими петлями и

циклами прошлое и будущее и встречающие нас в точке настоящего, где мы

прилагаем сознание и умышленной индивидуальной, целенаправленной волей

контролируем силы, но где, на деле, срабатывает именно полнота акта,

собранность всех его частей и условий в "вечном настоящем", в "вечно новом".

Это, по сути дела, сфера по отношению к действию этих сил, к нам самим в

этой точке (если взять аналогию с использованием понятий "биосфера" и

"ноосфера"), "веером" растягивающая (и связывающая) ее через человеческое

"Я" в некоторую конечную область. Декарт назвал бы это полнотой воли

(-бытия), где "Я" - не идеальная точка, а область длительности и тождества

Исторический анализ науки показывает, например, что лишь практически, с

трудом кристаллизуясь и требуя подсказок или направляющего руководства

указанной сферы, происходит в деятельности Галилея, смотрящего в телескоп на

звездные тела, формирование как раз тех органов, которые могут подтвердить и

опытно разрешить те видимые универсальные качества мира, которых до Галилея

никто не видел и которые необратимо повернули наши глаза в сторону

непосредственного усмотрения именно галилеевской картины мира, а не другой.

Их нет в отдельности ни в Галилее как эмпирическом индивиде, ни в телескопе,

но есть они вместе с историей науки и ее культурообразующей, с трудом и во

времени проявляющей себя деятельностью. Так, с полным сознанием сути дела,

говоря о необходимости "переделывать мозг людей", а не опровергать того или

"чувства более возвышенного и совершенного, чем обычное и природное"64.

Следовательно, можно сделать такой вывод. Сама возможность познания нами

чего-то в мире зависит от того, насколько мы сами являемся теми, кто

преодолел природу, т.е. предполагает, как говорили древние, наше "второе

рождение". Или, говоря современным языком, предполагает усилие по овладению

сферой наблюдаемой психики (т.е. сращений искусственного и природного,

динамики так называемой второй природы), стремление познать и прорвать

которую само является, как известно, одним из основных конституирующих

элементов современной культуры.

Другого пути разрешить наше противоречие, видимо, нет. Но если это так,

то тогда наука как познание, как способность формулировать универсальные

физические законы есть, очевидно, то, что связано не просто с человеком, а с

возможным человеком. Очень интересная фраза по этому поводу есть в

шекспировском "Гамлете". Офелия, обращаясь к королю, говорит: "Мы знаем, кто

мы такие, но не знаем, чем мы можем быть" (акт IV, сцена 5).

Так вот, эта связь с возможным, не с существующим человеком, а всегда с

возможным, она, на мой взгляд, - определяющая с точки зрения осуществления

познания и процесса кристаллизации культуры. Офелия говорила о ней,

разумеется, не в контексте какого-то сложного философского или научного

рассуждения. Те, кто имел дело с "Гамлетом" в то время, когда он был написан

и ставился, понимали, о чем идет речь. Стоило лишь заглянуть в себя, чтобы

увидеть, что есть возможное, но неизвестное мне Я, и есть Я, которое мне

известно. Только это возможное Я всегда никакое: не это, не это и т.д. И тем

не менее без него, если вернуться к нашей теме, без такого "не это, не это"

нельзя, очевидно, адекватно определить науку, т.е. так, чтобы она была

осмысленным видом деятельности, соответствующим собственным устремлениям.

Ведь ее цель - получение универсального знания, которое не зависело бы от

человека, - достижима только потому, что наука сама производит субъекта

этого знания, который никоим образом не преддан ее делу и никогда не

отливается ни в какой окончательный образ. Более того, наблюдение жизни и

мнений эмпирического индивида "Ньютон" ничего не может нам сказать о

создании Ньютоновой механики по той простой причине, что автор этого

произведения (в том смысле, в каком я говорил об этом ранее) сам произведен

в пространстве этого произведения, извлечен созданием его из глубин человека

"Ньютон", о которых последний ничего не знал или знал всякие пустяки (им же

самим сообщаемые). Поэтому, разъясняя образ "возможного человека", можно

сказать, что фактический субъект как носитель и мера знания и как продукт

развития есть отложение поиска - через реально сбитое, конструктивное

произведение - возможного, другого, а поиск идет дальше и в каждый данный

момент лишь он есть наука как познание.

