Входит некто православный, говорит: «Теперь я главный.
У меня в Душе Жар-птица и тоска по государю.
Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.
Дайте мне перекреститься, а не то - в лицо ударю».

Не убеждает? Тогда прочитайте эссе "Путешествие в Стамбул".
Второе заблуждение Бондаренко: Бродский патриот России. Почти что русофил. Призовём в свидетели самого поэта, выступающего в роли «одного из глухих, облысевших, угрюмых послов второсортной державы». Какой он видел бывшую Родину (в одном из интервью он так и сказал: «бывшая»)? Вот самые нежные (не считая ранней поэзии) картинки:

В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Бельё. И в руках скрипачей –
деревянные грелки.

Се вид Отчества, гравюра.
На лежаке – Солдат и Дура.
Старуха чешет мёртвый бок.
Се вид Отечества, лубок.

Собака лает, ветер носит.
Борис у Глеба в морду просит.
Кружатся пары на балу.
В прихожей – куча на полу.

Заметим по ходу дела: Борис и Глеб – первые святые русского православия.
Фантазия Бондаренко рисует некие параллели между Бродским и Пушкиным. Давайте и мы порассуждаем об этом в канве патриотизма.
Москва для Пушкина:

Москва! Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нём отозвалось...

Для Бродского:

Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик.

Продолжим перекличку поэтов. «Наше всё»:

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

«Патриот и русофил» Бродский после развала СССР решительно отклонял все приглашения приехать в Ленинград. На могиле родителей так и не побывал.
Тему патриотизма завершим цитатой из эссе «Полторы комнаты»: "По глубокому моему убеждению, за вычетом литературы двух последних столетий и, возможно, архитектуры своей бывшей столицы, единственное, чем может гордиться Россия, это историей собственного флота».
Удивительно! Будто и не было побед над Наполеоном и Гитлером, не было Шостаковича и легендарного русского балета, полёта Гагарина и многого другого... Впрочем, о Гагарине Бродский иносказательно упоминает, но тоже со странной «патриотичностью»:

И к звёздам до сих пор там запускают жучек
плюс офицеров, чьих не осознать получек.

Бондаренко свято верит: Бродский – наследник, продолжатель лучших наших литературных традиций и великий русский поэт. Насчёт великого – глупо спорить, но русским поэтом его можно считать лишь в том смысле, что он виртуозно писал на русском языке, боготворил его. А вот поэзия зрелого Бродского совсем не русская. Вписаться в неё он не мог даже по своему мировоззрению. Отечественная литература, как мы помним, вышла из гоголевской шинели. Она пронизана светлым гуманизмом и состраданием к «маленькому человеку». У мизантропа Бродского все эти Акакии Акакиевичи вызывают только отвращение:

Презренье к ближнему у нюхающих розы
пускай не лучше, но честней гражданской позы.

В эмиграции Иосиф Александрович напишет множество стихов с примерно одинаковой мыслью:

Кровь моя холодна.
Холод её лютей
реки, промёрзшей до дна.
Я не люблю людей.

Даже самый верный и преданный друг Евгений Рейн писал: «Бродский отказался от того, что так характерно для всей русской лирики – темпераментной, теплокровной, надрывной ноты». Рейну вторит Елена Шварц: «Он привил совершенно новую музыкальность и даже образ мышления, не свойственный русскому поэту. Но нужно ли это русской поэзии? Я не уверена, что это русский язык. Это какой-то иной язык. Каждым поэтом движет какая-то стихия, которая за ним стоит. Холодность и рациональность малосвойственны русской поэзии». А уж что писали на эту тему Солженицын и Евтушенко...
Уход из русской литературной традиции подмечали не только отечественные литераторы, но даже американские коллеги по ремеслу. Дата поэтической эмиграции Бродского – 1964 год. Именно тогда в ссылке он обожествил Уинстона Одена и английских поэтов-метафизиков, совершил резкий разворот в их сторону.
Подводя итог, отметим: главный недостаток книги Бондаренко – попытка подогнать исследование под заранее заданный результат и упорство, с которым автор притягивает за уши своего героя к православию, патриотизму, русофилии, зачисляя его чуть ли не в «почвенники». Бондаренко хочется чтобы о Бродском думали: он «наш». На самом деле он не «наш», не «их» и вообще ничей. Он исключительно сам по себе.
Из технических огрехов отметим постоянные повторы одних и тех же мыслей и цитат в разных главах.

Прежде чем рассуждать о книге «Бродский среди нас», хочется сказать несколько слов об авторе и истории написания.
Эллендия и Карл Проффер – американские слависты, регулярно приезжавшие в СССР с 1969 года. Уже тогда они подружились с Иосифом Бродским. Через два года чета открыла в Энн-Арборе, штат Мичиган, издательство «Ардис», которое выпускало книги русских авторов, не публикуемых в СССР. Первую книгу стихов Бродского напечатали они, а с 1977 года все сборники будущего нобелевского лауреата издавал «Ардис». Иосиф Александрович был обязан Карлу очень многим: тот прилетел в Вену чтобы встретить эмигрировавшего из СССР поэта, добился для него разрешения на въезд в США, устроил профессором в Мичиганский университет и даже предоставил кров: первое время в Америке Бродский жил в доме Профферов.
Их близкая дружба растянулась на пятнадцать лет и оборвалась в один день, когда Бродский узнал о воспоминаниях, написанных Проффером. В них упоминались события, ставившие под сомнение мифологию нашего знаменитого соотечественника. Карл умирал от рака, и Эллендия дала мужу обещание: она выпустит его книгу. Взбешённый, Бродский пригрозил: если воспоминания опубликуют, он засудит Эллендию, разорит и пустит по миру. В итоге книга вышла без главы об Иосифе, но с пометкой в предисловии: «Материалы об И. Бродском удалены по его требованию». Бродский сменил гнев на милость, восстановил отношения с Эллендией. После смерти Иосифа Александровича, Эллендия, теперь уже Проффер Тисли, добавила к рукописи Карла свои воспоминания. Так и появился «Бродский среди нас».
На мой взгляд, это самая объективная книга о Бродском. Думаю, автору это далось нелегко: за каждой фразой чувствуется искренняя любовь к поэту, но угадывается и какая-то чисто женская обида на него. Эллендия противница мифологизации Бродского. Она описывает своего героя с фотографической точностью, за которой видишь стремление познать душу и понять всю трагедийность судьбы близкого ей человека. В книге вы найдёте предельно точную характеристику: «Иосиф Бродский был самым лучшим из людей и самым худшим. Он не был образцом справедливости и терпимости. Он мог быть таким милым, что через день начинаешь без него скучать; мог быть таким высокомерным и противным, что хотелось, чтобы под ним разверзлась клоака и унесла его. Он был личностью».
Ещё одна заслуга Эллендии – впервые прозвучавшие слова в защиту Марины Басмановой – адресата всей любовной лирики поэта. Любовь Иосифа к Марине, больше похожая на маниакальную одержимость, растянулась на четверть века. Самый драматичный момент – измена Марины с Дмитрием Бобышевым, другом Бродского. Судьбу изменницы решила сама Ахматова: «В конце концов поэту хорошо бы разбираться, где муза и где ****ь». Это был приговор. А литературная молодёжь привела его в исполнение – Басманова стала изгоем, жизнь оказалась сломанной. Проффер, знавшая Марину, её поступок не оправдывает, но находит ему объяснение: молодая женщина физически не могла выдержать бешеный темперамент и безудержный натиск Иосифа. Её подавляла сила его личности, шум речи, запредельный эмоциональный накал.
В сравнении с трудом Бондаренко, воспоминания Проффер серьёзно выигрывают благодаря их непредвзятости, искренности и стремлению очистить облик великого поэта от фальшивой позолоты и пресловутого хрестоматийного глянца. Многие эпизоды в книге окажутся неожиданными даже для тех, кто серьёзно интересовался жизнью и творчеством Бродского. Хотите увидеть подлинный облик поэта, услышать пронзительный и честный рассказ о Бродском, о его таланте, противоречивости, слабостях, метаниях, радостях и бедах – эта книга для вас.

В 1964 году Иосиф Бродский был осужден за тунеядство, приговорен к пяти годам принудительного труда в отдаленной местности и сослан в Коношский район Архангельской области, где поселился в деревне Норинская. В интервью Соломону Волкову Бродский назвал это время самым счастливым в своей жизни. В ссылке Бродский изучал английскую поэзию, в том числе творчество Уистена Одена:

Я помню, как сидел в маленькой избе, глядя через квадратное, размером с иллюминатор, окно на мокрую, топкую дорогу с бродящими по ней курами, наполовину веря тому, что я только что прочёл... Я просто отказывался верить, что ещё в 1939 году английский поэт сказал: «Время... боготворит язык», а мир остался прежним.

«Поклониться тени»

8 апреля 1964 года, согласно «Приказу № 15 по совхозу „Даниловский“ Архангельского треста „Скотооткорм“» Бродский был зачислен в бригаду № 3 в качестве рабочего с 10 апреля 1964 года.

В деревне Бродскому привелось попробовать себя в качестве бондаря, кровельщика, возницы, а также трелевать брёвна, заготавливать жерди для изгородей, пасти телят, разгребать навоз, выкорчевывать камни с полей, лопатить зерно, заниматься сельскохозяйственными работами.

А. Буров — тракторист — и я,
сельскохозяйственный рабочий Бродский,
мы сеяли озимые — шесть га.
Я созерцал лесистые края
и небо с реактивною полоской,
и мой сапог касался рычага.
1964

Вот какие воспоминания о Бродском сохранились у жителей райцентра Коноша и деревни Норинской.

