Происхождение души

Я думаю, что уместно начать исследование жизни души с возникновения этой жизни. Очень немногие из моих Субъектов способны вспомнить о начале своего существования в качестве частиц энергии. О каких то деталях ранней жизни души мне сообщали молодые, начинающие души. Эти души имеют более короткую историю жизни как в Мире Душ, так и за его пределами, поэтому у них еще свежие воспоминания. Однако мои Субъекты Уровня I сохранили, в лучшем случае, мимолетные воспоминания о происхождении своего Я. Следующие два отрывка из рассказов начинающих душ служат в качестве иллюстрации:

«Моя душа была сотворена из огромной, несимметричной формы облачной массы. Я был исторгнут как крошечная частичка энергии из этого мощного, пульсирующего голубоватого, желтоватого и, белого света. Пульсирующая масса испускает град таких частичек. Некоторые падают назад и вновь поглощаются массой, но я продолжаю двигаться вперед, и меня уносит в потоке с другими душами, подобными мне. Следующее, что я помню, это то, что я нахожусь в замкнутой сфере, где очень любящие существа заботятся обо мне».

«Я помню себя в своего рода яслях, где мы размешены в отдельных ячейках (как в ульях), словно инкубаторные яйца. После того, как я стал лучше осознавать происходящее, я узнал, что нахожусь в инкубаторном мире Урас. Не знаю, как я попал туда. Я подобен яйцеклетке в эмбриональной жидкости, ожидающей своего оплодотворения, и я ощущаю, что здесь много других клеток молодой энергии, которые пробуждались вместе со мной. Здесь также имеется группа матерей, прекрасных и любящих, которые… прорывают наши мембранные оболочки и высвобождают нас. Вокруг нас - вращающиеся потоки интенсивных, подпитывающих огней, и я слышу музыку. Первое, что зарождается в моем сознании, - это любопытство. Вскоре меня забирают из Ураса и присоединяют другим детям уже в другом месте».

Лишь в редких случаях мне удается услышать подробные рассказы о «взращивании» душ от очень продвинутых Субъектов. Это «специалисты», известные как Инкубаторные Матери. Следующий Субъект, по имени Сина, является представителем такого рода работ, и он относится к, Уровню V.

Эта личность занимается детьми как в Мире Душ, так и за его пределами. В настоящее время она работает в приюте для тяжело больных детей. В своей прошлой жизни она была польской женщиной, которая в 1939 году, хотя и не еврейка, добровольно отправилась в немецкий концентрационный лагерь. Она обслуживала офицеров и занималась кухней, но это был лишь внешний предлог. Она хотела быть рядом с еврейскими детьми, попавшими в лагерь, и помогать им всеми возможными способа ми. Как местный житель близлежащего городка, она могла в течение первого года покидать лагерь. Затем солдаты ее уже не выпускали. В конце концов она умерла в лагере. Эта продвинутая душа могла бы прожить дольше, если бы она взяла с собой более 30 процентов своей энергии, чтобы поддержать себя, выполняя это тяжкое задание. Такова убежденность души Уровня V.

Д-р Н.: Сина, какой опыт Вашей жизни между воплощениями самый значительный для Вас?

СУБЪЕКТ: (не колеблясь) Я отправляюсь в место, где… выводятся души. Я являюсь Инкубаторной Матерью - своего рода повитухой.

Д-р Н.: Вы хотите сказать, что работаете в инкубаторе душ?

СУБЪЕКТ: (живо) Да, мы содействуем появлению новых душ. Обеспечиваем раннее развитие… проявляя теплоту, нежность и заботу. Мы встречаем и приветствуем их.

Д-р Н.: Пожалуйста, опишите мне окружающую обстановку.

СУБЪЕКТ: Это… газообразные… медовые соты, над которыми вращаются потоки энергии. Все освещено ярким светом.

Д-р Н.: Называя инкубатор «медовыми сотами», Вы хотите сказать, что он имеет структуру улья, или что?

СУБЪЕКТ: Гм, да… хотя инкубатор сам по себе является огромным центром без каких-либо видимых границ. Новые души имеют свои собственные инкубаторные ячейки, где они находятся, пока не подрастут, и тогда они покидают это место.

Д-р Н.: Будучи Инкубаторной Матерью, когда Вы в первый раз видите новую душу?

СУБЪЕКТ: Мы находимся в «отделе доставки», который является частью инкубатора, или центра. Вновь прибывшие представляют собой небольшие массы белой энергии, заключенной в золотистый мешок. Они медленно и величественно движутся по направлению к нам (как лента конвейера).

Д-р Н.: Откуда?

СУБЪЕКТ: На нашем участке центра, под аркой, есть стена, вся наполненная расплавленной массой высококонцентрированной энергии и… жизненной силы. Кажется, будто она заряжена скорее изумительной силой любви, чем видимым источником тепла. Масса пульсирует и вибрирует, красиво и мягко. По цвету она похожа на то, что Вы видите, когда смотрите сквозь прикрытые веки на солнце в яркий солнечный день.

Д-р Н.: И Вы видите, как появляются души из этой массы?

СУБЪЕКТ: Эта масса начинает разбухать - всегда в разных местах. Разбухание усиливается и образуются бесформенные выпуклости. Их отделение от массы - это совершенно дивный момент. Родилась новая душа. Она обладает энергией, жизнеспособностью и индивидуальностью.

Примечание: Другой Субъект, также относящийся к Уровню V, высказался об инкубации следующим образом: «Я вижу яйцеобразную массу, и энергия втекает и вытекает из нее. Когда она расширяется - порождаются фрагменты энергии новых душ. Когда она сжимается - я думаю, энергия тех душ, которые не сумели проявиться, втягивается назад. По каким-то причинам эти фрагменты, не смогли сделать следующий шаг навстречу своей индивидуальности».

Д-р Н.: Что Вы видите за пределами этой массы, Сина?