Таким образом, с одной стороны, наука - и мы это с самого начала

подчеркивали - не имеет никакого измерения, никакой предзаданной темы, а

теперь, с другой стороны, видим, что она их все же имеет в виде некоего

поля, очерчиваемого динамикой двоящегося образа человека; поля, в которое мы

входим, если начинаем заниматься наукой, и в котором обитаем и развиваемся

как мыслящие существа. В этом смысле наука, как и искусство и т.д., есть

изобретенные человеком области, где происходит экспериментирование с

человеческими возможностями, с возможным человеком. Культура же есть всегда

та или иная, но уже реализованная возможность. И жить, развиваться,

исторически меняться в своих же собственных рамках она может лишь в той

мере, в какой она оказывается способной интегрировать и кумулятивно

сохранять продукты свободных "безразмерных" творческих действий, т.е. в той

мере, в какой она открыта "резервуару" развития и изменений, объемлющему ее

"фону" деятельного бытия, которое не есть она сама. И именно потому, что,

кроме культуры, есть области экспериментирования с возможным образом

человека, с возможным местом его в космосе (а он должен его там занимать,

иначе исчезнет понимание того, что о космосе говорится или видится), и

существует условие всем известного факта множественности (и, как говорят

теперь, дополнительности) культур. А он парадоксален и не вытекает из

природы культуры как таковой. Почему культур много, а не одна? Причем не

только много, но они еще и меняются, умирают, рождаются...

Примерно такими, как известно, были начальные философские вопросы,

которыми человек вообще задался. А именно, во-первых, почему многое, а не

одно? С тех пор как был задан этот вопрос и началось философствование, т.е.

впервые с него и начал приоткрываться мир под человеческой пеленой

культурно-знаковых систем - мир как он есть, вне всякого антропоцентризма, и

я попытался в плане моей темы провести мотив этого вопрошания. Видеть одно

во многом - дар богов людям - так резюмировал это в свое время Платон. И,

во-вторых: почему вообще есть что-то, а не ничто? Поскольку проблема

соотношения мысли и культуры взята мной на фоне бытия порядка и беспорядка,

я постараюсь рассмотреть этот вопрос.

Когда человек спрашивает: почему есть нечто, а не ничто, он оказывается в

первичной философской ситуации - в ситуации удивлением проникнутого желания

понять в общем-то совершенную случайность, безосновность и условность того,

что в мире есть хоть какой-то порядок: иногда есть знание, иногда - красота,

иногда - справедливость, иногда - добро, иногда - понимание и т.д. То есть я

хочу сказать, что человек как философ удивляется не беспорядку, не хаосу -

это не предмет философского удивления, а именно тому, что что-то все-таки

есть, и спрашивает, как же это есть, если это невозможно? Это "что-то" или

тенденция к воспроизводству в мире и в человеке совершенно ни на чем не

основанных упорядоченностей, имеющая культурные последствия, является

определяющей. Я подчеркиваю: упорядоченностей, которые ни на чем не основаны

и ничем не гарантированы в том смысле, что их дление и пребывание требуют

еще чего-то дополнительного, что они держатся не на природных, само собой

реализующихся, основаниях или непрерывно действующих связях причин и

следствий, а должны заново все время кем-то совершаться (что вполне

подтверждает нашу нормальную интуицию относительно того, что все познание -

в настоящем).

Сошлюсь в качестве иллюстрации на моральное явление. На первый взгляд,

этот пример не имеет отношения к науке. Но вспомним, что мы рассматриваем

науку не как уникальное образование. Это хорошо понимали древние. Не

случайно они в одном шаге философского рассуждения соединяли истину, добро и

красоту. Поэтому это не было соединением дисциплин - эстетики, этики и

онтологии, а было выражением самой природы вот такого удивительного способа

бытия всего того, с чем человек имеет дело и в чем сбывается и исполняется,

когда бытие есть в той мере, в какой есть его понимание в самом бытии, есть

усилие по его поддержанию и воспроизводству.