Таисия Пестерева, телятница: «Послал его бригадир жердья для огорожки секти. Топор ему навострил. А он секти-то не умеет — задыхается и все ладоши в волдырях. Дак бригадир... стал Иосифа на лёгкую работу ставить. Вот зерно лопатил на гумне со старухами, телят пас, дак в малинник усядется, и пока не наестся, не вылезет из малинника... Худой молвы о себе не оставил... Обходительный был, верно... Потом Иосиф на постой в другой дом перебрался. И перво-наперво посадил перед избой черемуху — из лесу принес. Говаривал: „Каждый человек должен за свою жизнь хоть одно дерево посадить, людям на радость“».

Мария Жданова, работник почты: «Стоит у меня на почте, опершись на стойку, смотрит в окно и говорит в таком духе, что о нём ещё заговорят. Я тогда ещё подумала грешным делом: кто же о тебе заговорит, о тунеядце? Запомнились те слова от сомнения — кому ты, больной и ни к чему не гожий, нужен и где о тебе говорить-то будут».

Александр Булов, тракторист: «Пока он с Норинской до работы дойдет три километра — опоздает, потом, если сеялку на поле заклинит, от Иосифа пользы никакой. И все время перекурить звал. Мерзнуть будет, лишь бы не вспотеть. Мешки поворочает, сеялку кое-как затарит зерном, а больше ни-ни... С ним с год я всего проработал, да и то старался, если можно было не брать его... Получал Иосиф в совхозе рублей пятнадцать в месяц — за что больше, если не работал... Жаль вообще мужика было. Придет на работу, с собой — три пряника, и вся еда. Брал Иосифа с собой домой, подкармливал. Не пили, нет... госбезопасность приезжала: мою хозяйку с самого начала предупредили, чтобы я с ним не снюхался... Иосиф мне стихи не читал, а я не вникал и не вникаю. По мне, чем сюда было высылать, лучше бы сразу за бугор. Там ему место: и душой закрытый, и стихи у него муть какая-то».

Дмитрий Марышев, секретарь парткома совхоза, впоследствии директор совхоза: «Мы с ним оказались в одной паре. Женщины затаривали выкопанные трактором клубни в мешки, а мы грузили мешки на тракторную тележку. Беремся вдвоем с Бродским за мешок и забрасываем на тележку. Говорите, был он сердечником? Не знал. При мне Бродский работал на совесть. В редких перерывах курил „Беломор“. Работали почти без отдыха. В обед я пошел к своему тезке, Пашкову, а Бродского увела к себе Анастасия Пестерева, у которой он жил на квартире в Норинской. После обеда опять кидали тяжелые мешки, и так весь день. Бродский был в осеннем пальто и полуботинках. Я спросил: „Что же не одел фуфайку и сапоги?“ Он промолчал. А что тут скажешь, он понимал ведь, что грязная работа предстоит. Видно просто молодая беспечность».

Анна Шипунова, судья Коношского райнарсуда: «Мне очень хорошо помнится, что высланный Бродский был осужден за отказ собирать камни с полей совхоза „Даниловский“ на 15 суток ареста. Когда Бродский отбывал наказание в камере Коношского РОВД, у него был юбилей (24 мая 1965 года Иосифу исполнилось 25 лет. — Прим. авт.). В его адрес поступило 75 поздравительных телеграмм. Мне стало известно об этом от работницы отделения связи, она была народным заседателем в нашем суде. Мы, конечно, удивлялись — что это за личность такая? Потом мне стало известно, что к нему на юбилей прибыло из Ленинграда много людей с цветами, подарками.
Коллектив поздравляющих направился ко второму секретарю райкома Нефедову — с тем, чтобы он повлиял на суд. Нефедов мне позвонил: „Может, освободим его на время, пока люди из Ленинграда здесь? Мы, конечно, вопрос рассмотрели и освободили Бродского насовсем. В камере он больше не появлялся“».

Публикации раздела Литература

Иосиф Бродский. Фотография: peoples.ru

Детство, отрочество, юность

Из тех лет у меня сохранилось яркое воспоминание - мой первый белый хлеб, первая французская булочка, которую я укусил. Война недавно кончилась. Мы были у маминой сестры, у тетки моей - Раисы Моисеевны. И где-то они раздобыли эту самую булочку. И я стоял на стуле и ел ее, а они все смотрели на меня.

У меня по отношению к морскому флоту довольно замечательные чувства. Уж не знаю, откуда они взялись, но тут и детство, и отец, и родной город. Тут уж ничего не поделаешь! Как вспомню Военно-морской музей, Андреевский флаг - голубой крест на белом полотнище... Лучшего флага на свете вообще нет!

Заведенные в школе порядки вызывали у меня недоверие. Все во мне бунтовало против них. Я держался особняком, был скорее наблюдателем, чем участником. Такая обособленность была вызвана некоторыми особенностями моего характера. Угрюмость, неприятие установившихся понятий, подверженность перепадам погоды - по правде говоря, не знаю, в чем тут дело.

В седьмом или восьмом классе я просто приходил в школу с двумя или тремя книжками, которые читал на уроках. В пятнадцать лет я сбежал из школы - просто потому, что она мне очень надоела и мне было интереснее читать книжки. И пошел работать на завод.

Первый год я проработал на заводе фрезеровщиком. Потом я около двух или трех месяцев работал в морге областной больницы. Туда я пошел потому, что возымел такую нормальную еврейскую мечту: стать врачом, точнее, нейрохирургом. И вообще, мне нравился белый халат.

Потом начались геологические экспедиции, куда можно было уехать на лето и заработать достаточно, чтобы некоторое время прожить.

Иосиф Бродский. Фотография: fishki.net

Иосиф Бродский. Фотография: kstati.net

Иосиф Бродский. Фотография: ec-dejavu.ru

Находясь в Якутске, я обнаружил в книжном магазине томик Баратынского . Когда я прочел этот томик, мне все стало ясно: что мне совершенно нечего делать в Якутии, в экспедиции и т. д. и т. п., что я ничего другого не знаю и не понимаю, что стихи - единственное, что я понимаю.

Мой первый арест был после выставки бельгийского искусства. Я даже не понимаю, почему мы там оказались - масса молодых людей, сильно возбужденных, человек, наверное, двести. Подъехали воронки, всех нас по ним распихали и отвезли в Главный штаб, где держали довольно долго, дней шесть или семь, да еще устроили так называемый «татарский помост»… Знаете, что это? Это когда вас бросают на пол, поверх кладутся деревянные щиты, а потом мусора выбивают на них чечетку... Ну, это можно и не считать за арест, скорее привод.

Привод, арест, приговор

Когда мне было лет восемнадцать или девятнадцать, я познакомился с Аликом Шахматовым. Это был бывший военный летчик, изгнанный из ВВС - во-первых, за пьянку, во-вторых, за интерес к женам комсостава.

Он отлил в галоши и бросил их в суп на коммунальной кухне в общежитии, где жила его подруга, - в знак протеста против того, что подруга не пускала его в свою комнату после двенадцати часов ночи. На этом Шахматова попутали, дали ему год за хулиганство.

И вот в один прекрасный день я получил от него письмо из Самарканда, куда он меня звал в гости. И я через всю страну помчался. Зима была довольно жуткая, холодная, мы сильно мыкались, и в конце концов нам пришло в голову - а почему бы нам просто не перелететь через границу, угнав самолет в Афганистан? Составили план: садимся в четырехместный «Як-12», Алик рядом с летчиком, я сзади, поднимаемся на определенную высоту, и тут я трахаю этого летчика по голове заранее припасенным кирпичом, и Алик берет управление самолетом в свои руки... …Я увидел летчика и подумал: он ведь мне ничего дурного не сделал, что же я его буду кирпичом по голове бить? И я сказал Алику: завал, я не согласен.

Иосиф Бродский. Фотография: openspace.ru

Иосиф Бродский. Фотография: mnogopesen.ru

Иосиф Бродский и Владимир Высоцкий

Через год его взяли с револьвером в Красноярске . И он сразу заявил, что загадочный феномен хранения и ношения огнестрельного оружия объяснит только представителю государственной безопасности. Каковой и был ему предоставлен. И Алик сразу выложил ему все, что вообще про кого-то знал. 29 января 61-го или 62-го года меня взяли за хвост и увезли. Там я кантовался долго, недели две или три.

Мне говорят: «Теперь вы будете отвечать?» Я говорю: «Нет». - «Почему?» И тут - совершенно замечательным образом - из меня вывалилась фраза, смысла которой я теперь совершенно не представляю: «Потому что это ниже моего человеческого достоинства».

До того меня еще взяли по делу «Синтаксиса», самиздатского журнала, который издавал в Москве Алик Гинзбург. Начиная с 1959-го я там оказывался с интервалами в два года. Но на второй раз это уже не производит того впечатления. В первый раз производит, а второй, третий... - уже все равно.

Моя камера располагалась над ленинской камерой. Когда меня вели, то сказали, чтобы я в ту сторону не смотрел. Я пытался выяснить почему. И мне разъяснили, что вот в той камере сидел сам Ленин, и мне, в качестве врага, смотреть на это совершенно не полагается.

Тюрьма - ну что это такое, в конце концов? Недостаток пространства, возмещенный избытком времени. Всего лишь.

Иосиф Бродский. Фотография: spbhi.ru

Иосиф Бродский. Фотография: livejournal.com

Иосиф Бродский и литературовед Роман Тименчик. Фотография: livejournal.com

К этому самому злосчастному 64-му году, когда меня взяли за шиворот и посадили под замок (это было на этот раз всерьез, и я получил свои пять лет), из трудовой книжки выяснилось, что за предыдущие пять лет я сменил чуть ли не шестнадцать мест работы.

Помню только один момент, когда я растерялся. Это было на суде - судья меня спросила: а как вы, Бродский, представляете себе свое участие в строительстве коммунизма? Это было настолько ошеломляюще, что меня несколько даже пошатнуло, а так - все нормально.