СУБЪЕКТ: (долгая пауза) Я вижу это блаженное оранжево-желтое сияние. А вокруг фиолетовая тень, но не холодная темнота… а вечность?

Д-р Н.: Можете ли Вы побольше рассказать о потоке новых душ, движущемся по направлению к Вам из этой массы энергии?

СУБЪЕКТ: Поток движется медленно из огненной оранжево-желтой массы энергии, по мере того, как от нее отделяются нарождающиеся фрагменты (души). Они подводятся к различным пунктам, где находятся заботливые материнские души, подобные мне.

Д-р Н.: Сколько матерей Вы видите?

СУБЪЕКТ: Я вижу пятерых недалеко от меня… которые, подобно мне… обучаются.

Д-р Н.: Каковы обязанности Инкубаторной Матери?

СУБЪЕКТ: Мы парим над выведенными фрагментами, чтобы… обсушивать их после того, как они высвобождаются из своих золотистых мешочков. Они движутся медленно, и мы успеваем легко и нежно обхватить их крошечную энергию.

Д-р Н.: Что означает для Вас «обсушивать»?

СУБЪЕКТ: Мы обсушиваем… так сказать, влажную энергию новой души. Я не знаю, как это объяснить на человеческом языке. Как бы обнимаем новую белую энергию.

Д-р Н.: Итак, теперь Вы видите, в основном, белую энергию?

СУБЪЕКТ: Да, и когда они приближаются к нам, оказываются рядом с нами, я замечаю голубое и фиолетовое сияние вокруг них.

Д-р Н.: Как Вы думаете, почему это так?

СУБЪЕКТ: (пауза, затем тихо) О… теперь я пониманию… это пуповинный… изначальный энергетический шнур развития, который связан с каждым.

Д-р Н.: Из того, что Вы рассказываете, у меня складывается образ длинного жемчужного ожерелья. Души - как связанные выстроенные в одну линию жемчужины. Так ли это?

СУБЪЕКТ: Да, скорее, подобно жемчужной нити на серебристой ленте конвейера.

Д-р Н.: Хорошо, теперь скажите мне: когда Вы принимаете каждую новую душу, обсушиваете их - дает ли это им жизнь?

СУБЪЕКТ: (быстро отвечает) О, нет. Жизненная сила всезнающей любви и знания идет через нас, а не из нас. Во время обработки новой энергии вместе со своими вибрациями мы передаем… сущность начала: надежды на будущие достижения. Матери называют это… «объятием любви». Оно сопровождается внушением им мыс лей о том, кем они являются и кем они могут стать. Когда мы заключаем новую душу в «объятие любви», это наполняет ее нашим пониманием и состраданием.

СУБЪЕКТ: Нет, у нее уже все имеется, хотя новая душа еще не знает, кто она такая. Мы заботливо обучаем. Мы объявляем только что родившемуся существу, что пришло время начинать. Зажигая… его энергию, мы привносим в душу осознание ее собственного существования. Это время пробуждения.

Д-р Н.: Сина, пожалуйста, помогите мне разобраться. Когда я думаю о медсестрах в родильном отделении больниц, где они занимаются новорожденными, я полагаю, что они и понятия не имеют о том, какого рода личностью станет тот или иной младенец. Работаете ли Вы таким же образом - не зная о бессмертной природе этих новых душ?

СУБЪЕКТ: (смеется) Мы работаем в качестве таких медсестер, но это не совсем то, что происходит в родильном отделении больниц. Когда мы принимаем новые души, мы кое-что знаем об их индивидуальности. Их индивидуальные особенности становятся более очевидными, когда мы объединяем нашу энергию с ними, чтобы поддержать их. Это позволяет нам лучше воспользоваться нашими вибрациями, чтобы активизировать, или зажечь, их самосознание. Все это является частью начального процесса их существования.

Д-р Н.: Как практикант, как Вы приобретаете знание о правильном использовании вибраций в работе с новыми душами?

СУБЪЕКТ: Это то, чему новые матери должны научиться. Если что-то идет не так, как нужно, то новые души не чувствуют себя вполне подготовленными. Тогда вмешивается один из Инкубаторных Мастеров.

Д-р Н.: Не можете ли Вы еще кое-что пояснить для меня, Сина? Когда Вы впервые принимаете эти души, с любовью обнимая их, замечаете ли Вы и другие матери некий организованный процесс выстраивания душ по определенным личностными параметрам? Например, сначала идут десять представителей типа отважных душ, затем - десять более осторожных?

СУБЪЕКТ: Как это механистично! Каждая душа уникальна во всех своих качествах, созданных в совершенстве, которое я даже не могу описать. Единственное, что я могу сказать Вам, это то, что не бывает двух одинаковых душ!

Примечание: От некоторых других своих Субъектов я слышал, что одной из основных причин, по которой каждая душа отличается от другой, является то, что после того, как Источник «откалывает» фрагменты энергии, чтобы сотворить душу, они чуть-чуть изменяются и поэтому несколько отличаются от первоначальной энергетической массы. Таким образом, Источник подобен божественной матери, которая никогда не рождает близнецов.

Д-р Н.: (настойчиво, желая, чтобы мой Субъект поправила меня) Вы полагаете, что это совершенно случайный подбор? Что нет ни какой последовательности качеств, имеющих какое-то сходство? Вы знаете, что это так?

СУБЪЕКТ: (разочарованно) Как я могу знать это, если я не Творец? Есть души, имеющие сходные качества, и не имеющие таковых, - все в одной куче. Комбинации смешаны. Как мать, я могу отрегулировать каждую важную черту, которую почувствую, и поэтому я могу сказать Вам, что нет двух одинаковых комбинаций.

Д-р Н.: Хорошо… (Субъект прерывает, продолжая начатую мысль.)

СУБЪЕКТ: Я чувствую, что по ту сторону арки существует могущественное Присутствие, которое управляет всеми вещами. Если и существует какая-то разгадка энергетических структур, то нам нет надобности знать об этом.…

Примечание: Это те моменты, которых я ожидаю в моих сеансах, пытаясь распахнуть дверь к конечному Источнику И всегда дверь лишь слегка приоткрывается.