Древние философы утверждали, что зло делается само собой, а добро нужно

делать специально и все время заново, оно, даже сделанное, само не

пребывает, не существует. Этот вывод, как мне представляется, в равной мере

относится и к данному нами определению науки. Т.е., с одной стороны, к науке

как познанию (этой мерцающей, пульсирующей точке, связанной с возможным

человеком и требующей постоянного, специального усилия), а с другой стороны,

к науке как собственно культуре (в смысле человекообразующего действия

упорядочивающих жизненный хаос структур).

Вся сложность философского понимания проблемы соотношения науки и

культуры, как, впрочем, и проблемы добра и зла, состоит именно в том, что

одно из понятий этих пар очень трудно ухватить онтологически. Ведь для нас,

например, добро обязательно фигурирует в какой-то норме. Есть норма добра,

по сравнению с которой оценивается зло. Но эту норму, хотя она всякий раз

существует, философ в ходе анализа вынужден как бы игнорировать, поскольку

он пытается выявить условия всякой морали, всяких конкретных актов добра,

как и всякой истины вне каких бы то ни было норм.

По аналогии с этим я стремился показать, что наука как познание есть

также своего рода условие наличия всяких культурных структур, не являющаяся

вместе с тем сама ни одной из них. Существует норма античной науки, науки

XVII в., XIX в., и т.д., локализованная в определенной культуре такого-то

времени. Однако условия ее существования (которые сами не есть никакая из

этих норм) не локализуемы - они входят в само определение содержания

научного феномена, т.е. познания.

Итак, нормы или нормативную ориентацию научной мысли, культурообразующую

функцию науки невозможно понять, не понимая скрытых условий всего этого.

Иначе мы попадаем в неразрешимое противоречие, которое будет просто не в

ладу с нашей нормальной интуицией. А интуиция нам говорит, что научное

понимание чего бы то ни было не может зависеть от случайности того, что

мысль думается и производится кем-то в такой-то культуре или в таком-то

обществе.

1 См.: Малахов B.A. Для кого же мы пишем? (О литературной адресованности

философских текстов), 1988, ј 1; Межуев В.М. Беды и надежды нашей философии,

1988, ј 2 и др.

2 "Остранение" - термин, введенный в поэтику В.Шкловским, означает

описание в художественном произведении человека, предмета как явления, как

бы впервые увиденного, а потому приобретающего новые признаки.

3 Имеется в виду стихотворение Д.Хармса (1906-1942) "Что это было?"

Я шел зимою вдоль болота

В галошах,

И в очках.

Вдруг по реке пронесся кто-то

На металлических крючках.

Я побежал скорее к peчкe,

А он бегом пустился в лес,

К ногам приделал две дощечки,

Подпрыгнул

И долго я стоял у речки,

И долго думал, сняв очки:

"Какие странные

И непонятные

4 См.: Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. М., 1967.

5 Речь идет о книге "The Ghost in the Atom, Discussion of the Mysteries

of Quantum Physics". Ed. by P.C.Davies and J.R.Brown. Cambridge, 1986, См.:

Кобзарев И.Ю. Мистерии квантовой механики, "Природа", 1988, ј 1.

6 Можно напомнить в этой связи дискуссию по проблеме наблюдения в

квантовой механике и по антропному признаку в космологии, которые показали

фундаментальную включенность сознания в процессы познания физической

реальности.

7 Я воспользовался также литературным переводом В.Микушевича. См.: Поэзия

Европы в трех томах. Т. 2. М., 1979, с. 221.

8 Зомби - оживший мертвец, привидение, оборотень.

9 Гарсиа Лорка Ф. Романс об испанской жандармерии. - Избранное. М., 1983,

10 Раз созданы определенные условия, то определенные явления следуют из

них независимо от человека, в силу объективных свойств самих предметов

человеческой практики. Человек мог получить теплоту посредством трения и

впервые осознать необходимость их следования друг за другом на основе своих

вещественных действий (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 20, с. 539), но

сама теплота следует из трения, раз оно уже произведено, независимо от

человека.