«Адвокат спросил, сколько Бродский зарабатывает в день? Посчитали, оказалось - рубль с копейками. Адвокат спросил: и как на эти деньги можно прожить. На что Иосиф ответил: я сидел несколько дней в тюрьме, и там в день на меня тратили 42 копейки».

Евгений Рейн, поэт и прозаик

Фактически единственный раз я испытал волнение, когда поднялись два человека и стали меня защищать - два свидетеля - и сказали обо мне что-то хорошее. Я был настолько не готов услышать что-то позитивное, что даже растрогался. Но и только. Я получил свои пять лет, вышел из комнаты, и меня забрали в тюрьму. И всё.

Ссылка

Я туда приехал как раз весной, это был март-апрель, и у них начиналась посевная. Снег сошел, но этого мало, потому что с этих полей надо еще выворотить огромнейшие валуны. То есть половина времени этой посевной у населения уходила на выворачивание валунов и камней с полей. Чтоб там хоть что-то росло.

Когда я там вставал с рассветом и рано утром, часов в шесть, шел за нарядом в правление, то понимал, что в этот же самый час по всей, что называется, великой земле Русской происходит то же самое: народ идет на работу. И я по праву ощущал свою принадлежность к этому народу.

Раз или два в месяц приезжали ко мне устраивать обыск из местного отделения. Они: «Вот, Иосиф Александрович, в гости приехали». Я: «Да, очень рад вас видеть». Они: «Ну, как гостей надо приветствовать?» Ну я понимаю, что надо идти за бутылкой.

Отсутствие горизонта сводило меня с ума. Потому что там были только холмы, холмы бесконечные. Даже не холмы, а такие бугры, знаете? И ты посреди этих бугров.
Есть отчего сойти с ума.

Когда я освободился, то увез с собой в Ленинград сто с лишним килограмм книг.

Иосиф Бродский. Фотография: lenta.ru

Иосиф Бродский. Фотография: e-reading.club

Иосиф Бродский. Фотография: liveinternet.ru

Принуждение к эмиграции и жизнь без России

Какие-то два типа показали удостоверения. Начинают разговор о погоде, здоровье и прочем...

Мы считаем, что с вашей книжкой сложилась ненормальная ситуация. И мы с удовольствием вам поможем - напечатаем ее безо всякой цензуры, на хорошей финской бумаге.

А с другой стороны несется:

Вот, к вам разные профессора приезжают с Запада... Время от времени мы были бы чрезвычайно заинтересованы в вашей оценке, в ваших впечатлениях от того или иного человека.

И я им говорю:

Все это, конечно, замечательно. И то, что книжка выйдет, это все хорошо, это, само собой. Но я на все это могу согласиться только на одном условии. Если только мне дадут звание майора и зарплату соответствующую.

Приезжаю я, значит, в ОВИР. Мусор стоит, отпирает дверь. Вхожу. Естественно, никого. Прохожу в кабинет, где сидит полковник, все нормально. И начинается такой интеллигентный разговор.

Вы, Иосиф Александрович, получали вызов из Израиля?

Да, получал. И даже не один вызов, а целых два, если уж на то пошло. А, собственно, что?

А почему вы этими вызовами не воспользовались? Ну вот что, Бродский! Мы сейчас вам выдадим анкеты. Вы их заполните. В течение самого ближайшего времени мы рассмотрим ваше дело. И сообщим вам об его исходе.

Я начинаю эти анкеты заполнять, и в этот момент вдруг все понимаю. Понимаю, что происходит. Я смотрю некоторое время на улицу и потом говорю:

А если я откажусь эти анкеты заполнять?

Полковник отвечает:

Тогда, Бродский, у вас в чрезвычайно обозримом будущем наступит весьма горячее время.

«Уважаемый Леонид Ильич! Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге».

Самолет приземлился в Вене, и там меня встретил Карл Проффер. Он спросил: «Ну, Иосиф, куда ты хотел бы поехать?». Я сказал: «О Господи, понятия не имею». И тогда он спросил: «А как ты смотришь на то, чтобы поработать в Мичиганском университете?»

«Каждый год из двадцати четырех на протяжении по крайней мере двенадцати недель подряд он регулярно появлялся перед группой молодых американцев и говорил с ними о том, что сам любил больше всего на свете, - о поэзии. Как назывался курс, было не так уж важно: все его уроки были уроками медленного чтения поэтического текста».

Лев Лосев, поэт, литературовед, эссеист

Я не думаю, что кто бы то ни было может прийти в восторг, когда его выкидывают из родного дома. Даже те, кто уходят сами. Но независимо от того, каким образом ты его покидаешь, дом не перестает быть родным. Как бы ты в нем - хорошо или плохо - ни жил. И я совершенно не понимаю, почему от меня ждут, а иные даже требуют, чтобы я мазал его ворота дегтем. Россия - это мой дом, я прожил в нем всю свою жизнь, и всем, что имею за душой, я обязан ей и ее народу. И - главное - ее языку.

Новые мемуары о Бродском написала Эллендея Проффер Тисли, американский литературовед-славист, которая вместе со своим мужем Карлом Проффером основала издательство «Ардис». В 1970–1980-е годы «Ардис» считалось главным издательством русскоязычной литературы, которая не могла быть опубликована в СССР. Это небольшая, но очень информативная книжка: Бродский был настолько близким другом семьи Проффер (они познакомились еще в Ленинграде до его эмиграции), что Эллендея с редким спокойствием рассказывает о его высокомерии, нетерпимости ко многим явлениям и непорядочности с женщинами - так, как рассказывают о недостатках близких родственников. При этом она не скрывает, что обожает Бродского и как поэта, и как человека. Своей книгой Проффер борется с мифологизацией его образа, которая за неполные 20 лет с момента его смерти только нарастает: «Иосиф Бродский был самым лучшим из людей и самым худшим. Он не был образцом справедливости и терпимости. Он мог быть таким милым, что через день начинаешь без него скучать; мог быть таким высокомерным и противным, что хотелось, чтобы под ним разверзлась клоака и унесла его. Он был личностью».

12 воспоминаний о Бродском от его американских издателей

Надежда Мандельштам

Впервые молодые слависты Карл и Эллендея Проффер узнали о новом ленинградском поэте Иосифе Бродском от Надежды Мандельштам. Писательница и вдова великого поэта приняла их в 1969 году в своей московской квартире на Большой Черемушкинской и настоятельно посоветовала познакомиться в Ленинграде с Иосифом. В планы американцев это не входило, но из уважения к Мандельштам они согласились.

Знакомство в доме Мурузи

Через несколько дней издателей по рекомендации Надежды Яковлевны принял 29-летний Бродский, уже переживший ссылку за тунеядство. Это произошло в доме Мурузи на Литейном - когда-то там жили Гиппиус и Мережковский, а сейчас ленинградский адрес Бродского стал его музеем-квартирой. Бродский показался гостям интересной, но сложной и чересчур самовлюбленной личностью; первое впечатление обеих сторон не пошло дальше сдержанного интереса. «Иосиф разговаривает так, как будто ты или культурный человек, или темный крестьянин. Канон западной классики не подлежит сомнению, и только знание его отделяет тебя от невежественной массы. Иосиф твердо убежден в том, что есть хороший вкус и есть дурной вкус, притом что четко определить эти категории не может».

Напутствие Ахматовой

Тот факт, что в молодости Бродский входил в круг так называемых «ахматовских сирот», помог ему позже в эмиграции. Ахматова еще в начале 60-х рассказала о Бродском в Оксфорде, куда приехала за степенью доктора, его имя запомнили, и эмигрировал Бродский уже не безвестным советским интеллигентом, а любимцем Ахматовой. Сам он, по воспоминаниям Проффер, вспоминал об Ахматовой часто, но «говорил о ней так, как будто вполне осознал ее значение только после ее смерти».

Письмо Брежневу

В 1970 году Бродский написал и был готов отправить Брежневу письмо с ходатайством об отмене смертного приговора для участников «самолетного дела», в котором он сравнивал советский режим с царским и нацистским и писал, что народ «достаточно натерпелся». Друзья отговорили его это делать. «До сих пор помню, как при чтении этого письма я похолодела от ужаса: Иосиф в самом деле собирался его послать - и был бы арестован. Я еще подумала, что у Иосифа искаженное представление о том, сколько значат для людей на самом верху поэты». После этого случая Профферам стало окончательно ясно, что Бродского надо увозить из СССР.

Новый, 1971 год Профферы с детьми встречали в Ленинграде. В тот приезд они в первый и в последний раз встретились с Мариной Басмановой - музой поэта и матерью его сына, с которой к тому времени Бродский уже мучительно порвал. Впоследствии, по убеждению Эллендеи, все свои любовные стихи Бродский все равно будет посвящать Марине - даже несмотря на десятки романов. «Это была высокая, привлекательная брюнетка, молчаливая, но она очень хорошела, когда смеялась, - а смеялась потому, что, когда подошла, Иосиф учил меня правильно произносить слово «сволочь».

Стремительная эмиграция

Бродский ненавидел все советское и мечтал уехать из СССР. Основным способом он видел фиктивный брак с иностранкой, но организовать его было не так просто. Неожиданно, во время подготовки страны к визиту Никсона в 1972 году, в квартире Бродского раздался звонок из ОВИРа - поэта приглашали на разговор. Результат был ошеломительным: Бродскому предлагали уехать сейчас же, в течение 10 дней, иначе для него наступит «горячее время». Местом назначения был Израиль, но Бродский хотел только в США, которые он воспринимал как «антисоветский союз». Американские друзья начали ломать голову, как устроить его в своей стране.