Д-р Н.: Пожалуйста, расскажите мне, как Вы чувствуете это Присутствие, эту энергетическую массу, которая направляет эти новые души к Вам. Вы и другие матери, несомненно, должно быть, думали об Источнике душ, несмотря не то, что не можете видеть его?

СУБЪЕКТ: (шепотом) Я чувствую, что Творец… рядом… но не обязательно сам делает эту работу… производит…

Д-р Н.: (мягко) То есть энергетическая масса необязательно является изначальным Творцом?

СУБЪЕКТ: (как бы испытывая неловкость) Я думаю, что имеются помощники - я не знаю.

Д-р Н.: (переводя разговор в другое русло) Сина, разве у новых душ имеются недостатки (несовершенства)? Если бы они были созданы совершенными, то не было бы смысла в сотворении их совершенным Творцом?

СУБЪЕКТ: (с сомнением) Здесь все представляется совершенным.

Д-р Н.: (на какое-то время я меняю тему) Вы работаете только с душами, которые отправляются на Землю?

СУБЪЕКТ: Да, но они могут пойти в любое место. Только часть отправляется на Землю. Существует много физических миров, подобных Земле. Мы называем их мирами удовольствий и мирами страданий.

Д-р Н.: И можете ли Вы распознать душу, предназначенную имени для Земли, исходя из Вашего опыта воплощений?

СУБЪЕКТ: Да. Я знаю, что души, которые направляются в миры, подобные Земле, должны быть сильными и жизнерадостными из-за боли, которую им придется выдерживать наряду с радостью.

Д-р Н.: Я тоже так думаю. И то, что эти души загрязняются в человеческом теле - особенно молодые души, - это следствие их несовершенства. Так ли это?

СУБЪЕКТ: Я думаю, да.

Д-р Н.: (продолжая) И это дает мне основание предположить, что они должны работать, чтобы обрести большее содержание, чем у них было изначально, с целью достичь полного знания. Согласны ли ВЫ с этим допущением?

СУБЪЕКТ: (долгая пауза, и затем со вздохом) Я думаю, что совершенство имеется… в новых созданиях. Зрелость у новых душ начинается вместе с разрушением невинности, и это не потому, что они изначально имели изъяны. Преодоление препятствий делает их сильнее, но обретенные несовершенства не будут полностью устранены, пока все души не объединятся и не придет конец воплощению.

Д-р Н.: Не окажется ли это сложным делом при том, что все время появляются новые души, чтобы занять место тем, кто завершил свои воплощения на Земле?

СУБЪЕКТ: Это тоже закончится, когда все люди… все расы, национальности объединятся как один, вот почему нас посылают работать в такие места, как Земля.

Д-р Н.: Итак, когда обучение завершится, Вселенная, в которой мы живем, тоже умрет?

СУБЪЕКТ: Она может умереть и раньше. Это не важно: есть другие. Вечность никогда не кончится. Этот процесс очень важен, потому что он позволяет нам… сохранять опыт, выражать себя… и учиться.

Прежде чем продолжить разговор о развитии процесса продвижения души, я должен перечислить то, что я узнал об отличительных особенностях в их опыте, который они имеют с момента творения.

1. Существуют фрагменты энергии, которые, похоже, возвращаются в сотворившую их энергетическую массу прежде, чем успевают достичь Инкубатора. Я не знаю, по какой причине они терпят неудачу. Другие, которые достигают Инкубатора, на ранней стадии созревания не в состоянии самостоятельно научиться «быть». Поз же они вовлекаются в коллективные действия и, насколько я могу судить, никогда не покидают мир душ.

2. Существуют фрагменты энергии, которые имеют такие индивидуальные особенности или ментальную структуру, что не склонны воплощаться в физической форме или в каком-либо мире. Их часто можно обнаружить в ментальных мирах, и, кроме того, они, по всей видимости, с легкостью перемещаются между измерениями.

3. Имеются такие фрагменты энергии, несущие в себе сущностные качества души, которые воплощаются только в физических мирах. Эти души могут также между жизнями обучаться в ментальных сферах Мира Душ. Я не считаю их межпространственными странниками.

4. Есть и такие фрагменты энергии, которые представляют собой души, способные и склонные воплощаться и действовать как индивиды во всех типах физического и ментального окружения. Эта не обязательно обеспечивает им больше или меньше знания, чем другого рода душам. Однако благодаря широкому диапазону их практического опыта они могут брать на себя ответственность в раз личных сферах деятельности.

Программа развития новорожденной души раскручивается медленно Покинув Инкубатор, эти души не сразу начинают воплощаться или объединяться в группы. Вот описание этого переходного периода, данное одним Субъектом, очень молодой душой Уровня I, которая воплощалась лишь пару раз и имела еще свежие воспоминания об этом.

«Я помню, что еще до того, как меня определили в мою группу душ и я начал воплощаться на Земле, мне была дана возможности получить опыт в полу физическом мире, имея световую форму. Это был скорее ментальный мир, чем физический, потому что окружавшая меня материя была не совсем твердой и биологическая жизнь отсутствовала там. Со мной были другие молодые души, и мы легкостью передвигались как светящиеся пузыри, имеющие подобие человеческой формы. Мы просто пребывали там, ничего не делая, и не могли почувствовать, что значит быть плотным, твердым. Хотя обстановка имела скорее астральную природу, чем земную, мы учились общаться друг с другом как существа, живущие в сообществе. У нас не было обязанностей. И там царила утопическая атмосфера огромной, всеохватывающей любви, безопасности и защиты. С тех пор я узнал, что нет ничего статичного, и это - начальный этап - было самым легким опытом нашего существования. В скором времени нас ожидало существование в мире, где мы не будем защищены, где мы будем испытывать боль и одиночество - как и удовольствие, - и все эти переживания станут для нас поучительным опытом».