11 Следовательно, в применении ко всякому содержанию этого рода,

независимо от его эмпирической определенности, независимо от того, какое

именно эмпирическое содержание, например, составлено из частей и какие

именно эмпирические предметы являются его частями.

12 В дальнейшем в целях краткости будем обозначать эту связь как

"координацию" или как связь "часть - целое", хотя последнее не совсем точно:

речь идет не о связи части с целым как особым предметом, а о связи частей,

то есть о связи предметов, являющихся, в свою очередь, единым предметом. Под

"цепым" здесь фактически имеются в виду свойства связи предметов, отличные

от свойств элементов связи.

13 Это отмечал еще Гегель, и притом в применении к "тотальности", то есть

к органическому целому. Он считал, ито диалектический метод в "каждом своем

движении в одно и то же время аналитичен и синтетичен" (Соч., т. 1, с. 342).

14 И в этом смысле анализ как выделение "общего", "абстрактных

определений" (сведение различных явлений к их абстрактному единству)

относится к нашей проблеме анализа и синтеза.

15 "Действительность философствования, - утверждает Ясперс, - состоит не

в объективном результате, а в позиции сознания" ("Philosophie", Bd. I, S.

16 Всеобщим трудом является такой труд, который общественно присваивается

людьми (1) независимо от действительного осуществления личных контактов и

общения, непосредственной совместимости в труде; (2) независимо от усилий и

умственных затрат, которые требовались, чтобы первоначально произвести его

(он является поэтому всеобщим и непропорционально легко осваиваемым

достоянием, подобным даровой производительной силе природы); (3) как

соединенная сила кооперации людей, как новая умноженная производительная

сила, рождаемая самим этим обменом деятельностью и превосходящая возможности

чисто индивидуальных усилий или простой их суммы. "Всеобщим трудом, - писал

Маркс, - является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение.

Он обусловлен частью кооперацией современников, частью использованием труда

предшественников" ("Капитал". - К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 25, с. 116).

Всеобщность труда является здесь и всеобщностью кооперации в труде, в том

числе и исторической, поскольку она осуществляется по содержанию.

17 В философии речь идет "о мысленных образованиях, - пишет Ясперс, -

которые, возникнув в личной жизни, существуют в качестве обращения к

единичным" ("Philosophie", Bd. I, S. XXV) и являются "убедительными и

достоверными лишь силой личностного облика своей мыслимости" ("Die grossen

Philosophen", S. 62).

18 У Ясперса способ соединения новой деятельности с прошлой

характеризуется фактически следующими основными чертами: 1) передачей

субъективного умения помимо содержания продукта деятельности; 2)

"руководством" (F(hrung) великих деятелей; 3) выражением всей теории в целом

со всеми ее вопросами и разделами в каждом отдельном мыслителе, в отличие от

частного характера любого труда в кооперации. А это - несомненные черты

цехового ремесла. Интересно отметить, что в ремесле, в "учительстве", его

секретах, передаваемых от лица к лицу, прошлое всегда выступает как

недосягаемый образец взор устремлен назад (отсюда у Ясперса сведение задачи

философской работы к истории философии: "Нам далеко, конечно, до

Платона..."). Точно так же именно бессвязность и разорванность отдельных

звеньев духовного производства, стихийное их нагромождение друг рядом с

другом и их индивидуальная ограниченность порождали, например, здесь

необходимость в каждом "атоме" иметь все целое имеющихся достижений.

"Целостность" теоретической разработки (или ремесленный "шедевр") является

здесь фактически застойной формой обеспечения преемственности и сохранения

плодов развития.

19 Sartre J.-P. Critique de la raison dial(ctique, vol. I. Paris, 1960.

20 Отсюда черты социального утопизма в представлениях экзистенциализма об

"истинной человечности"; собственно утопический их характер является

источником глубоко религиозного подтекста экзистенциализма: он развивает в

итоге или религиозное по содержанию отношение к господствующей

действительности (приходя к известным из религии нравственно-этическим

установкам и настроениям, к религиозным психологическим схемам - к культу

страдания, искупления, к чувству болезненной ответственности, парализующей

человека, к исступленным настроениям и видениям и т.д.) или религиозное по

форме - в смысле производства фантазий, иллюзорных, мифологизированных

представлений о реальных явлениях и процессах действительности, в смысле

такого способа мышления о действительности, который воспроизводит ее

свойства по законам мифологических и антропоморфных форм сознания,

мистифицируя их. Мы займемся в основном этой второй стороной дела.