Через несколько дней самолет с Бродским на борту приземлился в Вене, откуда он должен был отправиться в Израиль. В Россию он больше не вернется никогда. Бродский не сразу осознал, что с ним произошло. «Я сел с ним в такси; в пути он нервно повторял одну и ту же фразу: «Странно, никаких чувств, ничего…» - немножко как сумасшедший у Гоголя. Изобилие вывесок, говорил он, заставляет крутить головой; его удивляло изобилие марок машин», - вспоминал Карл Проффер, как встречал Бродского в венском аэропорту.

Бродский не понимал, каких усилий стоило его друзьям, которые называют иммиграционную службу США «самой отвратительной организацией из всех», добиться для него, не имеющего даже визы, возможности приехать и начать работать в Америке. Это удалось сделать только с активным участием прессы. Бродский прилетел в Новый Свет и остановился в доме Профферов в Энн-Арборе - городе, где он проживет много лет. «Я спустилась вниз и увидела растерянного поэта. Сжимая голову ладонями, он сказал: «Все это сюрреально».

Стопроцентный западник

Бродский был непримиримым врагом коммунизма и стопроцентным сторонником всего западного. Его убеждения часто становились причиной споров с умеренно левыми Профферами и другими университетскими интеллигентами, которые, к примеру, протестовали против вьетнамской войны. Позиция Бродского скорее напоминала позицию крайнего республиканца. Но больше политики он интересовался культурой, которая для Бродского концентрировалась практически исключительно в Европе. «Что касается Азии, за исключением нескольких многовековой давности литературных фигур, она представлялась ему однообразной массой фатализма. Всякий раз, говоря о количестве народа, истребленного при Сталине, он полагал, что советский народ занял первое место на олимпиаде страданий; Китая не существовало. Западнику азиатская ментальность была враждебна».

Враждебность и надменность

Бродский открыто враждебно относился к сверхпопулярным в СССР поэтам-западникам - Евтушенко, Вознесенскому, Ахмадулиной и другим, что при этом не мешало ему обращаться к почти всемогущему Евтушенко за помощью, если надо было посодействовать кому-то из знакомых в эмиграции из СССР. Пренебрежительное отношение Бродский выказывал и ко многим другим литераторам, даже не отдавая себе в этом отчета: например, однажды он оставил разгромный отзыв на новый роман Аксенова, который считал его своим другом. Роман смог выйти только через несколько лет, а Аксенов позвонил Бродскому и «сказал ему что-то в таком роде: сиди на своем троне, украшай свои стихи отсылками к античности, но нас оставь в покое. Ты не обязан нас любить, но не вреди нам, не притворяйся нашим другом».

Нобелевская премия

Проффер вспоминает, что Бродский всегда был очень самоуверенным и, еще живя в Ленинграде, говорил, что получит Нобелевскую премию. Однако эту самоуверенность она считает органической чертой его таланта, то есть положительной чертой - без нее Бродский мог бы не стать Бродским. После полутора десятков лет жизни за границей, всемирного признания и смерти родителей, оставшихся за железным занавесом, Бродский получил премию и танцевал со шведской королевой. «Более счастливого Иосифа я никогда не видела. Он был очень оживлен, смущен, но, как всегда, на высоте положения… Оживленный, приветливый, выражением лица и улыбкой он будто спрашивал: вы можете в это поверить?»

Женитьба

«Голос у него был растерянный, когда он мне сообщил об этом. Не могу поверить, сам не знаю, что я сделал, сказал он. Я спросила его, что случилось. «Я женился… Просто… Просто девушка такая красивая». Единственная жена Бродского, итальянская аристократка русского происхождения Мария Соццани, была его студенткой. Они поженились в 1990 году, когда Бродскому исполнилось 50, а СССР уже рушился. В 1993 году у них родилась дочь Анна.

В 90-е имевший слабое сердце Бродский перенес несколько операций и старел на глазах, однако так и не бросил курить. Про одну из последних встреч Проффер вспоминает: «Он пожаловался на здоровье, и я сказала: ты давно уже живешь второй век. Такой тон был у нас нормальным, но Марии было тяжело это слышать, и, посмотрев на ее лицо, я пожалела о своих словах». Через несколько недель, 28 января 1996 года, Бродский умер у себя в кабинете. В Россию, где к тому времени уже вышло его собрание сочинений, он так и не приехал, а похоронен был в Венеции на острове Сан-Микеле.

• Издательство Corpus, Москва, 2015, перевод В.Голышева

Наталия Балакина

Исаак Бродский

Художник и коллекционер

Исаак Израилевич Бродский (1884–1939) - один из интереснейших художников прошлого столетия. Парадоксальна судьба творческого наследия этого мастера. В советскую эпоху его знали (и знали практически все со школьной скамьи) как главного советского художника, создавшего изобразительные каноны вождей пролетариата и коммунистической партии, прежде всего Ленина, едва ли не первым создавшего в изобразительном искусстве образы Революции, Социалистического труда, Индустриализации и т.п. Лидер советской академической школы живописи, видный общественный деятель, автор официозных картин, репродукции которых печатались в календарях, учебниках, пропагандистской литературе огромными тиражами, надолго заслонил другого Бродского - блестящего профессионала, получившего образование в Петербургской Академии художеств, любимого ученика Репина, автора проникновенных лирических пейзажей, отличающихся неповторимым «ажурным» стилем и тонкой музыкальностью, незаурядного мастера многочисленных портретов с утонченной и глубокой характеристикой, замечательного педагога, возродившего традиции академической системы обучения художников, талантливого организатора, по сути дела, первого президента ныне существующей Академии художеств.

И, наконец, - выдающегося коллекционера. Бродский создал собственный музей, в котором с потрясающим художественным вкусом собрал работы русских мастеров живописи и графики. Музей расположен в самом сердце Петербурга, на площади Искусств, рядом с Русским музеем, Филармонией и Михайловским театром. Мемориальная доска на фасаде гласит: «В этом доме с 1924 по 1939 год жил и умер известный советский художник Исаак Израилевич Бродский». (Это были последние 15 лет жизни художника.)

Бродский прошел великолепную школу. Первоначальное образование он получил в Одесском художественном училище, где его педагогами были Ладыженский и Костанди. С теплым чувством Бродский писал о Г.А.Ладыженском: «Я на всю жизнь запомнил свой первый урок по живописи и всегда с благодарностью вспоминаю своего учителя. До натюрмортного класса я никогда не занимался живописью. Я пришел в класс, сделал рисунок, но не знал, как держать кисть, как писать красками, не знал, как выдавливать на палитру краски и как их составлять. Я отчетливо помню, как подошел Ладыженский, молча взял мою палитру и кисти и стал смешивать краски, составляя тона. Он просидел за моим мольбертом два часа и написал небольшой кусок натюрморта. Эти два часа я считаю самыми важными в моей жизни: Ладыженский за эти два часа открыл мне глаза на понимание натуры и научил меня работать»1 .

Замечательный колорист, известный мастер К.К.Костанди привил своему ученику любовь к натуре и научил тренировать зрительную память и творческое воображение, научил «рисовать глазами». Бродский окончил училище на «отлично» и без экзаменов был принят в сентябре 1902 года на испытательный курс в Петербургскую Академию художеств. Молодой художник мечтал учиться у Репина, но его мастерская была переполнена. Однако Бродский добился разрешения поработать над учебной постановкой. Хотя ему досталось неудобное место, откуда натурщик был виден в очень сложном ракурсе, он все-таки справился с трудной задачей и после первого дня работы заслужил похвалу учителя. «От Репина я воспринял не его манеру письма, а его отношение к искусству, любовь и серьезный подход к искусству, как к делу жизни. Это дало мне значительно больше, чем простое подражание его технике», - вспоминал впоследствии художник2 . Действительно, работы Бродского не похожи на произведения Репина, но художников сближало истинное стремление к реалистической правде в искусстве, презрение к фальши, приблизительности, к формальным ухищрениям.

Во время учебы в Академии художеств Бродский каждое лето выезжал на практику в Тверскую губернию на Академическую дачу3 . Он ставил перед собой труднейшие пленэрные задачи и блестяще их решал. В 1907 году он написал множество этюдов: «Старые лодки», «Академическая дача», «Старая церковь. (В Тверской губернии)», «Серый день. (Пейзаж с лошадками)», за которые Общество поощрения художеств удостоило его высшей стипендии. Именно пейзажными работами он обратил на себя особое внимание. Пейзажные работы Бродского, выполненные на Академической даче, вызвали живые отклики художественной критики, которая отмечала виртуозный рисунок, колористическую тонкость, цветовое обобщение, выработку индивидуального стиля «ажур». Эти специфические приемы письма определили «рисуночный» характер его пейзажной живописи.

Еще учась в Академии художеств, Бродский больших успехов добился и в портретном жанре. Его «Автопортрет» 1904 года отличался причудливой игрой светотени, что явно свидетельствовало об увлеченности Рембрандтом. В дальнейшем живописная манера художника будет существенно меняться. Мазки станут плавно сливаться, энергичная плотная фактура станет более сглаженной.

Необычен портрет Людмилы Бурлюк, написанный в 1906 году в имении Козырщина Полтавской губернии, куда Бродский был приглашен поэтом-футуристом Д.Бурлюком, его соучеником по Одесскому художественному училищу. Острое композиционное решение, придуманное Бродским, свежий колорит, жанровый характер изображения делают этот женский портрет оригинальным и запоминающимся. Людмила Бурлюк вспоминала о создании этого портрета: «В теплый день я начинаю позировать Бродскому и другим художникам. Сижу на полу, на коврике, хотя кругом много кресел: почему-то Бродский нашел, что так лучше, и брат его поддержал. Смотрю на зеркала, в простенке между ними балконная дверь. В открытые настежь окна льется солнце. Синеют подснежники в саду и на столе, а распустившиеся листья яркой зеленью режут глаза»4 .