Душа, пережившая тело

Ариадна Эфрон. История жизни, история души. Т. 1. Письма. 1937—1955. Т. 2. Письма. 1955—1975. Воспоминания. Проза. Стихи. Устные рассказы. Переводы. Составление: Р.Б. Вальбе. — М.: Возвращение, 2008.

Нынешний читатель, чуть ли не пресыщенный человеческими трагедиями, в частности так называемой лагерной литературой, вряд ли потянется к этой книге, разве что имя автора заинтересует: Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой, принадлежащей к поэтам Серебряного века, ныне сделавшегося предметом моды.

Между тем, Ариадна Сергеевна — не только “часть” материнской биографии и едва ли не главная из тех, кому мы обязаны “воскрешением” Цветаевой на родине — выходом ее книг (о чем — позже), но и сама по себе заслуживает самого пристального внимания и — огромного уважения.

Увезенная из России девочкой, она потом затосковала по ней и рвалась туда. Бунин ругал: “Дура!”, стращал (и напророчил, напророчил!), а потом вдруг: “Если бы мне — было — столько — лет, сколько тебе, — пешком бы пошел… и пропади они все (Франция, Канны… — А.Т. ) пропадом!”.

Мечта осуществилась. Аля, как звали ее родные и друзья, видит СССР тридцать седьмого года восторженными, доверчивыми глазами (“Наши, все наши, все наше, мое”), шлет во Францию наивные, полные ликования статьи, окружена друзьями, любима мужем. “Счастлива была я — за всю свою жизнь — только в этот период”, — напишет она долгие и тяжкие годы спустя.

А потом началось, по ее горько-ироническому выражению, “восьмиклассное образование”. В Лубянском “классе”, как она впоследствии будет писать Генеральному прокурору, “избивали резиновыми “дамскими вопросниками”, в течение 20 суток лишали сна, вели круглосуточные “конвейерные” допросы, держали в холодном карцере, раздетую, стоя навытяжку, проводили инсценировки расстрела”. Выколотили показания и против себя, и против отца…

В лагере постепенно узнала о самоубийстве матери и гибели брата на фронте (о расстреле отца — много позже). Вроде бы и сил больше не было, “все оставила там ” — в тюрьме, — писала она мужу. “До полудня (посадки. — А.Т. ) — детство, а с полудня — старость”, — скажет десять лет спустя в письме Пастернаку, всячески ей помогавшему.

Но: “Я решила жить во что бы то ни стало”, — напишет она тетке, Анастасии (тоже с “образованием”!). Все ее мысли — о матери: “Мне важно сейчас продолжить ее дело, собрать ее рукописи, письма, вещи, вспомнить и записать все о ней , что помню…”. И далее — слова, тогда, в разгар войны, в 1942 году, выглядевшие как чистейшее мечтанье: “Скоро-скоро займет она в советской, русской литературе свое большое место, и я должна помочь ей в этом”.

Скоро-скоро?! Как бы не так… “Специальное образование” не ограничивается нервной тюремно-лагерной “восьмилеткой”. Немногим больше года удается пожить на воле, в Рязани, где талантливой художнице с ее “волчьим билетом” — особого рода паспортом — не дают работать в местном училище.

Ан — жив курилка! “…Но глаза по старой привычке впитывают в себя и доносят до сердца, минуя рассудок, великую красоту ни на кого не похожей Сибири… устаю зверски, настоящая замарашка — но меня радует, что кругом столько ребятишек, шуму, нелепых прыжков, пронзительных криков на переменах”.

Ее письма замечательны! “Ты — писательница, — восхищается Пастернак, — и больно, когда об этом вполголоса проговариваются твои письма…”

“Я сплю под всеми этими снегами, — грустно отвечает она, — не зная даже, придет ли моя поздняя весна… Или не пробить мне ледяной корки никогда?” А то — с грустным юмором: “…Ссыхаюсь, как цветок, засушенный в Уголовно-процессуальном кодексе…”.

“Весна” и правда запаздывает, да и приходит-то в виде нестойкой “оттепели”.

В 1954-м, все еще в Туруханске, Аля узнает о расстреле мужа (еще в пору “дела врачей”) и чувствует себя “четвертованной” (мать, отец, брат, муж) — “теперь осталось только голову снести…”.

Ответа от Генерального прокурора все нет и нет. А если и будет положительный “куда и на какие средства ехать и чем заниматься, чем зарабатывать на жизнь и где?”.

“Здесь тоска у-у какая!” — “…лезет из тайги, воет ветром по Енисею, исходит беспросветными осенними дождями, смотрит глазами ездовых собак, белых оленей, выпуклыми, карими, древнегреческими очами тощих коров”.

Впрочем, когда, освобожденная, но не получив жилья в Москве, она окажется в Тарусе, то и тут “зимой здорово смахивает на ссылку”.

Однако, по собственному выражению, натренированная годами обходиться без всего, она со своими “ослиными доблестями — упрямством и терпением” принимается за давно задуманное: добиться издания цветаевской книги.

И судьба (Бог?) посылает ей счастливейшую встречу. В писательском клубе ее знакомят с человеком со скучающими глазами, говорят, кто она…

“И тут происходит поразительное, — напишет впоследствии в воспоминаниях о нем Ариадна Сергеевна (и напишет поразительно талантливо, страстно, навек благодарно). — Все, только что бывшее лицом Казакевича, мгновенно схлынуло , как румянец, сменяющийся бледностью; словно кто-то дернул и, сверху донизу, от лба до подбородка, сорвал вялую, лоснящуюся кожу сытно пообедавшего, мирно-равнодушного, чужого человека, и я увидела лицо его души .

…Прекрасное, детское по незащищенности и мужское по железной собранности, по стремлению защитить, братское, отцовское, материнское, самое несказанно-близкое человеческое “я” рванулось навстречу моему — недоверчивому, изуродованному, искаженному — подняло его, обняло, вобрало в себя, уберегло, вознесло — единой вспышкой золотых, проницательных, грустных глаз.