21 Или общественного бытия и сознания, где бытие является первичным,

определяющим, формирующим, направляющим и т.д., а сознание - вторичным.

22 Цит. по записи бесед Сартра с представителями чешской интеллигенции в

1963 г. в Праге; см. также: Sartre J.-P. Critique de la raison dial(ctique,

vol. 1, p. 43 - 44.

23 Каковы при этом ориентиры и объективные опорные вехи этого

проектирования индивидом самого себя - это другой вопрос.

24 "Социальная закономерность" (как особый вид закономерности,

отличающейся от природной) есть вообще лишь зависимость людей от продуктов и

результатов собственной деятельности, от развитого ими в совместном

отношении к природе содержания, есть зависимость от исторического характера

и ступени развития общественно выработанных и лишь в общественной форме

реализуемых способностей и "сущностных сил" индивидов.

25 Этот феноменологический аспект можно проиллюстрировать следующей

выпиской из текста уже упомянутой выше беседы Сартра в Праге, когда он, в

частности, отвечал на вопрос, насколько изменилась его сегодняшняя точка

зрения по сравнению с изложенной в работе "Бытие и ничто": "Есть

определенная истина, даваемая описанием того, чего сознание достигает само

собой. В утверждении этого я не изменился. Если вы, например, сознаете

удовольствие, то вы его имеете. Может быть, причина его иная, чем та,

которую вы ему приписываете, но это удовольствие, каково бы ни было его

происхождение, есть "существующее" удовольствие как определение сознанием

себя самого. В этих условиях вы можете описывать структуру этих данных

сознания. Я вдохновлялся феноменологическими описаниями Гуссерля. Под ними

он понимал преддиалектический метод, ибо его идея, когда он фиксировал и

описывал некоторую сущность (какой бы она ни была), состояла в том, что это

Структурированное целое".

26 Специфически человеческую деятельность Сартр и определяет как

деятельность по приданию объектам персонально-практических "живых"

"значений", "смысла". Начав с утверждения, что "абсурдно сводить значение

объекта к простой инертной материальности самого этого объекта..." (Sartre

J.-P. Critique de la raison dialectique, p. 96), Сартр пишет далее: "Человек

является для самого себя и для других существом, дающим значения, поскольку

даже малейший из его жестов нельзя никогда понять, не выходя за пределы

чистого настоящего и не объясняя его будущим. Кроме того, это создатель

знаков, в той мере, в какой, будучи всегда впереди самого себя, он

использует определенные объекты для обозначения других объектов,

отсутствующих или же будущих. Но и та и другая операции сводятся к простому

и чистому выхождению за пределы: выйти за пределы настоящих условий к их

последующему изменению и выйти за пределы заданного объекта к некоторому

отсутствию - это одно и то же. Человек конструирует знаки, ибо по самой

своей реальности он является существом, дающим значения, и он является

таковым в силу того, что он есть диалектическое выхождение за пределы того,

что просто дано. То, что мы называем свободой, - это несводимость порядка

культуры к порядку природы" (Ibid., p. 96). "Поскольку мы - люди и поскольку

мы живем в мире людей, труда и конфликтов, все объекты, нас окружающие,

являются знаками" (Ibid., p. 97). Может быть, более прозрачную и

пластическую формулировку Сартр дал как раз в своих "Пражских беседах" 1963

г.: "Движением, дающим смысл, - говорил он, - природный факт становится

посредником коммуникации между людьми... Человек не может быть чем-либо

иным, чем тем, кем вынуждают его быть обстоятельства, но его свобода состоит

в трансформации сырых данных в практический смысл, и она несводима к

обусловливанию. Я оставил абстрактную и изоляционистскую точку зрения "Бытия

и ничто", оставаясь при этом верным духу этого исследования". Заметим для

последующего, что, во-первых, Сартром здесь фиксируются лишь два элемента

отношения - чисто вещественая форма объекта и его практически-индивидуальный

человеческий "смысл", "значения" - и что, во-вторых, социальные отношения

людей, действующих с объектами, должны тогда определяться как коммуникации

этого "смысла" и "значения", как их разгадывание, "понимание" и т.д.,

обладающие определенной логикой (до тех пор, пока эти отношения остаются

человеческими и не поглощаются вещами).