На формирование характера Бродского и его дальнейшую судьбу сильно повлияла революционная атмосфера 1905 года. Он активно участвовал в митингах, собраниях, направленных на осуждение самодержавия. События 9 января напрямую коснулись Бродского, чудом спасшегося в этот день. Художник вспоминал: «В памятный день, 9 января, утром я шел в Академию… в это время мы увидели отряд казаков, уже ожидавших демонстрантов и заградивших нам дорогу… вдруг раздалась команда: ”Шашки наголо!” Я стоял около ограды сада и обдумывал, смогу ли я в случае опасности перепрыгнуть через решетку. Мне казалось это очень трудным, но когда по прошествии нескольких секунд я увидел, что казаки рубят шашками направо и налево и на мостовой уже лежат первые жертвы, то мне оставалось только прыгнуть через решетку в сад. Я, как кошка, одним прыжком вскочил на ограду, но когда хотел прыгнуть вниз, то зацепился калошей за острые спицы и повис вниз головой. Я видел, как мимо меня мчались казаки, и понял, в какой нахожусь опасности, так как очень легко меня могли проткнуть шашкой. Однако я остался невредим, вероятно, потому, что казаки приняли меня за убитого. Вскоре подбежали товарищи и помогли мне выбраться из тяжелого положения»5 .

В 1906 году, когда в стране проходили многочисленные забастовки и митинги, Бродский, выполняя классное задание на свободную тему для конкурса эскизов, написал картину «Красные похороны». В картине изображен зимний пасмурный день, медленно движется траурная процессия: рабочие хоронят товарищей, убитых 9 января 1905 года на Дворцовой площади. Картина была представлена автором на конкурс эскизов, но из-за своего революционного содержания не была допущена Советом Академии художеств. Лишь Репин требовал утверждения эскиза и выдвигал его на премию. Бродский решил показать полотно на Весенней выставке в Академии художеств. Но цензура при просмотре выставки запретила картину, она была «арестована» полицией и пролежала в участке свернутая в рулон до 1917 года. В нескольких журналах эта работа Бродского была опубликована. Тема жертв 9 января волновала художника, и он возвратился к ней в 1918 году, когда участвовал в оформлении праздника первой годовщины Октябрьской революции, украсив одну из площадей Петрограда большим панно «Красные похороны».

Во время революции 1905–1907 годов Академия художеств чутко реагировала на все происходящее. Митинги, забастовки, отстаивание интересов студентов, организация Совета старост - во всех этих событиях активно участвовал Бродский. Он даже был избран представителем от самой многочисленной группы учащихся - от общих классов (90 человек). Во время реакции на революционные события ректор Академии художеств получил предписание составить список «неблагонадежных», одним из первых в этом списке значился Бродский. Лишь заступничество профессоров Академии художеств И.Е.Репина, А.И.Куинджи и В.А.Беклемишева за талантливого молодого художника помогло ему продолжить учебу.

Кризис в обществе в послереволюционный период, несомненно, повлиял на мировоззрение художника и его дальнейшее творчество. «Настроение у меня было мрачное, мною овладел какой-то безотчетный страх смерти»6 , - писал художник. Он создал эскиз конкурсной картины «Тишина», где изобразил самого себя в гробу. Эскиз был утвержден. Картину назвали сенсацией, обсуждался ее символико-философский смысл. Позднее, в 1908 году, автор показал ее на конкурсной выставке среди других своих работ, после чего картину похитили из мастерской художника, и ее дальнейшая судьба неизвестна.

Характерно при этом, что в своей дипломной работе Бродский отказался от столь мрачной темы и приступил к большому полотну «Теплый день», наполненному светлыми эмоциями от общения с природой, от созерцания беспечного мира детей. На академической конкурсной выставке дипломных работ картина обратила на себя внимание публики и критики. А.Н.Бенуа положительно отозвался о дипломной выставке в Академии художеств: «Благодаря двум художникам годичный экзамен Академии перед публикой оказался на этот раз интереснее обыкновенного. Можно так или иначе относиться к работам Савинова и Бродского, но несомненно, что оба талантливы, что они положили большие усилия в свои произведения, что они имеют понятие о художественных задачах… Искусство Бродского сдержанно до педантизма, его строгость доходит до сухости. Бродский не живописец, а рисовальщик, как говорят теперь, “график”. Его интересует сплетение линий, развитие планов, определенность контуров. И его большая картина “Теплый день” не что иное, как огромный рисунок почти орнаментального характера, у которого главный интерес заключен в хитросплетениях ветвей, в мозаике всюду рассеянных солнечных бликов, в разнообразии поз и групп. Но именно в этой определенности задач сказывается, что Бродский - настоящий художник. Он - маньяк. И я бы сказал, что маньячество есть подкладка всякого таланта. Маньячество учит увлекаться особенностями известных явлений, познавать их законы и прелесть. Лишь человек, определенно влюбленный в то или другое явление в природе, способен приложить те усилия, которые необходимы для передачи его»7 . А.А.Рылов в своих «Воспоминаниях» писал: «…на конкурсной выставке в Академии в 1908 году ряд прекрасных работ Бродского прямо-таки захватил меня своей зрелостью, мастерством опытного, совсем нового для меня художника. Ученик Репина, но репинского в живописи Бродского совсем ничего нет. Непонятно, откуда он приобрел это мастерство, кто его научил?»8 Особенно лестной похвалой для себя Бродский считал высокую оценку В.А.Серова: «Он одинаковый мастер во всех манерах и везде интересен. Предсказываю ему прекрасное будущее»9 .

Помимо большой картины Бродский представил на конкурс портрет своей жены Л.М.Гофман (1908), около тридцати пейзажей, портреты артистов П.Самойлова (1907) и Н.Шаповаленко (1907). Конкурсанту были присуждены большая золотая медаль, звание художника и право на заграничную командировку. Бродский посетил Германию, Францию, Испанию, Англию, Австрию и всюду изучал искусство старых мастеров и современных художников, много работал сам.

Больше месяца художник работал в Гранаде и писал по девять-десять часов под горячим солнцем, когда все прятались от жары. «Писать красками в такую жарищу было очень трудно. Краски становились жидкими и текли по холсту, но я был вознагражден результатами своей работы… мне удалось запечатлеть прекрасные мотивы испанской природы, мои пейзажи были отмечены критикой как наиболее интересные работы сезона, и местная печать стала именовать меня ”знаменитым русским художником”»10 , - вспоминал Бродский.На основе испанских впечатлений возникла большая картина «Бой быков в Мадриде» (1909). Бродский был увлечен этой темой, он не пропускал ни одного боя быков и отмечал: «Зрелище это необычайно яркое и праздничное. Это народный праздник, в котором много пережитков дикости, что сильно отталкивает всякого, еще мало знакомого с бытом и нравами страны. Но в то же время это зрелище подкупает своей горячностью, темпераментом и той удивительной страстностью, с которой испанцы воспринимают бой быков»11 . Позднее, в 1920-е годы, «Бой быков» экспонировался на одной из выставок «Общины художников», членом которой был Бродский. Когда выставка завершилась, и эта огромная картина оказалась похищенной. Через несколько лет автор выкупил это полотно для своей коллекции.

Совет Академии художеств, после того как живописец представил на выставке в Петербурге около ста произведений, выполненных в Испании, продлил ему заграничную командировку. Бродский провел следующие полгода в Италии, значительную часть времени в Риме, выезжал в Венецию, Неаполь, Флоренцию и другие города. Картина «Сказка» (1910), которую он написал, в 1911 году удостоилась юбилейной премии в 2000 рублей на Всероссийском конкурсе Общества поощрения художеств. Денежная премия за «Сказку» дала возможность Бродскому осуществить третью заграничную поездку уже самостоятельно. На Капри, где художник провел лето 1911 года, Горький снял Бродскому и его семье неподалеку от себя домик. Горький и Мария Федоровна Андреева были свидетелями того, как была написана большая картина «Италия», которая по своему характеру и стилю во многом созвучна «Сказке». Картины «Сказка» и «Италия» явились творческим отчетом итальянских впечатлений художника.

После учебы в Академии художеств Бродский становится известным пейзажистом и портретистом. В портретах прослеживается стремление подчеркнуть внутреннюю психологию образа, при том что Бродский прекрасно схватывает сходство с моделью. Он создал целый ряд женских портретов. «Портрет балерины Большого театра Н.С.Чернобаевой» (1916) - чрезвычайно характерен. Бродский создал эффектный салонный портрет московской красавицы балерины и актрисы: Чернобаева помимо того, что была артисткой балета Большого театра в Москве, участвовала в первом Русском сезоне С.Дягилева в Париже в 1909 году, в 1915 году снялась в фильме Е.Бауэра «Грезы», где сыграла роль артистки, главной балерины оперы Тины Виарской.

Портрет Репина (1912) Бродский написал в усадьбе «Пенаты», куда художник окончательно переехал в 1903 году. Об этой работе Репин восторженно отзывается в письме к С.М.Прохорову: «А с меня начал писать портрет И.И.Бродский, хорошо взял и интересно ведет: сходство полное. Я вижу себя и восторгаюсь техникой. Простота, изящество, гармония и, правда, правда выше всего, и как симпатично! Дай бог ему кончить, как начал. Да, он большой талант!»12 Бродский вспоминал, что после первого сеанса Репин восхищался, называя его «Ван Дейком». Но, спустя неделю, когда Бродский продолжил работу над портретом, он, боясь испортить начатое, работал неуверенно. А Репин, увидев перемены в работе, ужасно огорчился, стал ругать художника и сильно с ним рассорился. Вечером Бродский и Репин пошли в театр. Вдруг, во время спектакля, схватив Исаака за руку, Илья Ефимович повел его в свою мастерскую, где находился портрет, и не успокоился, пока Бродский не смыл скипидаром все неудачное, что сделал за день.