Вот с этой-то секунды и началась моя истинная реабилитация”.

Нет, недаром и другой вскорости пришедший Ариадне Сергеевне на помощь человек, критик А.К. Тарасенков, вслед за Пастернаком объявил ее талантом, которому грех романы не писать.

Только до романов ли ей было! Мало того что при подготовке текстов стихов и комментариев к ним приходилось, как говорила “старая дочь бессмертной матери” (Алино “самоопределение”), идти “сплошной целиной”. Впереди было столько препятствий, предубеждений, просто чиновничьих страхов и перестраховки, злобных печатных выпадов по адресу “белоэмигрантки” и “декадентки”!

После одного гнустнейшего фельетона даже принимавший в Алиной “затее” живейшее участие Эренбург советовал “повременить и никуда не соваться”. “Это как раз тот вид деятельности, который мне лучше всего удается”, — иронически (и несправедливо) заметила Ариадна Сергеевна.

“На днях буду в Москве, пойду узнавать, в план какого столетия включена — если включена — книга”, — невесело шутит она еще через три года.

Величайшего труда потребовали и эта первая маленькая книга, и объемистый том в “Библиотеке поэта”, и последующие издания, и воспоминания о матери.

А ведь надо было при этом еще зарабатывать на жизнь, и Ариадна Сергеевна переводила, как каторжная. До собственной прозы и стихов руки редко доходили.

Между тем во всем этом, писавшемся урывками, столько ума, наблюдательности, доброты и — щедрости! Подозреваю, что последней отмечены и переводы. Читаешь, к примеру:

Вокруг меня — тоски свинцовые края,
Безжизненна земля и небеса беззвездны.
Шесть месяцев в году здесь стынет солнца свет.
А шесть — кромешный мрак и ночи окаянство…
Как нож, обнажены полярные пространства:
Хоты бы тень куста! Хотя бы волчий след.

И думаешь: не “одарен” ли здесь Шарль Бодлер самой переводчицей с ее драматическим опытом? Опытом, прямо сказавшимся в собственных стихах:

Солдатским письмом треугольным
В небе стая.
Это гуси на сторону вольную
Улетают.
……………………………………
Нам останется ночь полярная,
Изба черная, жизнь угарная,
Как клеймо на плече, позорная,
Поселенская, поднадзорная.

Мне б яблочка российского разок куснуть,
В том доме, где я выросла, разок уснуть!

А как пленительны строки, внезапно озаряющиеся доброй улыбкой:

А снег лежит на берегу
От детских лыж в полоску,
Как будто снятой на бегу
Тельняшкою матросской.

И какое счастье, что все это наконец полностью собрано в трехкнижии, любовно и тщательно подготовленном Руфью Борисовной Вальбе, которую Ариадна Сергеевна недаром в одном из писем своих последних лет назвала в своей улыбчивой манере не только верным другом, но и “нашим последним верблюдом в этой жизни, становящейся такой пустыней, такой-такой Сахарой”!

Слова о пустыне сказаны неспроста. “На десятки, ну на сотню душ, переживших тело, сколько тел, переживающих душу!” — горько и едко заметила однажды А. Эфрон.

Ее-то душа тело пережила! Пусть ей не посчастливилось совершить все, на что была способна (в горестную минуту сама с усмешкой говорила о прожитом как о некоем “журнальном варианте жизни”: “Ведь ничего еще не сделано, и не столько прожито, сколько вытерплено”.

Казакевич, незадолго до смерти побывав в Италии, сказал: “Принято считать, что там умеют беречь красоту . Мне кажется — это неверно. Там, где красоте ничто не угрожает, кроме течения времени, людям нет нужды ее беречь — с ней сосуществуют, как со всем привычным. Поверьте, нигде в мире ее не берегут и не отстаивают так отчаянно, голыми руками, как у нас, в России …”.

Это как будто об Ариадне Эфрон сказано — сберегшей и отстоявшей поэзию Марины, как она с детства называла мать.

САМОФРАКИЙСКАЯ ПОБЕДА?

ВОСПОМИНАНИЯ О КАЗАКЕВИЧЕЙ

СТИХОТВОРЕНИЯ * * *

УСТНЫЕ РАССКАЗЫ5

суп из козлятины

ИЗ ИТАЛЬЯНСКОЙ поэзии

ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ

Указатель имён

Условные сокращения

От составителя

История жизни, история души Том третий

кн с т и хо в ъ

КМИГ0М4ДАТСЛЬСТ|10

ГЕЛИКОНЪ м

Ариадна Эфрон

История жизни, история души

Там 3

Воспоминания

Проза. Стихи. Устные рассказы Переводы

УДК 821.161.1-09 ББК 84(2Рос=Рус)6-4 Э94

Эфрон, АС.

Э94 История жизни, история души: В 3 т. Т. 3. Воспоминания, проза, стихотворения, устные рассказы, переводы / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примем. Р.Б. Вальбе. - Москва: Возвращение, 2008. - 392 с., ил.

ISBN 978-5-7157-0168-8

В третий том вошли воспоминания, проза, стихотворения, устные рассказы и стихотворные переводы Ариадны Сергеевны Эфрон.

УДК 821.161.1 ББК 84(2Рос=Рус)6-4

ISBN 978-5-7157-0168-8

© А. С. Эфрон, наследник, 2008 © Р. Б. Вальбе, сост., подгот. текста, подгот. ил., примем., 2008 © Р. М. Сайфулин, оформ., 2008 © Возвращение, 2008

Воспоминания

СТРАНИЦЫ ВОСПОМИНАНИЙ1

КАКОЙ ОНА БЫЛА?

Моя мать, Марина Ивановна Цветаева, была невелика ростом - 163 см, с фигурой египетского мальчика - широкоплеча, узкобёдра, тонка в талии. Юная округлость её быстро и навсегда сменилась породистой сухопаростью; сухи и узки были её щиколотки и запястья, легка и быстра походка, легки и стремительны - без резкости - движения. Она смиряла и замедляла их на людях, когда чувствовала, что на неё смотрят или, более того, разглядывают. Тогда жесты её становились настороженно скупы, однако никогда не скованны.