27 Это явление очень четко проступает в том, как, например, модернистское

искусство и психоанализ пользуются вещественными формами и символами.

Художественная форма, т.е. определенное вещественное построение, получает,

например, функцию прямой передачи действительности (помимо содержания), а

фактически - онтологизированных душевных состояний.

28 Sartre J.-P. Op. cit., p. 98.

29 Sartre J.-P. Ibid.

30 Sartre J.-P. Ibid., p. 101 - 102.

31 На основе "значений" и "смысла" ("знаками" которых являются

материальные предметы, орудия и т.д.) здесь определяется не только отношение

к внешней действительности и положение в ней индивида, но и ход построения

индивидом самого себя как личности, собирания им себя в узел "проекта", т.е.

проектирование себя индивидом разворачивается, согласно экзистенциализму, в

зависимости от того, какой "смысл" и "значения" им приданы вещам и

обстоятельствам, биологическим зависимостям и т д.

32 "Наш формализм, - говорит Сартр, - который вдохновлялся формализмом

Маркса, состоит просто в напоминании, что человек делает историю ровно в той

же мере, в какой она делает его" (Sartre J.-P. Ibid., p. 180).

33 Sartre J.-P. Ibid., p. 206.

34 Ibid., p. 249.

35 Ibid., p. 247.

36 Ibid., p. 256 - 257.

37 Ibid., p. 279.

38 Ibid., p. 241.

39 Ibid., p. 158. По Сартру, отношения людей дискретны, являются инертной

множественностью, поскольку люди не связаны межличными контактами

(взаимопроникновением их сознания и "понимания" любви, ненависти, желаний и

т.д.) или не разделяют одно и то же эмоциональное состояние.

40 Марксизмом Сартр считает признание решающего значения этого факта и

оценивает себя как марксиста именно в зависимости от согласия с этим. Но в

действительности важным является то, что именно понимается под социальной

материей.

41 Маркс в связи с аналогичной трактовкой "человеческих отношений"

Фейербахом замечал, что здесь "исключается отношение людей к природе, чем

создается противоположность между природой и историей" (Маркс К., Энгельс Ф.

Соч., т. 3, с. 38). Это как нельзя более точно относится ко всей сартровской

концепции.

42 Sartre J.-P. Op. cit., p. 206.

43 Sartre J.-P. Ibid., p. 360.

44 Sartre J.-P. Ibid., p. 86.

45 Sartre J.-P. Ibid. p. 219 - 220.

46 Sartre J.-P. Ibid., p. 180.

47 Sartre J.-P. Ibid., p. 428.

48 См. Ibid., p. 381 ff.

49 Sartre J.-P. Ibid., p. 644.

50 Ibid., p. 260.

51 "Если Maркс не оставил "Логики" (с большой буквы), то он оставил

логику "Капитала"..." (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 301).

52 Интересно и важно то, что Маркс одновременно строит и теорию

объективного (экономического) процесса и теорию его отображения в головах

непосредственных его агентов, исследуя и критикуя не индивидуальные ошибки и

заблуждения сознания (хотя и это имеет место), а с необходимостью

складывающиеся объективно-мыслительные выражения реального процесса. Он

выводит и определяет условия, при которых с необходимостью появляются в

последнем "превращенные выражения" (verwandelte Formen).

53 К сожалению, философской публике они зачастую и известны лишь в этой

ложной форме.