В эти годы художник создает много заказных портретов и портретов близких ему людей. Лучшие стороны Бродского-портретиста отражены в его автопортрете 1914 года. Перед зрителем - образ молодого, энергичного, уже уверенного в себе человека. Бродский подчеркивает в своем облике художника.

В послереволюционные годы художник вовлечен в небывалый идеологический заказ, и в его творчестве в 1920-е и 1930-е годы появились иные черты. Портреты становятся суше, сдержаннее по цвету, очень четко выявляется почти скульптурная пластика лица и всей фигуры, тщательная передача внешних черт придает некую документальность моделям. Таковы изображения представителей советского партийного руководства - Ленина, Сталина и других «вождей государства». Даже в монументальных композициях на историко-революционную тематику, которые Бродский создает в 1920-е годы, художник придавал своим персонажам индивидуальные черты, подчеркивал конкретность в образе современника, творящего историю. Масштабное полотно «Торжественное открытие II-го Конгресса Коминтерна во дворце Урицкого в Ленинграде»,над которым он работал с 1920 по 1924 год, является грандиозным групповым портретом. Бродский был командирован на Конгресс Коминтерна, который проходил в Петрограде с 19 июля по 7 августа 1920 года. Для фиксации всего происходящего комитет по организации Конгресса поручил ему создать рабочую группу, и художник привлек к работе Б.Кустодиева, М.Добужинского, Г.Верейского, С.Чехонина, К.Вещилова. Организованное в Петрограде издательство Коммунистического Интернационала уже в ноябре выпустило альбом «Деятели Коммунистического интернационала», представив не фотографии делегатов, а портретные рисунки, выполненные известными русскими художниками с натуры. Были представлены композиции, изображающие праздничные шествия и другие события тех дней. Не все портреты участников Конгресса были помещены в это издание, из-за лимита времени они не были нарисованы, многие представляют собой лишь беглые наброски. Но альбом стал уникальным документом с момента своего выхода - к этому времени некоторых делегатов уже не было в живых: Иван Рахья, делегат Финляндской рабочей партии, был убит, Джон Рид, делегат Американской рабочей партии, умер, а Раймонд Лефевр, представитель Парижского комитета III Интернационала, утонул на обратном пути во Францию. По прошествии времени документальная ценность альбома только возрастала: многие деятели Коминтерна были объявлены врагами народа и уничтожены во время сталинских репрессий.

Художественное мастерство графических портретов и композиций очевидно и неоспоримо. Беглые наброски и при этом меткие характеристики делегатов всего мира создают ощущение бурного ритма революционной жизни, исторической важности происходящего. Бродский вспоминал, с каким трудом и в каких сложных условиях приходилось работать: в поезде между Петроградом и Москвой, в гостинице ранним утром или поздним вечером, на заседаниях урывками, а иногда и скрытно, потому что многие делегаты были на Конгрессе инкогнито. Художник создал за короткий срок свыше 150 портретов (часть из них была создана уже на III Конгрессе Коминтерна). Наряду с рисунками-набросками присутствуют и детально проработанные и законченные портреты, где Бродский показал себя тонким психологом и виртуозным мастером.

События II Конгресса произвели на Бродского сильное впечатление. Он поставил перед собой задачу создать современную монументальную картину. «Мысль написать картину “II-ой Конгресс Коминтерна” появилась у меня сразу же после того, как мне посчастливилось побывать на открытии конгресса. Зрелище было грандиозное, торжественное и очень пышное. Мне казалось, что и в картине оно должно быть интересным»13 , - писал художник. В 1924 году живописное полотно «Торжественное открытие II Конгресса Коминтерна» было закончено. Это был настоящий творческий подвиг, сравнимый по масштабу художественных задач с репинским «Заседанием Государственного Совета». Недаром Репин, когда увидел присланную Бродским репродукцию этой работы, назвал художника Рафаэлем нашего времени. «“Торжественное открытие II Конгресса” - картина Исаака Бродского представляет такое необыкновенное явление, что о нем можно только благоговейно молчать. Такая масса лиц (600) и движений, и все портреты, и все они действуют, начиная с главного оратора Ленина. Это колоссальный труд, и выполнение такой сложной композиции - мы знаем их - редкость» - так отзывался о ней Илья Ефимович14 .

Много работ у Бродского связано с образом Ленина. На II Конгрессе Коминтерна и ряде других заседаний художник сумел выполнить портретные наброски вождя. Бродский вспоминал о реакции Ленина на его карандашный портрет: «Я подошел к Владимиру Ильичу, показал ему мой рисунок, сделанный на открытии конгресса, и попросил его подписать. Пристально всмотревшись в карандашный набросок, Владимир Ильич ответил мне, что он не похож на себя. Окружающие нас стали убеждать Владимира Ильича в том, что он похож, что он совершенно не знает своего лица в профиль и что портрет, без сомнения, удачен. Владимир Ильич усмехнулся и принялся подписывать рисунок. - Первый раз подписываюсь под тем, с чем не согласен! - сказал он с улыбкой, передавая мне обратно рисунок»15 . Бродский написал ряд портретов Ленина: «В.И.Ленин на фоне Кремля» (1923), «В.И.Ленин на фоне Смольного» (1925) и др. Более всего удалось художнику полотно «В.И.Ленин в Смольном» (1930), которое приобрело огромную популярность. «Я представил себе Владимира Ильича живым, мне захотелось сделать камерный портрет, изобразив его в маленькой комнатке Смольного, за работой. Картина писалась с увлечением, быстро - в две-три недели. Материал был мной хорошо изучен. Все необходимые детали я зарисовал в альбом. Сделанная мною на III конгрессе Коминтерна зарисовка Владимира Ильича, сидящего на приступке трибуны, что-то записывающего, явилась основой композиции»16 , - вспоминал художник. По данным Всесоюзной книжной палаты, картина «В.И.Ленин в Смольном» с 1934 по 1937 год репродуцировалась в различных видах изданий тиражом 5 000 220 экземпляров. Когда одно из издательств, по воспоминаниям сына Бродского, выпустило репродукцию картины миллионным тиражом, авторский гонорар (около 100 тысяч рублей) художник попросил перечислить от его имени в «Фонд Обороны страны». При этом составил подробный список: сколько на авиацию, сколько на танки, сколько на торпедные катера.

Наряду с историко-революционными картинами большое место в творчестве Бродского в 1930-е годы продолжал занимать пейзаж, где художник последовательно развивал лирическую тему. Большой цикл образуют пейзажи парков - «Аллея Летнего сада осенью» (1928), «Аллея парка» (1930), «Алупка» (1937) и другие работы отличаются мастерством, филигранной передачей ажурной листвы, ветвей деревьев, тончайших нюансов света и тени. Интересны у Бродского городские пейзажи, например, «Город ночью» (1929), где художник увлечен передачей ночного освещения, таинственным сопоставлением света и тени. В творчестве художника присутствовали и, как называл их сам Бродский, «брейгелевские мотивы» - зимние пейзажи с многоплановой композицией и стаффажными фигурками, напоминающие живопись Питера Брейгеля («Зима»; 1919–1922). Художник, создавая большие ландшафты с охватом широкого пространства, написанные по памяти и воображению и завораживающие своей фантастической красотой, выступает здесь скорее продолжателем традиций Шишкина, Левитана, Куинджи. Творчество художника в эти годы отличало зрелое мастерство и сочетание профессионализма академической школы с остротой социально-нравственного чувства, свойственного русскому критическому реализму, и эстетизма культуры Серебряного века.

Лучшие качества творческой личности Бродского в полной мере проявились в его деятельности на посту директора Всероссийской Академии художеств (1934–1939) и профессора живописи, из мастерской которого вышли такие известные художники, как А.И.Лактионов, Ю.Н.Непринцев, П.П.Белоусов, А.М.Грицай. Приняв руководство Академией, дезориентированной после формалистических экспериментов 1920-х годов, Бродский вместе с возвращенными к преподаванию художниками-реалистами - А.А.Рыловым, П.А.Шиллинговским и другими, приложил все силы к восстановлению традиционной системы художественного образования, на которой сам был воспитан и достоинства которой высоко ценил. В 1938 году состоялся первый выпуск студентов новой, возрожденной Академии, подготовка которого стоила Бродскому огромного напряжения сил, требовала постоянного внимания и забирала основную часть его времени.

Бродский умер 14 августа 1939 года. Бесценная коллекция картин и рисунков мастеров русской школы, собранная Бродским, осталась в квартире своего прежнего хозяина. Началась война, коллекция пережила в квартире блокаду, а после окончания войны стала основой экспозиции музея-квартиры, открывшегося в 1949 году.

Бродский собирал произведения русских художников на протяжении всей своей жизни. Более тысячи картин и рисунков украшали стены его квартиры и мастерской. Бродский увлекся коллекционированием еще в студенческие годы, тогда Репин подарил ученику три свои рисунка. Исаак Израилевич приобретал первоклассные работы художников - Репина, Серова, Врубеля, Левитана, Степанова, Архипова, Коровина, Сомова, Туржанского, Головина.

Бродский великолепно разбирался в технике и особенностях живописи русских художников. К нему, как к опытному эксперту, обращались за советом музейщики и коллекционеры. Бродский мог атрибутировать картину, если она не была подписана, определить подлинность полотна. В воспоминаниях сына Бродского Евгения Исааковича описывается следующий эпизод: «Будучи как-то в Москве, отец зашел в гости к своему старому другу, известному артисту Владимиру Яковлевичу Хенкину, который тоже понемногу собирал картины. И вот среди, не столь уж большой, коллекции картин Хенкина отец определил несколько подделок под Маковского, Айвазовского, Шишкина. Почему-то очень много подделок было в ходу именно под этих художников. Владимир Яковлевич, конечно, был очень расстроен таким заключением, но, будучи человеком веселым и остроумным, сказал: “Твой приход, Исаак, помимо ужина, стоил мне, по меньшей мере, 20 тысяч рублей”»17 .