Строгая, стройная осанка была у неё: даже склоняясь над письменным столом, она хранила «стальную выправку хребта».

Волосы её, золотисто-каштановые, в молодости вившиеся крупно и мягко, рано начали седеть - и это ещё усиливало ощущение света, излучавшегося её лицом - смугло-бледным, матовым; светлы и немеркнущи были глаза - зелёные, цвета винограда, окаймлённые коричневатыми веками.

Черты лица и контуры его были точны и чётки: никакой расплывчатости, ничего недодуманного мастером, не пройденного резцом, не отшлифованного: нос, тонкий у переносицы, переходил в небольшую горбинку и заканчивался не заострённо, а укороченно, гладкой площадочкой, от которой крыльями расходились подвижные ноздри, казавшийся мягким рот был строго ограничен невидимой линией.

Две вертикальные бороздки разделяли русые брови.

Казавшееся завершённым до замкнутости, до статичности, лицо было полно постоянного внутреннего движения, потаённой выразительности, изменчиво и насыщено оттенками, как небо и вода.

Руки были крепкие, деятельные, трудовые. Два серебряных перстня (перстень-печатка с изображением кораблика, агатовая гемма с Гермесом в гладкой оправе, подарок её отца) и обручальное кольцо - никогда не снимавшиеся, не привлекали к рукам внимания, не украшали и не связывали их, а естественно составляли с ними единое целое.

Речь - сжата, реплики - формулы.

Умела слушать; никогда не подавляла собеседника, но в споре была опасна: на диспутах, дискуссиях и обсуждениях, не выходя из пределов леденящей учтивости, молниеносным выпадом сражала оппонента.

Была блестящим рассказчиком.

Стихи читала не камерно, а как бы на большую аудиторию.

Читала темпераментно, смыслово, без поэтических «подвываний», никогда не опуская (упуская!) концы строк; самое сложное мгновенно прояснялось в её исполнении.

Читала охотно, доверчиво, по первой просьбе, а то и не дожидаясь её, сама предлагая: «Хотите, я вам прочту стихи?»

Всю жизнь была велика - и неудовлетворена - её потребность в читателях, слушателях, в быстром и непосредственном отклике на написанное.

К начинающим поэтам была добра и безмерно терпелива, лишь бы ощущала в них - или воображала! - «искру божью» дара, в каждом таком чуяла собрата, преемника - о, не своего! - самой Поэзии! - но ничтожества распознавала и беспощадно развенчивала, как находившихся в зачаточном состоянии, так и достигших мнимых вершин.

Была действенно добра и шедра: спешила помочь, выручить, спасти - хотя бы подставить плечо; делилась последним, наинасущнейшим, ибо лишним не обладала.

Умея давать, умела и брать, не чинясь; долго верила в «круговую поруку добра», в великую, неистребимую человеческую взаимопомощь.

Беспомощна не была никогда, но всегда - беззащитна.

Снисходительная к чужим, с близких - друзей, детей - требовала как с самой себя: непомерно.

Не отвергала моду, как считали некоторые поверхностные её современники, но, не имея материальной возможности ни создавать её, ни следовать ей, брезгливо избегала нищих под неё подделок и в годы эмиграции с достоинством носила одежду с чужого плеча.

В вещах превыше всего ценила прочность, испытанную временем: не признавала хрупкого, мнущегося, рвущегося, крошащегося, уязвимого, одним словом - «изящного».

Поздно ложилась, перед сном читала. Вставала рано.

Была спартански скромна в привычках, умеренна в еде.

Курила: в России - папиросы, которые сама набивала, за границей - крепкие мужские сигареты, по полсигареты в простом, вишнёвом мундштуке.

Пила чёрный кофе: светлые его зёрна жарила до коричневости, терпеливо молола в старинной турецкой мельнице, медной, в виде круглого столбика, покрытого восточной вязью.

С природой была связана воистину кровными узами, любила её -горы, скалы, лес - языческой обожествляющей и вместе с тем преодолевающей её любовью, без примеси созерцательности, поэтому с морем, которого не одолеть ни пешком, ни вплавь, не знала что делать. Просто любоваться им не умела.

Низменный, равнинный пейзаж удручал её, так же, как сырые, болотистые, камышовые места, так же, как влажные месяцы года, когда почва становится недостоверной под ногой пешехода, а горизонт расплывчат.

Навсегда родными в памяти её остались Таруса её детства и Коктебель - юности, их она искала постоянно и изредка находила в холмистости бывших «королевских охотничьих угодий» Медон-ского леса, в гористости, красках и запахах Средиземноморского побережья.

Легко переносила жару, трудно - холод.

Была равнодушна к срезанным цветам, к букетам, ко всему, распускающемуся в вазах или в горшках на подоконниках; цветам же, растущим в садах, предпочитала, за их мускулистость и долговечность, - плюш, вереск, дикий виноград, кустарники.

Ценила умное вмешательство человека в природу, его сотворчество с ней: парки, плотины, дороги.

С неизменной нежностью, верностью и пониманием (даже почтением!) относилась к собакам и кошкам, они ей платили взаимностью.

В прогулках чаще всего преследовала цель: дойти до..., взобраться на...; радовалась более, чем купленному, «добыче»: собранным грибам, ягодам и, в трудную чешскую пору, когда мы жили на убогих деревенских окраинах, - хворосту, которым топили печи.

Хорошо ориентируясь вне города, в его пределах теряла чувство направления, плутала до отчаяния даже в знакомых местах.

Боялась высоты, многоэтажности, толпы (давки), автомобилей, эскалаторов, лифтов. Из всех видов городского транспорта пользовалась (одна, без сопровождающих) только трамваем и метро. Если не было их, шла пешком.

Была не способна к математике, чужда какой бы то ни было техники.