54 Для дальнейшего изложения необходимо ясное понимание того, что имеется

в виду под "философией самосознания", характерной для классики. Начиная с

Декарта предполагалось, что философия определяет сознательные условия

познающего мышления, раскрывая, каким образом содержания сознания

(затрагиваются ли этим сознанием процесс мысли, поведение, интересы или

чувства человека) могут быть воспроизведены и фиксированы как с самого

начала контролируемая сознанием, целенаправленная конструкция предмета,

имеющая своим исходным пунктом некоторое естественным образом существующее

совпадение мысли и предмета, некоторое "истинное положение дела", уже

существующее до актуальной перестройки стихийного процесса сознания

(например, декартовское cogito ergo sum, "Я есмь я" немецкой классической

философии и т.п.). Полагается ли этот пункт реально существующим или же

исследовательской условностью, весь процесс выступает как телеологически

организованный, совершающийся в рамках "чистого сознания" (то есть

неэмпирического сознания, очищаемого и переплавляемого самосознанием). Для

классиков любой вид сознания представлялся сопоставимым с этим стремящимся к

совпадению с действительностью сознанием и поэтому рассматривался по

аналогии с ним, как приближение к нему и т.д.

55 Между тем в нашей философской литературе есть весьма удачный пример

объективного, осуществляемого в Марксовом духе анализа субъективных

образований по чисто предметным явлениям экономических систем. Мы имеем в

виду попытку, сделанную Э.В.Ильенковым применительно к анализу природы

идеального (см. "Философская энциклопедия", т. II, статья "Идеальное").

56 "Выходить за феномены" здесь не означает взять, в гносеологическом

смысле, лежащее за феноменом внутреннее измерение, внутренний механизм

предмета как независимый от социальной деятельности, порождающей феномен.

Наоборот, речь идет о том, чтобы объяснить тот ее механизм, который

порождает в ней феномен как существенную "форму его действительности, или,

точнее, форму его действительного существования" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,

т. 26, ч. III, с. 507).

57 Следовательно, содержания сознания даны (найдены) одновременно и в

другом месте, в другой форме, чем в сознании психологического,

размышляющего, связывающего единством "Я" свои сознательные проявления

индивида, а именно в социальной системе деятельности. Возможность измерять

сознание одновременно и по чему-то иному, чем само сознание, - существенное

требование Марксовой процедуры.

58 Марксов анализ сплошь и рядом имеет дело с такой практической

видимостью. Например, рассматривая определения, приобретаемые капиталом в

процессе обращения и во взаимосвязи с другими капиталами, Маркс показывает,

что теоретический взгляд, будто каждая часть капитала в равной мере

производит прибыль, выражает практический факт, и чтобы уйти от него, надо

было бы взять весь совокупный капитал, но для капиталиста - это мистерия. В

этом смысле осознавание есть возникновение объективной видимости (интересно,

что с точки зрения практического факта сознания как раз действительная

внутренняя связь оказывается мистерией).

59 Причина и следствие здесь неоднородны; первая не сохраняется во втором

как в нем самом обнаружимое содержание.

60 Здесь имеет место отношение, аналогичное тому, которое Маркс

устанавливает в актах реального экономического поведения лиц. Напомним

слова, сказанные Марксом в предисловии к "Капиталу", которыми он хотел

предупредить возможные недоразумения на этот счет: "Фигуры капиталиста и

земельного собственника я рисую далеко не в розовом свете. Но здесь дело

идет о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением

интересов. Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на

естественноисторический процесс; поэтому с моей точки зрения, меньше чем с

какой бы то ни было другой, отдельное лицо можно считать ответственным за те

условия, продуктом которых в социальном смысле оно остается, как бы ни

возвышалось оно над ними субъективно" (там же, с. 10).

61 "Неклассические" - в том же самом смысле, в каком в современной физике

говорится о различии между классическими и неклассическими физическими

объектами. Аналогично ситуации, как она установилась на сегодняшний день в

физике, в философии (прежде всего, в онтологии), также можно различать

классическую и современную, неклассическую философию.

62 Можно вполне себе представить, что нормы изложения научных истин в

публикациях и сообщениях могли бы быть в другой культуре иными. Во всяком

случае, несомненно, что те нормы, на которые мы ориентируемся в нашей

логической культуре, не охватывают весь корпус релевантных для реконструкции

истории познания текстов.