После покупки Бродский-коллекционер ставил на мольберт свое приобретение в столовой или мастерской и приглашал друзей-художников, чтобы они, посмотрев картину, могли выразить свои впечатления и мысли по поводу новой в его собрании вещи. Эти встречи компетентных и понимающих людей перерастали в долгие разговоры и споры об искусстве. В 1930-е годы в коллекции Бродского появились произведения совсем молодых художников, студентов Академии - А.И.Лактионова, П.П.Белоусова, А.Н.Яр-Кравченко, С.Б.Юдовина, А.В.Каплуна, И.М.Биленкого. Многие из этих работ выполнены в различных техниках печатной графики - литографии, ксилографии, офорте. Они были отпечатаны в академическом Кабинете графики, созданном при активном участии Исаака Израилевича и ставшем предшественником графического факультета Института живописи, скульптуры и архитектуры. И его собственное увлечение литографированным портретом, вероятно, тоже связано с работой Кабинета, возглавлявшегося известным гравером П.А.Шиллинговским. Тогда же коллекция пополнилась и работами зрелых мастеров, которые стали преподавать в возрожденной Академии, - А.А.Рылова, А.И.Савинова, В.В.Беляшина, К.С.Петрова-Водкина. Отношения с ними складывались у Бродского по-разному: с Рыловым продолжалась давняя, крепкая дружба, с Савиновым, однокашником и товарищем по пенсионерской поездке, возник конфликт, но их картины и этюды разных лет стали подлинным украшением коллекции.

К сожалению, Бродский не оставил никаких записей о времени и обстоятельствах приобретения экспонатов коллекции и восстановить историю их поступлении и бытования возможно лишь по косвенным, часто случайным источникам.

За свою жизнь Бродский собрал около полусотни картин, рисунков и акварелей своего кумира Репина. В основном это портреты разных лет - парадные и интимные, психологические и декоративные. Он настолько хорошо изучил фактуру живописи Репина, что мог определить его работы с закрытыми глазами и однажды это доказал, поспорив с друзьями. На ощупь среди нескольких одинакового размера полотен Бродский безошибочно узнал работу Репина. Почетное место в коллекции занимает парадный портрет М.К.Бенуа (1887), известной в Европе пианистки, жены художника Альберта Бенуа. Он хотя и не совсем закончен, но написан с блеском и свободой. В 1935 году Е.Е.Лансере сообщил Бродскому в письме, что его двоюродный брат Альберт Бенуа выставил на продажу портрет жены Марии Карловны работы Репина. Таким образом, эта работа оказалась в музее художника. В парадном стиле выполнен Репиным портрет М.К.Тенишевой (1896). Известная меценатка, просветительница, коллекционер в своем имении Талашкино создала уникальный культурный центр просвещения. Лирическим настроением наполнен портрет дочери Репина Верочки, известный под названием «Девочка с букетом» (1878). Репин в этом портрете, объединяя все светлым колоритом зеленовато-золотистых тонов, подобно художникам французского импрессионизма, великолепно решил задачи пленэрной живописи. В коллекции Бродского хранится этюд Репина «Бурлаки у костра» (1870–1872), выполненный художником во время поездки по Волге для сбора материала к его знаменитой картине «Бурлаки на Волге». Среди многочисленных живописных и графических произведений Репина выделяется любопытная работа - расписанная дверца деревянного шкафчика «Птица Гамаюн». Обращаясь к сказочному персонажу - вещей птице, художник создает пленительный женский образ, наполненный тонкой эротикой и чувственностью.

Высоко оценивал и любил Бродский творчество И.И.Левитана. В коллекции Бродского хранится уникальная работа пейзажиста - портрет Софьи Петровны Кувшинниковой (1883), прототипа героини чеховского рассказа «Попрыгунья».

Прекрасно представлен в музее Серов. В последние годы жизни Серов разрабатывал сюжеты из греческой мифологии и создал много рисунков, эскизов, этюдов и набросков. Эскиз «Ифигения в Тавриде» (1893) написан к одноименной картине на сюжет трагедии Еврипида. В этой композиции Серов верен своему методу работы с натуры: глядящей в морскую даль изображена жена художника О.Ф.Серова (Трубникова). На античный сюжет создавалась картина Серова «Похищение Европы», один из вариантов этой композиции «Похищение Европы. Эскиз» (1910), полный загадочного настроения и поисков новой формы, - в коллекции Бродского. Бродский вспоминал в своей автомонографии «Мой творческий путь» о встрече с Серовым в Италии. Вместе с художником Савиновым они осматривали музеи Рима, когда произошла эта встреча. Серов собирал тогда материалы для своей картины «Похищение Европы». «Он жаловался, что не может найти подходящей модели - племенного быка, чтобы сделать с него зарисовки. Я помню, что посоветовали ему направиться в Орвието, где разводят очень могучих и круторогих быков. Серов обрадовался совету, поблагодарил нас и, пожелав нам удачи, уехал в Орвието писать быков. Встреча с Серовым для нас, молодых художников, была очень радостной, и мы долго не могли успокоиться»18 . Близки были Бродскому и пейзажи Серова средней полосы России. Тончайшее мастерство, растущее с годами, органически сочетается в них с простотой мотива. Такие работы, как «Пейзаж с лошадками. (Деревенский пейзаж)» (1890), «Сараи» (1900) вдохновляли Бродского на создание собственных композиций.

В собрании Бродского много работ мастеров художественного объединения «Мир искусства». Следует отметить изысканные пейзажи А.Н.Бенуа, выполненные им во Франции, - «Озеро. Примель. Бретань» (1905), «Версаль. Фонтан “Пирамида”» (1910). Многие работы этого художника связаны с историей Петербурга. «Петербург - удивительный город, имеющий себе мало подобных по красоте», - писал А.Н.Бенуа19 . Серии, посвященные старому Петербургу и петербургским пригородам, представляют собой своеобразные художественно-исторические реконструкции. В этих композициях авторское внимание приковывается к природе и памятникам - «к старой, но живой красоте». В произведении «Петергофские фонтаны» (1901, 1917) - острая, фрагментарная композиция. Художник не ищет академической законченности и мелочной детализации. Его цель - создание поэтического образа.

Театр, вошедший в жизнь большинства мирискусников, стал неотъемлемым фактором их духовного бытия и творческой практики. Влияние театра сказывалось на многих станковых произведениях. Ярчайшим примером театрального портрета может служить произведение А.Я.Головина «Портрет Ф.И.Шаляпина в роли Мефистофеля в опере Ш.Гуно “Фауст”» (1905). В 1904 году Шаляпин пел в Миланском оперном театре «Ла Скала» партию Мефистофеля в костюме, созданном Головиным. Артист написал в письме В.А.Теляковскому, директору Императорских театров, что ему «пришлось играть среди банальных декораций “олеографического стиля по тонам и письму”. Что делать? Пришлось петь в “конфетках”. Но, если бы Вы и милый Саша Головин посмотрели на сцену, каким резким пятном осталась бы в Вашей памяти моя фигура, одетая положительно в блестящий костюм. Как глубоко благодарен я и Вам и моему симпатичному и любимому Александру Яковлевичу Головину»20 . Портрет исполнен в декорационной мастерской Мариинского театра. Головин впоследствии вспоминал, что он написал портрет с большим напряжением за одну ночь, при электрическом освещении: «Работа шла у меня почти без перерывов, мне хотелось во что бы то ни стало окончить ее, и это удалось, но помню, что устал ужасно, и когда я клал последние мазки внизу картины и нагибался, с меня буквально лился пот, до такой степени я изнемог»21 . Двухметровая зловещая фигура Мефистофеля завораживает зрителя своей живописной силой.

Театральный характер носят галантные миниатюры, созданные К.А.Сомовым. Творческая индивидуальность этого изысканного мастера раскрывается в картинах, в которых живое чувство натуры сочетается с элементами фантазии. На аллеях дворцовых и приусадебных парков, у фонтанов и скульптур, в беседках он изображал дам и кавалеров в атласных камзолах, пудреных париках, фижмах и кринолинах. Любовные сцены в интерьерах или на фоне радуг и фейерверков - лейтмотив творчества Сомова. «Спящая молодая женщина» (1922) - характерный пример подобных миниатюр.

Принадлежал к объединению «Мир искусства» живописец и блестящий рисовальщик Ф.А.Малявин. Дерзкая живописность, необычайно размашистое письмо, особая эмоциональная насыщенность характеризуют полотна Малявина. Великолепный портрет известного скульптора, профессора, ректора Петербургской Академии художеств В.А.Беклемишева (1910-е годы), приобретенный Бродским, отличает уверенная пластическая лепка объемов, переданная темпераментным, свободным мазком. Ощущение величественности и монументальности образа достигается вертикальной композицией, точкой зрения снизу, показом головы портретируемого крупным планом, звучным колоритом. Малявин очень многим был обязан Беклемишеву, который разыскал его в Афонском монастыре, где молодой художник был послушником. Беклемишев оценил его дарование и помог приехать в Петербург учиться.

Почетное место в собрании Бродского занимают рисунки Малявина, свободные, лаконичные наброски, посвященные его излюбленной теме - русским крестьянам.В автомонографии «Мой творческий путь» Бродский, говоря о своем коллекционировании, вспоминал о покупке рисунка Малявина «Три бабы»: «По выставке ходили московские богачи, именитые купцы, увлекающиеся собиранием произведений живописи. Когда появились ящики с рисунками Малявина, несколько миллионеров, бывших на выставке, не желая упустить интересные для них вещи, стали в очередь у ящика с малявинскими рисунками. Я также занял место в очереди, которая сразу нарушилась, когда ящик был открыт, и рисунки стали буквально расхватывать. У одного миллионера я увидел в руках замечательный рисунок “Три бабы”. Я стал уверять его, что рисунок ерундовый, и советовал ему выбрать что-нибудь получше, а сам, схватив этот рисунок, быстро удрал и ждал, пока рассосется очередь»22 . Московские богачи приобретали работы за одну-две тысячи рублей. Но Малявин, зная, что Бродский не смог бы заплатить эту сумму, по-приятельски уступил рисунок за 300 рублей.