Ненавидела быт - за неизбывность его, за бесполезную повторяемость ежедневных забот, за то, что пожирает время, необходимое для основного. Терпеливо и отчуждённо превозмогала его - всю жизнь.

Общительная, гостеприимная, охотно завязывала знакомства, менее охотно развязывала их. Обществу «правильных людей» предпочитала окружение тех, кого принято считать чудаками. Да и сама слыла чудачкой.

В дружбе и во вражде была всегда пристрастна и не всегда последовательна. Заповедь «не сотвори себе кумира» нарушала постоянно.

Считалась с юностью, чтила старость.

Обладала изысканным чувством юмора, не видела смешного в явно - или грубо - смешном.

Из двух начал, которым было подвлиянно её детство - изобразительные искусства (сфера отца) и музыка (сфера матери), - восприняла музыку. Форма и колорит - достоверно осязаемое и достоверно зримое - остались ей чужды. Увлечься могла только сюжетом изображённого - так дети «смотрят картинки», - поэтому, скажем, книжная графика и, в частности, гравюра (любила Дюрера, Доре) была ближе её духу, нежели живопись.

£rj if-AU+mui

Ариадна Эфрон

История жизни, история души

Там I Письма 1937-1955

Еего+АЩШис

УДК 821.161.1-09 ББК 84(2Рос=Рус)6-4 Э94

Эфрон, А. С.

Э94 История жизни, история души: В 3 т. Т. 1. Письма 1937-1955 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примем. Р.Б. Вальбе. - Москва: Возвращение, 2008. - 360 с., ил.

ISBN 978-5-7157-0166-4

Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.

В первый том вошли письма 1937-1955 годов. Письма расположены в хронологическом порядке.

УДК 821.161.1 ББК 84(2Рос=Рус)6-5

ISBN 978-5-7157-0166-4

© А. С. Эфрон, наследник, 2008 © Р Б. Вальбе, сост., подгот. текста, подгот. ил., примем., 2008 © Р. М. Сайфулин, оформ, 2008 © Возвращение, 2008

К Аде Александровне Федерольф меня привела Зоя Дмитриевна Марченко - они вместе отбывали срок на Колыме.

Гладко причесанная, в сером полушалке, слепая женщина долго не отпускала мою руку. Она знала, зачем я приехал, - на столе лежали подготовленные для меня папки. На каждую из них был прикреплен тетрадный лист, на котором крупно, синим карандашом: «Ариадна Эфрон» и название произведений.

Мы сели за стол. Я объяснил, что сборник «Доднесь тяготеет» из произведений репрессированных женщин в основном подготовлен и мне надо несколько дней, чтобы ответить, что из этих рукописей может в него войти.

И в ответ: «Пишите расписку!»

До сих пор мне не предлагали такого. За хранение подобных «клеветнических» рукописей совсем недавно грозила тюрьма. Я поднялся, чтобы уйти, но женщины удержали меня.

В 1989 году в издательстве «Советский писатель» стотысячным тиражом вышел сборник «Доднесь тяготеет». В нем среди 23 авторов - узниц ГУЛАГа были и Ариадна Эфрон, и Ада Федерольф.

С тех пор я навещал Аду Александровну много раз. Она рассказывала, а я обсуждал с ней и записывал вставки к ее воспоминаниям «Рядом с Алей» - так называли Ариадну самые близкие.

Поначалу я невзлюбил Ариадну Эфрон - не мог ни понять, ни оправдать ее полную отстраненность от трагедии 1937 года, когда каток репрессий прошелся по ее родным и друзьям цветаевской семьи.

Вернувшуюся из Парижа Ариадну определили на работу в журнал «Revue de Moscou». Какая-то чекистская компания, в которой один влюбился в Ариадну, а другой, спустя недолгое время, допрашивал и бил ее на Лубянке.

Какими бы насилием, ложью, страданиями ни открывалась ей советская действительность, она по-детски верила в идею, не имевшую ничего общего с этой действительностью. Верила истово, относясь к своим

страданиям как к искушениям, не должным опорочить идею, которой они с отцом служили. «Аля была как ребенок, - говорила Ада Александровна, - она судила о политике на уровне “Пионерской правды”».

Из-за слепоты Ады Александровны мне приходилось читать ей рукописи вслух. Иногда, за вечер - всего несколько абзацев. И начиналась свободная игра памяти. Она вспоминала Алю. То Аля на утлой лодчонке переправляется через Енисей на покос и Ада смотрит ей вслед и молит Бога, чтобы на стрежне не перевернуло лодку, то Аля в Париже, участница каких-то тайных встреч, детективных историй, - напористый писательский талант Цветаевой-дочери требовал работы воображения. И подруга все это слушала и запоминала в долгие зимние вечера в одиноком домике на берегу Енисея.

Наконец мы добрались до рассказов о Желдорлаге, где Ариадна Сергеевна отбывала срок. В годы войны она работала мотористкой на промкомбинате, строчила для солдат гимнастерки. Она была примерной заключенной, не отказывалась от работы, не нарушала режим, не вела политических разговоров. И вдруг, в 1943 году, заключенную Эфрон этапируют в штрафной лагерь.

«Зная, что Аля общительная, что люди к ней тянутся, - рассказывала Ада Александровна, - оперуполномоченный решил сделать из нее стукачку, чтобы она доносила на своих товарок. Ее таскали в “хитрый домик” много раз, а Аля все говорила “нет”. И ее с больным сердцем отправили в тайгу на штрафную командировку - умирать».

£rj if-AU+mui

Ариадна Эфрон

История жизни, история души

Там I Письма 1937-1955

Еего+АЩШис

УДК 821.161.1-09 ББК 84(2Рос=Рус)6-4 Э94

Эфрон, А. С.

Э94 История жизни, история души: В 3 т. Т. 1. Письма 1937-1955 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примем. Р.Б. Вальбе. - Москва: Возвращение, 2008. - 360 с., ил.