63 См.: Heisenberg W. Der Teil und das Ganze. M(nchen, 1976, S. 155 -

64 Галилей Г. Избр. труды в 2-х томах. Т. I. М., 1964, с. 423.

1989, ј 2, с. 29 - 36.

4 Доклад, сделанный в Институте философии АН CCCP в декабре 1987 г.

8 Выступление на "Круглом столе" по теме "Взаимодействие науки и

1989, с. 263 - 269.

10 Выступление на "Круглом столею по теме: "Феноменологил и ее роль в

11 Доклад, сделанный на III Всесоюзной школе по проблеме сознания.

12 Выступление на "Круглом столе" по теме "Наука, этика, гуманизм".

15 Выступление на "Круглом столе" по теме "Литература и

литературно-художественная критика в контексте философии и обществоведения".

27, а также в: ж-л "Родник". Рига, 1989, ј 11, с. 45 - 49.

Глава 9. Взаимосвязь науки и культуры

Наука изучается сегодня и как культурное явление.Культура в целом — это сложнейший феномен. Имеется более двухсот определений культуры. Прежде всего само понятие “культура” противопоставляется природному. Культура (лат. cultura — “возделывание, уход”) — это. измерение человеческой жизни, связанное с надприродными качествами человека; культура — это и среда, и одновременно продукт специфически человеческого бытия. Культурные образования имеют как материальные, так и духовные составляющие. В общее содержание культуры вносят свой вклад такие взаимодействующие сферы, как религия, искусство, наука, право, быт, нравственность и т.д. Помимо того, что культура является средой обитания человеческого общества в целом, можно выделить конкретные функции, которые имеет культурное измерение социальной жизни. Не вдаваясь в подробности культурологического анализа, укажем лишь на нормативную и мнестическую функции.
Нормативная функция выражается в том, что культурное поле в том или ином срезе исторического времени задает обществу и составляющим его людям систему ценностей, оценок, критериев и норм. Нормативный план культуры оказывает решающее влияние на поведение людей, их базовые представления о категориях должного во всех областях человеческой деятельности. Мнестическая функция состоит в том, что культура выступает носителем, хранителем и транслятором социально значимой информации (Ю.М. Лотман, М.К. Петров и др.). Эта информация по определению является генетически не наследуемой, поэтому по аналогии с генетическим кодом говорят о социокоде, обеспечивающем передачу когнитивной, нормативной, поведенческой и других видов социально необходимой информации.
Как соотносятся понятия “культура” и “наука”? Разумеется, наука представляет собой одну из сфер культурного континуума социальной жизни. Однако наука имеет и ряд специфических свойств, которые придают ей весьма яркое, самобытное, самостоятельное значение. Наличие у науки специфических свойств позволяет говорить об определенном противопоставлении науки и остальной культуры. Именно это различение и имеется в виду, когда рассматривают тему “наука и культура”. Перечислим некоторые специфические свойства науки, выделяющие ее из общей системы культуры.
1. Наука новационно заострена. Она выделяется из остальной культуры своей динамикой, предельно быстрым обновлением.
2. Деятельность науки (и только науки) регулируется принципиально познавательной целью. Прочие цели науки (внепознавательные, или социальные) имеют для нее лишь побочную значимость (§ 7.3, 7.5).
3. Для науки характерна ведущая роль профессионального сообщества. Пожалуй, именно научная сфера обнаруживает самые жесткие (или по крайней мере одни из самых жестких) критерии отбора людей, способных реализовать себя в этой области. Для прочих социокультурных сфер критерии в целом оказываются мягче. Для дилетанта шире возможности попробовать себя, например, в искусстве, политике, предпринимательстве.
4. Наука представляет собой деятельность, стремящуюся в пределе к идеальной рациональности. В некотором смысле наука вообще представляет собой институциолизированную (или по крайней мере максимально возможную в данных познавательных условиях) рациональность. В прочих сферах культуры внерациональные составляющие играют в той или иной степени более значимую роль.

9.1. Научная картина мира
9.2. Формы социокультурной обусловленности научного познания
9.3. Наука и искусство
9.4. Наука и религия
9.5. Наука в общем культурном проекте