Бродский был большим поклонником творчества Кустодиева, в особенности его рисунков. Желая поддержать художника, прикованного болезнью к креслу, Исаак Израилевич заказал ему серию акварелей «Русь». Кустодиев изобразил с добрым, мягким юмором многоликие русские типы: важных купцов и дородных купчих, солидных торговцев и юрких трактирщиков, изможденных монашек и хитроватых священников. Художнику удалось соединить воедино наивность и условность народного искусства с высоким профессиональным мастерством. Эта серия, как и множество других живописных и графических работ Кустодиева, стала гордостью коллекции Бродского. Ведущее место среди разнохарактерных творений Кустодиева занимают картины из русской народной жизни: это мир праздничный, красочный, полный искрящегося веселья и удальства - масленицы, балаганы, ярмарки. «Масленица» (1919) - вершина в творчестве художника в этом жанре. Звучит настоящий гимн русской зиме, ее природе. Кустодиев воспринимает жизнь как поэт.

В коллекции художника появилось значительное количество картин и рисунков авангардного направления, запрещенных в советской России. Эстетически утонченные небольшие произведения, такие как «Портрет Кульбина» С.Ю.Судейкина, два уникальных ранних натюрморта Шагала, составляющих ныне славу музея, однако принадлежали к ряду произведений, нуждающихся в 30-е годы в надежном убежище и, по мнению Бродского-собирателя, достойных спасения. В дневниках П.Н.Филонова подробно описана встреча с Бродским, который хотел приобрести у него работы для собственного музея. Подобные факты свидетельствуют о Бродском как о человеке широкого взгляда на искусство. Жемчужины коллекции Бродского - картины Шагала «Вид в сад» (1917) и «Интерьер с цветами» (1917). Они принадлежат к раннему периоду творчества мастера. Эти работы Шагала обладают мощной энергетикой, поражают радостью бытия, легкостью и свежестью, что выражено в изумительной колористической гамме, построенной на переливах голубовато-жемчужных тонов.

Для творчества Б.Д.Григорьева основой художественного языка является гибкая, точная линия, гротеск и острота характеристик, выразительность колористического решения. Особое место в творчестве Григорьева занимает большое полотно «Портрет Ф.И.Шаляпина» (1918). Этот портрет был приобретен Бродским у автора вместе с другими его работами. Григорьев жил в том же доме на улице Широкой, где была мастерская Бродского, они бывали в гостях друг у друга, встречались на концертах Шаляпина. Как и многих художников, Григорьева привлекли талант, цельность натуры, красота внешнего облика певца. Интересно, что современники отмечали удивительное сходство художника и артиста. У критика Н.Радлова герой очерка рассуждает так: «Григорьев и Шаляпин, вы заметили сходство этих явлений? Для меня оба они - олицетворение русского дарования. Оба огромного роста, белые, чисто русские лица; их волосы, даже носы с вздернутыми ноздрями. Есть несомненное сходство и в характере успеха каждого из них, в его стремительности и в характере одаренности. Это стихийные, какие-то черноземные таланты»23 . Григорьев создал образ неоднозначный, странный, тяготеющий к монументальности и одновременно разрушающий ее. Шаляпин изображен босоногим, в красном халате, распахнутом на груди, полулежащим на голубом с алыми узорами покрывале. Несмотря на внешне спокойную позу он весь в напряжении и полон энергии, взгляд настороженный и немного подозрительный. Плотно сжав губы, он как бы нетерпеливо слушает собеседника и готов ему резко возразить. В таком облике Шаляпина не изображал никто из художников. Портрет экспонировался один раз в Петрограде в 1919 году на Первой Государственной Свободной выставке произведений искусств. Впоследствии Григорьев обращался к образу певца в своем полотне «Лики России».

В 1918 году в Петербурге была издана книга Бориса Григорьева «Intimitй», на фронтисписе которой воспроизведена картина «Улица блондинок» из коллекции Бродского. Этот цикл объединяет живописные и графические работы 1916–1918 годов из серий «История одной девушки», «Париж», произведения «бытового эроса», изображающие быт проституток, цирковых артисток, певичек и т.п. «Улица блондинок» - обобщающее полотно цикла, это подчеркивается монументальным изображением главной героини. Григорьев показал себя в этой работе сильным и жестким психологом, создающим необыкновенные характеры.

Бродский не только страстно и целеустремленно собирал свою знаменитую коллекцию, но и щедро делился этими сокровищами. Так возник художественный музей имени И.И.Бродского в Бердянске, значительно пополнилось собрание музея в Днепропетровске. Ряд музеев страны получили от художника его собственные работы. Квартира Бродского не могла вместить все собранное за многие годы. Картины и рисунки были развешаны на стенах всех комнат от пола до потолка, на створках дверей, на откосах оконных проемов, в прихожей, в коридоре, на стенах винтовой лестницы, ведущей в мастерскую, в тамбуре перед входной дверью на улицу. Интересам коллекции была подчинена жизнь семьи. Первоначально художник, задумываясь о будущей судьбе картин, решил передать свою коллекцию Киеву для создания музея. Но эта идея не осуществилась. Приходил к Бродскому директор Третьяковской галереи и предложил приобрести всю коллекцию за 2 миллиона рублей, но Исаак Израилевич понимал, что его картины осядут в запасниках и, по сути, его музей перестанет существовать. При жизни художника судьба его коллекции не была решена, он не оставил завещания. Но родные, зная его мечту, обратились к правительству с просьбой принять в дар коллекцию, собранную И.И.Бродским. В 1939 году вышло постановление правительства о создании мемориального музея художника, а в 1949 году музей-квартира И.И.Бродского был открыт.

Коллекция Бродского, одно из первых советских частных собраний, сравнима по значению и ценности с крупнейшими государственными музеями, своим поразительным многообразием и полнотой подчеркивает сложность и уникальную культурно-художественную противоречивость минувшей эпохи. Она ярко передает своеобразие личности Бродского-собирателя, его тонкий художественный вкус и любовь к искусству. Каждая вещь здесь не случайна, обладает большими художественными достоинствами, прекрасно характеризует ее автора. Коллекция позволяет по-новому взглянуть на работы известных русских мастеров. Это сложное переплетение маленьких и больших шедевров в нечто единое, создающее мощное художественное явление, которое дарит человеку эстетическую радость. В этом - неоценимая заслуга Бродского, замечательного художника и великого коллекционера.

Примечание

1 Бродский И.И. Мой творческий путь. М.; Л.: Искусство, 1940. С.7.

2 Бродский И.И. Указ. соч. С.14.

3 Академическая дача находилась в Тверской губернии, недалеко от Вышнего Волочка на реке Мсте и именовалась «Владимиро-Мариинский приют для малоимущих студентов Академии художеств». В 1883 г. президент Академии художеств великий князь Владимир Александрович ходатайствовал о передаче в распоряжение АХ дома с парком и постройками, принадлежавшими Министерству путей сообщения. Известный меценат купец В.А.Кокорев, пожертвовавший средства для приюта, был назначен его попечителем. Дача была открыта в 1884 г. В летнее время она могла принять до 28 студентов живописного отделения, находившихся на полном обеспечении АХ. Ученики совершенствовались в пейзаже, писали на пленэре. Натура предоставлялась бесплатно. На даче была превосходная библиотека, сюда приезжали многие известные художники, артисты, писатели. В конце октября в залах АХ ежегодно устраивались отчетные выставки работ, исполненных на мстинской даче.

На академической даче Бродский провел лето 1907 г. и написал целый ряд этюдов. Бродский писал своему учителю в Одесском художественном училище К.К.Костанди: «Этюды последнего лета большие, есть двухаршинные, писаны 5-7 сеансов, очень выписаны, вообще это лето я отнесся очень серьезно к этюдам…» Совет ВХУ при Академии художеств отметил похвалой летние этюды Бродского и рекомендовал представить их в Общество поощрения художеств на конкурс для присуждения молодым художникам стипендии. Бродскому была присуждена высшая стипендия.

4 Памяти Бродского. Воспоминания, документы, письма. Л.: Художник РСФСР, 1959. С.58.

5 Бродский И.И. Указ. соч. С. 19-20.

6 Там же. С.28.

7 Бенуа А.Н. Художественные письма. 1908. Цит. по: Бродский И.И. Указ. соч. С. 35-36.

8 Рылов А.А . Воспоминания. М.: Искусство, 1940. С.204.

9 Георгиевич Н. (Шебуев Н.). Молодые // Газета Шебуева. 1906. № 2.

10 Бродский И.И. Указ. соч. С.42.

11 Там же.

13 Бродский И.И. Указ. соч. С.90.

14 Цит по: Бродский И.А. Исаак Израилевич Бродский. М.: Изобразительное искусство, 1973. С.240.

15 Бродский И.И. Указ. соч. С.87.

16 Бродский И.А. Указ. соч. С.299. Запись беседы с И.И.Бродским.

17 Бродский Е.И. Воспоминания об отце. Машинопись. С.122.

18 Бродский И.И. Указ. соч. С.44.

19 Бенуа А.Н. Живописный Петербург // Мир искусства. 1902. № 1. С.5.

20 Теляковский В.А . Воспоминания. Л.: Искусство, 1965. С.125.

21 Цит по: Раскин А. Шаляпин и русские художники. Л.: Искусство, 1963. С.75.

22 Бродский И.И. Указ. соч. С.71.

23 Радлов Н. От Репина до Григорьева. СПб., 1923. С.5.