ISBN 978-5-7157-0166-4

Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.

В первый том вошли письма 1937-1955 годов. Письма расположены в хронологическом порядке.

УДК 821.161.1 ББК 84(2Рос=Рус)6-5

ISBN 978-5-7157-0166-4

© А. С. Эфрон, наследник, 2008 © Р Б. Вальбе, сост., подгот. текста, подгот. ил., примем., 2008 © Р. М. Сайфулин, оформ, 2008 © Возвращение, 2008

К Аде Александровне Федерольф меня привела Зоя Дмитриевна Марченко - они вместе отбывали срок на Колыме.

Гладко причесанная, в сером полушалке, слепая женщина долго не отпускала мою руку. Она знала, зачем я приехал, - на столе лежали подготовленные для меня папки. На каждую из них был прикреплен тетрадный лист, на котором крупно, синим карандашом: «Ариадна Эфрон» и название произведений.

Мы сели за стол. Я объяснил, что сборник «Доднесь тяготеет» из произведений репрессированных женщин в основном подготовлен и мне надо несколько дней, чтобы ответить, что из этих рукописей может в него войти.

И в ответ: «Пишите расписку!»

До сих пор мне не предлагали такого. За хранение подобных «клеветнических» рукописей совсем недавно грозила тюрьма. Я поднялся, чтобы уйти, но женщины удержали меня.

В 1989 году в издательстве «Советский писатель» стотысячным тиражом вышел сборник «Доднесь тяготеет». В нем среди 23 авторов - узниц ГУЛАГа были и Ариадна Эфрон, и Ада Федерольф.

С тех пор я навещал Аду Александровну много раз. Она рассказывала, а я обсуждал с ней и записывал вставки к ее воспоминаниям «Рядом с Алей» - так называли Ариадну самые близкие.

Поначалу я невзлюбил Ариадну Эфрон - не мог ни понять, ни оправдать ее полную отстраненность от трагедии 1937 года, когда каток репрессий прошелся по ее родным и друзьям цветаевской семьи.

Вернувшуюся из Парижа Ариадну определили на работу в журнал «Revue de Moscou». Какая-то чекистская компания, в которой один влюбился в Ариадну, а другой, спустя недолгое время, допрашивал и бил ее на Лубянке.

Какими бы насилием, ложью, страданиями ни открывалась ей советская действительность, она по-детски верила в идею, не имевшую ничего общего с этой действительностью. Верила истово, относясь к своим

страданиям как к искушениям, не должным опорочить идею, которой они с отцом служили. «Аля была как ребенок, - говорила Ада Александровна, - она судила о политике на уровне “Пионерской правды”».

Из-за слепоты Ады Александровны мне приходилось читать ей рукописи вслух. Иногда, за вечер - всего несколько абзацев. И начиналась свободная игра памяти. Она вспоминала Алю. То Аля на утлой лодчонке переправляется через Енисей на покос и Ада смотрит ей вслед и молит Бога, чтобы на стрежне не перевернуло лодку, то Аля в Париже, участница каких-то тайных встреч, детективных историй, - напористый писательский талант Цветаевой-дочери требовал работы воображения. И подруга все это слушала и запоминала в долгие зимние вечера в одиноком домике на берегу Енисея.

Наконец мы добрались до рассказов о Желдорлаге, где Ариадна Сергеевна отбывала срок. В годы войны она работала мотористкой на промкомбинате, строчила для солдат гимнастерки. Она была примерной заключенной, не отказывалась от работы, не нарушала режим, не вела политических разговоров. И вдруг, в 1943 году, заключенную Эфрон этапируют в штрафной лагерь.

«Зная, что Аля общительная, что люди к ней тянутся, - рассказывала Ада Александровна, - оперуполномоченный решил сделать из нее стукачку, чтобы она доносила на своих товарок. Ее таскали в “хитрый домик” много раз, а Аля все говорила “нет”. И ее с больным сердцем отправили в тайгу на штрафную командировку - умирать».

Тамара Сланская, в прошлом парижанка, соседка Ариадны по нарам, помнила адрес Самуила Гуревича, которого Ариадна называла своим мужем, и написала ему. Он смог добиться перевода Али в Мордовию, в инвалидный лагерь. Там она расписывала деревянные ложки.

Пыточная тюрьма. Лагерь. Недолгая тусклая свобода. И снова тюрьма. Ссылка в Заполярье, в Туруханск.

«Твое письмо глядит на меня живой женщиной, у него есть глаза, его можно взять за руку...» - писал ей в Туруханск Борис Пастернак. «Если, несмотря на все испытанное, ты так жива еще и не сломлена, то это только живущий Бог в тебе, особая сила души твоей, все же торжествующая и поющая всегда в последнем счете, и так далеко видящая и так насквозь! Вот особый истинный источник того, что еще будет с тобой, колдовской и волшебный источник твоей будущности, которой нынешняя твоя судьба лишь временная внешняя, пусть и страшно затянувшаяся часть...»

Эпистолярное наследие Ариадны Эфрон велико. Ее письма - праздник русской речи. В них светятся ненаписанные повести и романы. В них жизнь, неотделимая от нашей. Цветаева-мать, с ее лебединым станом, и Цветаева-дочь, с ее миражами и прозрением. Одаряя нас живым словом, они идут в будущее.

С. С. Виленский

Человек, который так видит, так думает и так говорит, может совершенно положиться на себя во всех обстоятельствах жизни. Как бы она ни складывалась, как бы ни томила и даже ни пугала временами, он вправе с легким сердцем вести свою, с детства начатую, понятную и полюбившуюся линию, прислушиваясь только к себе и себе доверяя.

Радуйся, Аля, что ты такая.

- Сивилла! Зачем моему Ребенку - такая судьбина? Ведь русская доля - ему...

И век ей: Россия, рябина...

Марина Цветаева «Але». 1918 г.

«if***»* Ci^ucUi», -ЦП

ty****"1" Cjf, fuOJbd/ue c. }